Часть 4 (продолжение)

Еще
         горой
                    коронованные гла́вы,
и буржуи
                чернеют
                                как вороны в зиме,
но уже
            горение
                           рабочей лавы
по кратеру партии
                                рвется из-под земель.
Девятое января.
                            Конец гапонщины.
Падаем,
               царским свинцом косимы.
Бредня
              о милости царской
                                               прикончена
с бойней Мукденской,
                                     с треском Цусимы.
Довольно!
                  Не верим
                                   разговорам посторонним!
Сами
          с оружием
                             встали пресненцы.
Казалось —
                      сейчас
                                   покончим с троном,
за ним
            и буржуево
                                кресло треснется.
Ильич уже здесь.
                              Он изо дня на́ день
проводит
                с рабочими
                                    пятый год.
Он рядом
                  на каждой стоит баррикаде,
ведет
           всего восстания ход.
Но скоро
                прошла
                              лукавая вестийка —
«свобода».
                    Бантики люди надели,
царь
         на балкон
                           выходил с манифестиком.
А после
              «свободной»
                                     медовой недели
речи,
          банты
                      и пения плавные
пушечный рев
                         покрывает басом:
по крови рабочей
                               пустился в плавание
царев адмирал,
                            каратель Дубасов.
Плюнем в лицо
                           той белой слякоти,
сюсюкающей
                        о зверствах Чека̀!
Смотрите,
                  как здесь,
                                    связавши за̀ локти,
рабочих на̀смерть
                                секли по щекам.
Зверела реакция.
                              Интеллигентчики
ушли от всего
                         и всё изгадили.
Заперлись дома,
                             достали свечки,
ладан курят —
                          богоискатели.
Сам заскулил
                         товарищ Плеханов:
— Ваша вина,
                        запутали, братцы!
Вот и пустили
                         крови лохани!
Нечего
             зря
                    за оружье браться. —
Ленин
            в этот скулеж недужный
врезал голос
                       бодрый и зычный:
— Нет,
            за оружие
                              браться нужно,
только более
                        решительно и энергично.
Новых восстаний вижу день я.
Снова подымется
                               рабочий класс.
Не защита —
                        нападение
стать должно
                        лозунгом масс. —
И этот год
                  в кровавой пене
и эти раны
                   в рабочем стане
покажутся
                  школой
                                первой ступени
в грозе и буре
                         грядущих восстаний.
И Ленин
                  снова
                             в своем изгнании
готовит
             нас
                    перед новой битвой.
Он учит
              и сам вбирает знание,
он партию
                  вновь
                             собирает разбитую.
Смотри —
                   забастовки
                                       вздымают год,
еще —
              и к восстанию сумеешь сдвинуться ты.
Но вот
из лет
            подымается
                                  страшный четырнадцатый,
Так пишут —
                       солдат-де
                                          раскурит трубку,
балакать пойдет
                             о походах древних,
но эту
            всемирнейшую мясорубку
к какой приравнять
                                  к Полтаве,
                                                     к Плевне?!
Империализм
                         во всем оголении —
живот наружу,
                         с вставными зубами,
и море крови
                        ему по колени —
сжирает страны,
                             вздымая штыками.
Вокруг него
                     его подхалимы —
патриоты —
                      приспособились Вовы —
пишут,
            руки предавшие вымыв:
— Рабочий,
                     дерись
                                   до последней крови! —
Земля —
                 горой
                            железного лома,
а в ней
             человечья
                                рвань и рваль,
Среди
             всего сумасшедшего дома
трезвый
               встал
                          один Циммервальд.
Отсюда
              Ленин
                          с горсточкой товарищей
встал над миром
                              и поднял над
мысли
            ярче
                     всякого пожарища,
голос
          громче
                       всех канонад.
Оттуда —
                   миллионы
                                      канонадою в уши,
стотысячесабельной
                                    конницы бег,
отсюда,
              против
                           и сабель и пушек, —
скуластый
                  и лысый
                                 один человек.
— Солдаты!
                      Буржуи,
                                    предав и про̀дав,
к туркам шлют,
                          за Верден,
                                             на Двину.
Довольно!
                  Превратим
                                      войну народов
в гражданскую войну!
Довольно
                  разгромов,
                                     смертей и ран,
у наций
              нет
                     никакой вины.
Против
              буржуазии всех стран
подымем
                 знамя
                            гражданской войны! —
Думалось:
                   сразу
                             пушка-печка
чихнет огнем
                       и сдунет гнилью,
потом поди,
                     ищи человечка,
поди,
          вспоминай его фамилию.
Глоткой орудий,
                            шипевших и вывших,
друг другу
                  страны
                               орут —
                                             на колени!
Додрались,
                    и вот
                              никаких победивших —
один победил
                        товарищ Ленин.
Империализма прорва!
Мы
       истощили
                        терпенье ангельское.
Ты
      восставшею
                            Россией прорвана
от Тавриза
                    и до Архангельска.
Империя —
                     это тебе не ку̀ра!
Клювастый орел
                             с двухглавою властью.
А мы,
           как докуренный окурок,
просто
            сплюнули
                              их династью.
Огромный,
                   покрытый кровавою ржою,
народ,
            голодный и голоштанный,
к Советам пойдет
                              или будет
                                                буржую
таскать,
              как и встарь,
                                     из огня каштаны?
— Народ
                разорвал
                                 оковы царьи,
Россия в буре,
                         Россия в грозе, —
читал
           Владимир Ильич
                                         в Швейцарии,
дрожа,
            волнуясь
                             над кипой газет.
Но что
            по газетным узнаешь клочьям?
На аэроплане
                         прорваться б ввысь,
туда,
          на помощь
                             к восставшим рабочим, —
одно желанье,
                         единая мысль.
Поехал,
               покорный партийной воле,
в немецком вагоне,
                                  немецкая пломба.
О, если бы
                    знал
                              тогда Гогенцоллерн,
что Ленин
                  и в их монархию бомба!
Питерцы
                всё еще
                               всем на радость
лобзались,
                    скакали детишками малыми,
но в красной ленточке,
                                        слегка припарадясь,
Невский
               уже
                      кишел генералами.
За шагом шаг —
                             и дойдут до точки,
дойдут
             и до полицейского свиста.
Уже
        начинают
                          казать коготочки
буржуи
              из лапок своих пушистых.
Сначала мелочь —
                                  вроде малько́в.
Потом повзрослее —
                                      от шпротов до килечек.
Потом Дарданельский,
                                        в девичестве Милюков,
за ним
             с коронацией
                                     прет Михаильчик.
Премьер
                не власть —
                                       вышивание гладью!
Это
        тебе
                 не грубый нарком.
Прямо девушка —
                                иди и гладь ее!
Истерики закатывает,
                                     поет тенорком.
Еще
         не попало
                           нам
                                   и росинки
от этих самых
                         февральских свобод,
а у оборонцев —
                              уже хворостинки —
«марш, марш на фронт,
                                         рабочий народ».
И в довершение
                             пейзажа славненького,
нас предававшие
                               и до
                                       и пото́м,
вокруг
            сторожами
эсеры да Савинковы,
меньшевики —
                             ученым котом.
И в город,
                  уже
                          заплывающий салом,
вдруг оттуда,
                       из-за Невы,
с Финляндского вокзала
 по Выборгской
                            загрохотал броневик.
И снова
               ветер
                          свежий, крепкий
валы
          революции
                              поднял в пене.
Литейный
                  залили
                               блузы и кепки.
«Ленин с нами!
                           Да здравствует Ленин!»
— Товарищи! —
                             и над головами
                                                         первых сотен
 вперед
               ведущую
                                руку выставил. —
— Сбросим
                     эсдечества
                                         обветшавшие лохмотья.
Долой
            власть
                         соглашателей и капиталистов!
Мы —
            голос
                      воли низа,
рабочего низа
                          всего света.
Да здравствует
                           партия,
                                        строящая коммунизм,
да здравствует
                           восстание
                                              за власть Советов! —
Впервые
                перед толпой обалделой
здесь же,
                 перед тобою,
                                        близ,
встало,
             как простое
                                  делаемое дело,
недосягаемое слово —
                                         «социализм».
Здесь же,
                 из-за заводов гудящих,
сияя горизонтом
                             во весь свод,
встала
            завтрашняя
                                 коммуна трудящихся —
без буржуев,
                      без пролетариев,
                                                   без рабов и господ.
На толщь
                 окрутивших
                                      соглашательских веревок
слова Ильича
                        ударами топора.
И речь
            прерывало
                                обвалами рева:
«Правильно, Ленин!
                                   Верно!
                                                Пора!»
Дом
         Кшесинской,
                               за дрыгоножество
подаренный,
                      нынче —
                                       рабочая блузница.
Сюда течет
                    фабричное множество,
здесь
          закаляется
                              в ленинской кузнице.
«Ешь ананасы,
                           рябчиков жуй,
день твой последний
                                    приходит, буржуй».
Уж лезет
                к сидящим
                                   в хозяйском стуле —
как живете
                   да что жуете?
Примериваясь,
                           в июле
за горло потрогали
                                 и за животик.
Буржуевы зубья
                            ощерились разом.
— Раб взбунтовался!
                                    Плетями,
                                                    да в кровь его! —
И ручку
             Керенского
                                 водят приказом —
на мушку Ленина!
                                В Кресты Зиновьева!
И партия
                снова
                           ушла в подполье.
Ильич на Разливе,
                                Ильич в Финляндии.
Но ни чердак,
                        ни шалаш,
                                           ни поле
вождя
            не дадут
                            озверелой банде их.

Часть 4 (продолжение). «Владимир Ильич Ленин» В. Маяковский