Глава пятая

Около половины одиннадцатого начал звонить надтреснутый колокол маленькой церкви, и в нее отовсюду стали стекаться прихожане. Ученики воскресной школы разбрелись по разным скамьям, чтобы занять места возле своих родителей. Тетя Полли пришла в церковь одной из первых. Мэри, Сид и Том уселись возле нее, причем Тома тетя Полли посадила на край скамейки возле прохода, чтобы он не сидел у открытого окна и не мог развлекаться тем, что происходило на улице. Скоро церковь была полна народом. Тут были и старый почтмейстер, и мэр с женой, и мировой судья, и вдова Дуглас, сорокалетняя красивая женщина, дом которой считался самым гостеприимным во всем городке; затем пришли адвокат Гильпин, недавно приехавший откуда-то издалека; местная красавица, окруженная целой толпой поклонников, и несколько молодых приказчиков. Последние все время стояли у входа, посасывая набалдашники своих тростей и приглаживая свои густо напомаженные волосы — пока не пропустили в церковь последнюю барышню. Наконец, после всех вошел Вилли Мефферстон, один из самых примерных мальчиков в школе, который заботился о своей мамаше с таким усердием, точно она была стеклянная. Он всегда сам приводил свою мать в церковь и был любимцем всех пожилых дам. Товарищи не любили его за то, что он был уж чересчур благонравен, и за то, что его вечно ставили им в пример. Кончик белоснежного носового платка торчал из его кармана как будто случайно, хотя эта случайность почему-то повторялась каждое воскресенье. Это обстоятельство также очень не нравилось школьникам, у которых не было носовых платков.

Когда все прихожане разместились по своим местам, колокол прозвонил еще раз, чтобы предупредить запоздавших, и затем в церкви воцарилась полная тишина, прерываемая только шёпотом и хихиканьем барышень и молодых людей, заменявших собою певчих.

Пастор прочел гимн, который должны были пропеть присутствующие. Когда пение кончилось и умолкли последние аккорды органа, он прочел горячую молитву, в которой никто не был забыт. Он молился о собравшихся в церкви, о всех других церквах, бывших в городке, о самом городке, обо всем округе, о Соединенных Штатах, о всех властях, о конгрессе, о президенте, о мореплавателях, о больных, о миллионах несчастных, изнывающих под игом деспотов, о язычниках, непросвещенных светом христианства, о всех тех, у кого есть уши, чтобы слышать, но которые не хотят слушать, и заключил молитву мольбою о том, чтобы Всевышний внушил ему слова, которые произвели бы действие доброго зерна на плодородной почве. Аминь.

Послышалось громкое шуршание юбок, и верующие уселись на свои места. Герой моего рассказа очень недолюбливал этой молитвы, в течение которой приходилось стоять. Хотя он и не прислушивался к словам пастора, но отлично знал, что он должен был говорить. Если же пастор хоть немного уклонялся в сторону, прибавлял какие-нибудь лишние слова, то Том тотчас же замечал это и возмущался от всей души: всякое удлинение срока церковной службы казалось ему преступлением.

Среди молитвы Том заметил муху, усевшуюся на спинку передней скамейки. Она преспокойно обчищала свои лапки, обхватывала ими свою голову, точно собираясь оторвать ее, чистила крылышки, прижимая их задними лапками к туловищу, точно фалды фрака — одним словом, занималась своим туалетом с таким спокойствием, точно ей не угрожало никакой опасности. И действительно, никакой опасности для нее не предвиделось, хотя пальцы Тома так и чесались, чтобы схватить ее, но он никоим образом не мог этого сделать, пока приходилось стоять. Но во время последней фразы пастора рука его начала понемногу сгибаться, и когда раздалось слово «аминь», муха очутилась в его кулаке. К счастью, тетя Полли заметила эту проделку и заставила Тома выпустить пленницу.

Пастор начал говорить проповедь. Но говорил он ее довольно монотонно, так что вскоре многие из прихожан стали клевать носом. Том от нечего делать считал страницы, которые поворачивал пастор. Он делал это каждый раз, когда бывал в церкви, и после службы всегда знал, сколько страниц занимала проповедь, хотя, конечно, не помнил из нее ни одной фразы. Но на этот раз он решил не считать до конца, так как вспомнил о сокровище, которым обладал со вчерашнего дня. Он вытащил из кармана коробочку и открыл ее. В ней оказался большой черный жук с громадными клещами. Первым делом жук ущипнул Тома за палец, за что и получил сильный щелчок, от которого упал в проход на пол лапками кверху. Несчастное насекомое перебирало лапками, пробовало как-нибудь подняться, по усилия его были напрасны. Тому очень хотелось поднять его с пола, но об этом нечего было и думать: жук упал слишком далеко от него, да кроме того, несколько прихожан, мало интересовавшихся проповедью, наблюдали за жуком с большим интересом, обрадованные, что нашли себе развлечение.

Скоро в церкви показался чей-то пудель. Он шел, опустив морду и свесив уши. По-видимому, ему стало скучно бегать по пустынным улицам, и он забрел в церковь, где были люди и где было прохладнее. Он увидел жука и тотчас же начал вилять хвостом и наблюдать за добычей, обнюхал его издали, попробовал схватить зубами, отскочил в сторону и опять начал подходить к жуку. Эта игра, очевидно, забавляла собаку; забавляла она и Тома. Наконец, собака устала прыгать, легла на брюхо и, захватив жука между лапами, продолжала его рассматривать и обнюхивать. Мало-помалу ей надоело и это, и она начала дремать, опуская голову все ниже и ниже. Вдруг в церкви раздался неистовый визг; пудель отчаянно замахал головой и стряхнул, наконец, жука, вцепившегося ему в нижнюю челюсть. Том был в восторге.

Собака, казалось, была разобижена и решила отомстить своему врагу. Она снова подкралась к жуку и начала нападать на него, почти касаясь его передними лапами и стараясь схватить его зубами. Но скоро она оставила его в покое, заинтересовавшись муравьем, который полз по полу. Затем она зевнула, забыла о жуке и преспокойно села на него! Вдруг громкий вой огласил церковь и заглушил даже голос пастора. Пудель бросился к кафедре и затем вернулся обратно, испуская самый ужасный визг. Пометавшись таким образом по церкви, он вдруг завертелся волчком на одном месте и, наконец, умолк и прыгнул на колени к своему хозяину. Но тот схватил его за шиворот и без церемонии выбросил за окно. Мало-помалу жалобный визг пуделя замер вдали.

Между тем, все присутствующие едва удерживались от смеха, и пастор должен был на время прервать проповедь. Хотя он потом и продолжал говорить, но благоразумно сократил ее, так как веселое настроение духа уже не могло покинуть слушателей.

Том едва удерживался, чтобы не хохотать.

Если бы ему позволили, то он готов был тут же по выходе из церкви пуститься в пляску. Одно только омрачало его веселость: пудель мог играть его жуком, но не должен был уносить с собой чужую игрушку.

Глава 5. «Приключения Тома Соейра» Марк Твен