Глава XIV. Царевна Софья за географией

---

А в это утро в селе Коломенском, в царском дворце, о ней, о бывшей княжонушке Долгорукой, а ныне гетманше-вдовице, вспоминали и жалели.

Старая мамка рано взбудила царевну Софьюшку. Не хотелось старой будить царевну, так хорошо спала она, разметавшись в постельке, и так сладко улыбалась да шептала не то «батюшка свет» — царя-батющку, должно, видела во сне, — не то «Васенька-соколик» какой-то; а все ж надо было разбудить: сама царевна крепко-накрепко наказывала разбудить, «урки-де учить» надо… «И на что это девку урками мучат? — думалось мамушке. — А все-таки нельзя не разбудить; приказывала: коли-де, сказывала, выучу урки-те, так батюшка-царь обещал взять ее с собой действа смотреть».

И царевна сидит у стола, такая розовенькая, иногда позевывает со сна, крестит свой розовый ротик и все учит что-то очень мудреное, что задал ей этот Симеон Ситианович.

Перед царевной книга рукописная, а на столе глобус. Царевна то в книгу заглянет, то на потолок с узорами и покачивается.

— Ангул-ангул — угол, аркус — дуга, аксис — ось, екватор — уравнитель… Екватор, екватор, екватор, какой трудный!

Потом, закрыв глаза ладонями, повторяет эти слова наизусть и все спотыкается на экваторе…

— Евкатор, евкатор, ах, какой трудный!

— Нет, не евкатор, а екватор, екватор… Глянула в книгу, топнула ножкой:

— Нет, не евкатор, а екватор, екватор…

А мамушка сидит у окна с чулком и тихо шевелит губами, считая петли.

— Зона торрида — пояс горячий, или знойный, зона фригида — пояс хладный, или студеный…

— Ишь, диво какое! — удивленно качает головой мамушка. — Нашли вон пояс горячий… А с чево ему быть-ту горячим?… И чему учат! Не диви бы божественному…

— Ах, мама, ты не знаешь! — защищает царевна своего учителя. — Это пояс в географии, а не такой пояс, какой носят…

— Ну и у этой там егорафьи с чего быть поясу горячу?

Царевна смеется самым искренним смехом.

— Ах, мамушка, какая ты смешная! «Егорафья»!.. География, а не егорафья…

— Ну, бог с ней, матушка царевна, с этой евграфьей! Вон сестрицы твои, другие царевны, ничему такому заморскому не учены, а все-таки, бога благодаря, здоровехоньки живут… Да и то сказать, ты у батюшки-царя любимое дите…

А царевна опять покачивалась над книгой да закрывала глаза ладонями, чтобы запомнить разные премудрости и не ударить лицом в грязь перед батюшкой.

— «Свойства и эффекции, которые земному кругу от течения солнца и звезд являющегося приключаются, суть: единого места периики суть антиков того места антиподы и антиподов того места антики». Антики, периики, антиподы, ах, как трудно! Антиподы, антиподы, антики…

Она встала и начала ходить по терему, повторяя и прищелкивая пальцами: «Антики, периики, антиподы, антики, периики…»

Она глянула в окно. Там часовые стрельцы стоят… А пруд такой тихий, по нем лебеди плавают… Увидали ее, свою любимицу царевну, и от радости начали крыльями махать… Царевна вся порозовела от этого лебединого привета… Надо их, лебедушек, покормить… да и учиться надо…

— «Тако единого места антиподы суть антиков того места периики, и перииков антики», — снова уткнулась она в книгу. — «Сие от дефиниции довольно ясно есть и не требует доказания…» Ясно! То-то ясно!.. Ах, мамушка, неясно!

— Что ты, моя золотая! Совсем светло…

— Нет, в книге неясно…

— Ну, глазки, поди, притомила, отдохни…

— Нет, глаза не устали, а не пойму!

— Так у учителя спроси, мое золото.

— Ах, какая ты! — досадовала юная царевна.

И вдруг ей вспомнилась курносенькая, с розовыми щеками Оленушка, княжна Долгорукова, что ныне вдова-гетманша Брюховецкая…

— Что-то она поделывает теперь там, в черкасской стороне?

— Кто, золотая?

— Княжна Оленушка, гетманша.

— В полону она, бедная, сказывают; как убили черкасы ее мужа, так Петрушка Дорошонок, сказывают, взял ее к себе в полон.

— Ах, бедная! Что ж батюшка не отымет ее у Дорошенки? Я попрошу батюшку.

— Да вот Федор Соковнин, поди, скоро привезет от нее весточку, а може, и грамотку.

— Да… А вот сестры его, бедные, Морозова да Урусова… Я батюшку про них спрашивала, так говорит, закону-де супротивны стали.

— О-о-охте-хте! Где уж супротивны!.. Все этот Никон…

Царевна как бы опомнилась и снова нагнулась над книгой.

— Ну, мамушка, не мешай мне.

— Что-й-то ты! Кто тебе мешает? Ты мне мешаешь, вон петлю спустила…

— Ну-ну…

Царевна встала и, глядя в потолок, стала спрашивать сама себя так, как ее спрашивал Симеон Полоцкой.

— «Дистанции мест пременяются ли?» — «Пременяются: путевая убо мест дистанция овогда большая, иногда меньшая быть может; но истинная и кратчайшая дистанция географическая пребывает тая-жде, разве егода познаеши, что суперфиция земная прервется или отделится. Места же зде разумеваем пункты земные недвижимые. И тако ежели суперфиция между двоих мест срединоположенная учинится высшая, то будет и дистанция мест учинена большая, а буде низшая, то будет меньшая».

Это она проговорила почти одним духом наизусть, так, что даже вся раскраснелась.

— Ай да умница! Не забыла, — похвалила она себя. — Поцелуй же себя.

И она подбежала к овальному зеркалу, висевшему на стене, и поцеловала свое отражение.

— Ба-ба-ба! — послышался вдруг возглас в дверях терема. — Ай да девка! Сама с собой целуется…

Мамушка вздрогнула и уронила чулок. Царевна отскочила от зеркала. В дверях стоял царь Алексей Михайлович и улыбался своею доброю улыбкою. И ласковые глаза, и розовые щеки — все так и светилось нежностью.

— Ай да девка!

— Батюшка! Государь! — радостно, зардевшись вся, соскликнула царевна и бросилась отцу на шею.

Он ласково крестил и целовал ее голову.

— А! Как растет девка, — нежно говорил он, положив руки на плечи дочери и глядя в ее лучистые глаза. — Уж скоро и до головы не достану, скоро отца перерастет.

— Ах, батюшка, светик мой, миленькой, государь! — ласкалась девочка.

— Да и что дивить! Девке скоро шестнадцать стукнет…

— Пятнадцать, царь-государь, — поправила его мамушка, подходя и целуя царскую руку.

— Здравствуй, мамка!.. Вы всегда убавлять года любите, это женское дело…

— Нету, государь-батюшка.

— А что вы тут делаете?

И царь подошел к столу, на котором лежала развернутая рукописная книга и стоял глобус. Он взял книгу и стал смотреть ее титу, расписанный киноварью и разными цветными заставками.

— «География генеральная, — читал он, — небесный и земноводный круги купно с их свойствы и действы, от Бернардуса Варениуша сложенная…» Так, так, география.

Царевна, прижавшись головкой к плечу отца, тоже заглядывала в книгу. Царь перевернул первый лист.

— Вижу, сам Симеон писал, искусник, худог добрый… Ишь скромник, что говорит в предисловии: «Того ради малым и худым кораблецем смысла моего с прочими на широкий сей океан толкования пуститися дерзнул…» Да, скромник… Это хорошо… «Моя же должность объявити, — продолжал читать царь, — яко проводих сию не на самый словенский высокий диалект против авторова сочинения и хранения правил грамматических, но множает гражданского посредственного употреблял наречия, охраняя сенс и речи самого оригинала иноязычного…» Ишь, ты! А что есть «сенс»? — обратился он к дочке и погладил ее волосы.

— «Сенс» сиречь «смысл», — бойко отвечала девочка.

— Так, умница.

Старушка мамушка, стоя в стороне, с умилением глядела на эту нежную сцену.

— Много выучила? — спросил царь, взглянув на девочку.

— До перииксв и антиков, батюшка.

— Хорошо, дочушка… А трудно, поди?

— Трудно…

— Ничего… корень учения горек, а плоды его сладки суть…

Он взглянул на глобус, тронул его, повернул на оси…

— А сие разумеешь? — спросил он, тыкая пальцем в глобус.

— Разумею, батюшка.

— Это что такое! Словно ось махонька…

— Сие есть аксис, на чем Земля вертится.

— Ишь ты, аксис… слово, поди, греческое… так-так, словно ось…

— Да она осью и называется, батюшка, — пояснила девочка.

— Точно-точно… Премудро все сие… Токмо не уразумею я, как люди не упадут с Земли, коли она круглая…

— Не падают, батюшка…

— То-то я сам вижу, что не падают… Вот и мы не падаем, стоим, потому кверху падать нельзя… А вот те-ту, что внизу, под нами живут?

— Они, батюшка, называются антиподы.

— Антиподы, ишь ты… А мы кто же?

— А мы антики…

— Вон оно что! Поди ты, мы антиками стали, русские-то… А все премудрость божия…

Он задумчиво качал головой, рассматривая глобус и повертывая его.

— А где ж Москва тут будет? — спросил он. Царевна повернула глобус, нагнулась к нему…

— Вот Москва, батюшка.

— Вижу, вижу… И на чертеже государства российского такоже… А Ферапонтов монастырь, примером сказать?

Девочка вопросительно посмотрела на отца.

— Не знаю, батюшка.

Царь задумался: он вспомнил о своем некогда «собинном» друге и вздохнул.

— Нет его, поди, тут, Ферапонтова-ту, — раздумчиво сказал он, — и Пустозерска нет…

Мысль его, видимо, где-то витала; но девочка не понимала этого и молчала… Она слышала только, как лебеди кричат на пруду; она знала, что они о ней соскучились, она избаловала их.

— Дивны, дивны дела твои, господи, — продолжал царь раздумчиво. — А это что такое, опоясочка черненькая кругом, а? — спросил он, проводя пальцем по экватору.

— Ее-ев-евкатор это, батюшка, — зарделась девочка, чувствуя, что дело не совсем ладно.

— Евкатор…

— Сиречь уравнитель, — поправилась она.

— Уравнитель… опоясочка вокруг Земли… А кто ее опоясал? Все бог… Для него, батюшки-света, вся земля, что яблочко едино, клубочек махонький, взял и опоясал своею божественною ниточкою, поясом господним… Одеяся, яко ризою, облаком, лете на крылу ветреннюю… Чудны дела твои, господи… Ишь лебеди раскричались, к дождю, поди…

— Они есть хотят.

— То-то, проголодались без тебя… А вот сия опоясочка тоненька? — указал он на Северный полярный круг. — Что оная означает?

— Сие есть зона фригида, пояс хладный, или студеный, — бойко отвечала девочка, уверенная, что на этот раз не врет.

— Так пояс таки? Так и называется?

— Пояс, батюшка, хладный.

— Хладный… почему ж хладный?

— Поелику северный, а на севере хлад…

— Точно, точно… Вон в Крыму и на Тереке, сказывают, теплее, а в Ерусалиме знойно.

— А вон там, батюшка, и пояс знойный, или горячий, зона торрида, — торопилась девочка, показывая своим розовым пальчиком Южный полярный круг.

— Так-так, дочушка моя, умница… Учись, учись… Это премудрость божия…

Девочка стала ласкаться к нему, словно кошечка.

— Ах ты, моя Софей — Премудрость божия, — гладил он ее.

— А возьмешь меня на действо? — вдруг спросила она. — На «Навуходоносорово» действо…

— Возьму, возьму. — Он снова поцеловал ее в голову. — Ишь, выросла.

Выглянув затем в окно, Алексей Михайлович увидел, что к крыльцу, по заведенному порядку, уже стали сходиться бояре и стольники на смотр, для поклонов и для докладов. Меж ними он увидал князей Воротынского и Одоевского да Василия Волынского. Какая-то тень прошла по благодушному лицу царя; он догадался, зачем пришли эти трое… Этой ночью они пытали Морозову и Урусову.

Царь рассеянно и торопливо перекрестил дочь и вышел из терема.

---

Часть 2. Глава 14. Царевна Софья за географией. Исторический роман «Великий раскол» Д.Л. Мордовцева.

«  Глава 13

Глава 15  »