Часть 4 (окончание)

Ленина не видно,
                              но он близ.
По тому,
               работа движется как,
видна
           направляющая
                                      ленинская мысль,
видна
           ведущая
                           ленинская рука.
Словам Ильичевым —
                                       лучшая почва:
падают,
              сейчас же
                                дело растя,
и рядом
              уже
                      с плечом рабочего —
плечи
           миллионов крестьян.
И когда
             осталось
                             на баррикады выйти,
день
         наметив
                        в ряду недель,
Ленин
           сам
                   явился в Питер:
— Товарищи,
                       довольно тянуть канитель!
Гнет капитала,
                         голод-уродина,
войн бандитизм,
                             интервенция во́рья —
будет! —
                 покажутся
                                   белее родинок
на теле бабушки,
                              древней истории. —
И оттуда,
                на дни
                            оглядываясь эти,
голову
            Ленина
                         взвидишь сперва.
Это
        от рабства
                           десяти тысячелетий
к векам
              коммуны
                              сияющий перевал.
Пройдут
               года
                         сегодняшних тягот,
летом коммуны
                            согреет лета́,
и счастье
                 сластью
                                огромных ягод
дозреет
               на красных
                                   октябрьских цветах.
И тогда
              у читающих
                                   ленинские веления,
пожелтевших
                        декретов
                                        перебирая листки,
выступят
                слезы,
                            выведенные из употребления,
и кровь
             волнением
                                ударит в виски.
Когда я
              итожу
                         то, что про́жил,
и роюсь в днях —
                                ярчайший где,
я вспоминаю
                       одно и то же —
двадцать пятое,
                            первый день.
Штыками
                 тычется
                               чирканье молний,
матросы
                в бомбы
                                играют, как в мячики.
От гуда
              дрожит
                            взбудораженный Смольный.
В патронных лентах
                                   внизу пулеметчики.
— Вас
             вызывает
                               товарищ Сталин.
Направо
                третья,
                             он
                                   там. —
— Товарищи,
                       не останавливаться!
                                                           Чего стали?
В броневики
                      и на почтамт! —
— По приказу
                        товарища Троцкого! —
— Есть! —
                   повернулся
                                        и скрылся скоро,
и только
               на ленте
                               у флотского
под лампой
                     блеснуло —
                                           «Аврора».
Кто мчит с приказом,
                                    кто в куче спорящих,
кто щелкал
                    затвором
                                      на левом колене.
Сюда
           с того конца коридорища
бочком
             пошел
                         незаметный Ленин.
Уже
        Ильичем
                        поведенные в битвы,
еще
         не зная
                       его по портретам,
толкались,
                   орали,
                               острее бритвы
солдаты друг друга
                                  крыли при этом.
И в этой желанной
                                 железной буре
Ильич,
            как будто
                            даже заспанный,
шагал,
            становился
                                и глаз, сощуря,
вонзал,
              заложивши
                                  руки за̀ спину.
В какого-то парня
                               в обмотках,
                                                   лохматого,
уставил
              без промаха бьющий глаз,
как будто
                сердце
                             с-под слов выматывал,
как будто
                 душу
                           тащил из-под фраз.
И знал я,
                 что всё
                               раскрыто и понято
и этим
             глазом
                          наверное выловится —
и крик крестьянский,
                                   и вопли фронта,
и воля нобельца,
                              и воля путиловца.
Он
      в черепе
                     сотней губерний ворочал,
людей
            носил
                        до миллиардов полутора.
Он
      взвешивал
                          мир
                                  в течение ночи,
а утром:
               — Всем!
                               Всем!
                                          Всем это —
фронтам,
                 кровью пьяным,
рабам
            всякого рода,
в рабство
                  богатым отданным. —
Власть Советам!
Земля крестьянам!
Мир народам!
Хлеб голодным! —
Буржуи
             прочли
                          — погодите,
                                                выловим. —
животики пятят
                           доводом веским —
ужо им покажут
                            Духонин с Корниловым,
покажут ужо им
                            Гучков с Кере́нским.
Но фронт
                  без боя
                                слова эти взяли —
деревня
               и город
                            декретами за́лит,
и даже
            безграмотным
                                     сердце прожег.
Мы знаем,
                   не нам,
                                 а им показали,
какое такое бывает
                                  «ужо».
Переходило
                     от близких к ближним,
от ближних
                    дальним взрывало сердца:
«Мир хижинам,
война,
            война,
                        война дворцам!»
Дрались
                в любом заводе и цехе,
горохом
               из городов вытряхали,
                                                     а сзади
шаганье октябрьское
                                     метило вехи
пылающих
                    дворянских усадеб.
Земля —
                 подстилка под ихними порками,
и вдруг
             ее,
                   как хлебища в узел,
со всеми ручьями ее
                                    и пригорками
крестьянин взял
                             и зажал, закорузел.
В очках
              манжетщики,
                                    злобой похаркав,
ползли туда,
                      где царство да графство.
Дорожка скатертью!
                                  Мы и кухарку
каждую
              выучим
                            управлять государством!
Мы жили
                пока
                         производством ротаций.
С окопов
                 летело
                              в немецкие уши:
— Пора кончать!
                             Выходите брататься! —
И фронт
                расползался
                                       в улитки теплушек.
Такую ли
                 течь
                          загородите горстью?
Казалось —
                      наша лодчонка кренится —
Вильгельмов сапог,
                                 Николаева шпористей,
сотрет
            Советской страны границы.
Пошли эсеры
                        в плащах распашонкой,
ловили бегущих
                            в свое словоблудьище,
тащили
              по-рыцарски
                                    глупой шпажонкой
красиво
              сразить
                            броневые чудища!
Ильич
            петушившимся
                                       крикнул:
                                                      — Ни с места!
Пусть партия
                       взвалит
                                      и это бремя.
Возьмем
                передышку похабного Бреста.
Потеря — пространство,
                                          выигрыш — время. —
Чтоб не передо̀хнуть
                                     нам
                                             в передышку,
чтоб знал —
                       запомнят уда́ры мои,
себя
         не муштровкой —
                                        сознанием вышколи,
стройся
              рядами
                            Красной Армии.
Историки
                 с гидрой плакаты выдерут
— чи эта гидра была,
                                     чи нет? —
а мы
          знавали
                         вот эту гидру
в ее
        натуральной величине.
«Мы смело в бой пойдем
за власть Советов
и как один умрем
в борьбе за это!»
Деникин идет.
                        Деникина выкинут,
обрушенный пушкой
                                    подымут очаг.
Тут Врангель вам —
                                   на смену Деникину.
Барона уронят —
                               уже Колчак.
Мы жрали кору,
                           ночевка — болотце,
но шли
             миллионами красных звезд,
и в каждом — Ильич,
                                     и о каждом заботится
на фронте
                   в одиннадцать тысяч верст.
Одиннадцать тысяч верст
                                             окружность,
а сколько
                 вдоль да поперек!
Ведь каждый дом
                               атаковывать нужно,
каждый
              врага
                         в подворотнях берег.
Эсер с монархистом
                                    шпионят бессонно —
где жалят змеей,
                              где рубят с плеча.
Ты знаешь
                   путь
                           на завод Михельсона?
Найдешь
                 по крови
                                 из ран Ильича.
Эсеры
            целят
                       не очень верно —
другим концом
                          да себя же
                                             в бровь.
Но бомб страшнее
                                и пуль револьве́рных
осада голода,
                        осада тифо́в.
Смотрите —
                      кружат
                                   над крошками мушки,
сытней им,
                    чем нам
                                   в осьмнадцатом году, —
простаивали
                       из-за осьмушки
сутки
          в улице
                        на холоду.
Хотите сажайте,
                            хотите травите —
завод за картошку —
                                     кому он не жалок!
И десятикорпусный
                                  судостроитель
пыхтел
             и визжал
                             из-за зажигалок.
А у кулаков
                    и масло и пышки.
Расчет кулаков
                          простой и верненький —
запрячь хлеба̀
                         да зарой в кубышки
николаевки
                     да ке́ренки.
Мы знаем —
                       голод
                                  сметает начисто,
тут нужен зажим,
                              а не ласковость воска,
и Ленин
               встает
                            сражаться с кулачеством
и продотрядами
                             и продразверсткой.
Разве
           в этакое время
                                     слово «демократ»
набредет
                 какой головке дурьей?!
Если бить,
                   так чтоб под ним
                                                 панель была мокра:
ключ побед —
                          в железной диктатуре.
Мы победили,
                        но мы
                                   в пробоинах:
машина стала,
                          обшивка —
                                              лохмотья.
Валы обломков!
                             Лохмотьев обойных!
Идите залейте!
                           Возьмите и смойте!
Где порт?
                 Маяки
                             поломались в порту,
кренимся,
                  мачтами
                                  волны крестя!
Нас опрокинет —
                               на правом борту
в сто миллионов
                             груз крестьян.
В восторге враги
                             заливаются воя,
но так
            лишь Ильич умел и мог —
он вдруг
               повернул
                                колесо рулевое
сразу
           на двадцать румбов вбок.
И сразу тишь,
                        дивящая даже;
крестьяне
                  подвозят
                                  к пристани хлеб.
Обычные вывески
                                — купля —
                                                    — продажа —
— нэп.
Прищурился Ленин:
                                   — Чинитесь пока чего,
аршину учись,
                         не научишься —
                                                      плох. —
Команду
               усталую
                              берег покачивал.
Мы к буре привыкли,
                                    что за подвох?
Залив
            Ильичем
                            указан глубокий
и точка
             смычки-причала
                                         найдена,
и плавно
                в мир,
                           строительству в доки,
вошла
            Советских республик громадина.
И Ленин
               сам
                      где железо,
                                          где дерево
носил
           чинить
                       пробитое место.
Стальными листами
                                   вздымал
                                                   и примеривал
кооперативы,
                       лавки
                                  и тресты.
И снова
              становится
                                  Ленин штурман,
огни по бортам,
                           впереди и сзади.
Теперь
             от абордажей и штурма
мы
      перейдем
                        к трудовой осаде.
Мы
       отошли,
                      рассчитавши точно.
Кто разложился —
                                 на берег
                                                 за во̀рот.
Теперь вперед!
                           Отступленье окончено.
РКП,
         команду на борт!
Коммуна — столетия,
                                     что десять лет для ней?
Вперед —
                  и в прошлом
                                          скроется нэпчик.
Мы двинемся
                        во сто раз медленней,
зато
        в миллион
                          прочней и крепче.
Вот этой
               мелкобуржуазной стихии
еще
        колышется
                            мертвая зыбь,
но, тихие
                 тучи
                          молнией выев,
уже —
            нарастанье
                                всемирной грозы.
Враг
         сменяет
                        врага поределого,
но будет —
                    над миром
                                       зажжем небеса
— но это
                уже
                        полезней проделывать,
чем
        об этом писать. —
Теперь,
              если пьете
                                 и если едите,
на общий завод ли
                                 идем
                                           с обеда,
мы знаем —
                      пролетариат — победитель,
и Ленин —
                    организатор победы.
От Коминтерна
                           до звонких копеек,
серпом и молотом
                                в новой меди,
одна
         неписаная эпопея —
шагов Ильича
                         от победы к победе.
Революции —
                         тяжелые вещи,
один не подымешь —
                                      согнется нога.
Но Ленин
                 меж равными
                                         был первейший
по силе воли,
                        ума рычагам.
Подымаются страны
                                    одна за одной —
рука Ильича
                      указывала верно:
народы —
                   черный,
                                 белый
                                            и цветной —
становятся
                    под знамя Коминтерна.
Столпов империализма
                                         непреклонные колонны —
буржуи
             пяти частей света,
вежливо
               приподымая
                                      цилиндры и короны,
кланяются
                   Ильичевой республике советов.
Нам
        не страшно
                             усилие ничье,
мчим
          вперед
                       паровозом труда…
и вдруг
             стопудовая весть —
с Ильичем
                   удар.

Часть 4 (окончание). «Владимир Ильич Ленин» В. Маяковский