XI. Нa поиски

---

Спилетт взял коробочку и открыл. В ней было около двухсот гран белого порошка, который он попробовал. Страшная горечь подтвердила, что надпись на крышке не обманула.

Надо было, не медля ни секунды, дать Герберту это лекарство. Что же касается того, каким образом это лекарство тут появилось, то разговор об этом отложили.

— Дайте скорее кофе! — сказал Спилетт.

Спустя несколько минут Наб принес чашку теплого кофе. Спилетт всыпал туда восемнадцать гран хинина, и приготовленное таким образом лекарство дали выпить Герберту.

Лекарство появилось как нельзя кстати, потому что третий приступ еще не начался.

Все ободрились; все приняли за хороший знак это таинственное вмешательство, явившееся в самую ужасную минуту — в минуту, когда уже никто на него не рассчитывал, никто на него не надеялся.

Через несколько часов Герберт спал тихим, спокойным сном, и колонисты могли свободно толковать о странном случае. На этот раз благодетельное вмешательство таинственного покровителя было еще более очевидно, чем когда-либо.

Но каким образом мог проникнуть этот таинственный покровитель ночью в Гранитный дворец?

— Решительно необъяснимо! — восклицал Спилетт.

Начиная с этого дня через каждые три часа Герберту давали хинин.

Больной на другое утро почувствовал облегчение. Разумеется, это еще нельзя было назвать выздоровлением, тем более что перемежающиеся лихорадки весьма часто возвращаются и избавиться от них очень трудно. Но за Гербертом ухаживали так заботливо, что можно было надеяться на самый лучший исход болезни.

Спасительное лекарство было под руками, и, несомненно, недалеко находился и благодетель, снабдивший их этим лекарством.

— У меня отлегло от сердца! — говорил Пенкроф.

— Я могу похвалиться тем же, — отвечал Спилетт.

— Так вы теперь уверены, господин Спилетт, что Герберт выздоровеет? — спросил моряк.

— Уверен, Пенкроф, — отвечал Спилетт.

— Ну и я тоже.

Они не ошиблись. С 20 декабря Герберт начал заметно поправляться. Он был еще слаб, и Спилетт держал его на диете, но лихорадочные приступы не возвращались. Мальчик безропотно покорялся всем предписаниям своего доктора.

— Ах, если бы мне скорее выздороветь! — говорил он.

Пенкроф испытывал нечто подобное тому, что должен испытывать человек, которого только что вытащили из пропасти на свет божий. Иногда он словно пьянел от радости. Уверившись, что не будет третьего приступа, он кинулся к Спилетту и так стиснул его в своих объятиях, что репортер газеты «Нью-Йорк геральд» чуть не задохнулся. С этих пор моряк называл его не иначе как «доктор Спилетт».

— Надо разыскать настоящего доктора, — говорил Спилетт.

— Будьте покойны, разыщем, — ответил Пенкроф, — и уж кто бы он ни был, пусть не прогневается: я не утерплю — обниму его крепко!

Окончился декабрь, а вместе с ним и 1867 год, ознаменовавшийся такими тяжелыми для линкольнских колонистов испытаниями.

Новый, 1868 год они встретили весело, обрадованные выздоровлением Герберта. Погода стояла превосходная. Зной умерялся свежим ветерком с моря.

— Я точно оживаю, — говорил Герберт. — Как мне хорошо!

Постель его была придвинута к открытому окну, и он с наслаждением вдыхал чистый морской воздух. У больного появился сильный аппетит, и Наб придумывал для него разные превкусные блюда.

— Кабы всех больных так кормили, — говорил Пенкроф, — то всякому бы хотелось поболеть.

В продолжение всего этого времени каторжники не показывались. Об Айртоне не было ни слуху ни духу. Только Герберт и инженер еще сохраняли слабую надежду его отыскать, остальные же колонисты давно решили, что несчастный погиб.

— Скоро наши сомнения разрешатся, — говорил Спилетт. — Как только Герберт совершенно поправится, мы организуем экспедицию и все расследуем.

— А как скоро Герберт совершенно поправится? — спросил Пенкроф. — Через месяц?

— Да, через месяц, верно, поправится, — отвечал Спилетт. — Ему с каждым днем все лучше и лучше. Раны почти совершенно зажили.

Весь январь колонисты были заняты работами на плато Дальнего Вида. Они собрали, что возможно, из хлебных посевов и огородных овощей, потоптанных разбойниками.

Во второй половине января Герберт начал вставать с постели. Сначала он вставал на один только час, потом на два, потом на три. Он был здоровый, крепкий юноша, и силы его быстро восстанавливались. В этом январе ему минуло восемнадцать лет. Он был высокого роста и обещал сделаться видным, красивым мужчиной.

— Ну, теперь я совсем выздоровел! — говорил Герберт.

— Все же не мешает быть осторожным, — отвечал ему строгий доктор Спилетт.

К концу месяца Герберт уже прогуливался по плато и по морскому берегу. Морские купания, на которые он отправлялся в сопровождении Пенкрофа и Наба, принесли ему огромную пользу. Смит, видя, что его любимец поправился, счел возможным назначить день экспедиции.

— Ночи теперь светлые, — сказал он, — что весьма удобно для наших исследований.

Начались сборы в дорогу. Колонисты поклялись не возвращаться домой, пока не истребят каторжников, не разузнают, какая судьба постигла Айртона, и не разыщут таинственного покровителя, столько раз помогавшего колонии. Они исследовали, но довольно поверхностно, побережье залива Вашингтона — от мыса Коготь до Змеиного мыса, а также леса и болота вдоль западного берега и бесконечные дюны, доходившие до залива, похожего на полуоткрытую пасть акулы.

Но им совершенно были незнакомы большие леса, покрывавшие полуостров Извилистый, весь правый берег реки Милосердия, левый берег реки Водопада и лабиринт отрогов, ущелий и долин, охватывающий своей запутанной сетью гору Франклина с трех сторон — с запада, севера и востока, а там, вероятно, существовали глубокие ущелья и пещеры. Следовательно, несколько тысяч акров площади острова еще не подверглись изучению. Поэтому участники экспедиции приняли решение отправиться в путь через леса Дальнего Запада и обследовать весь правый берег реки Милосердия.

— Я полагаю, — сказал Смит, — нам следует двигаться через леса Дальнего Запада, так чтобы пройти по всему правому берегу реки Милосердия.

После некоторых прений предложение Смита было принято.

— Нам предстоит продвигаться вперед с топорами в руках, — сказал Смит.

— Ничего, — отвечал Спилетт, — зато нам предстоит честь проложить здесь первую дорогу.

— Дорожка будет, надо думать, подлиннее воробьиного носа, — сказал Пенкроф. — Как вы полагаете, господин Смит, на много миль она протянется?

— Миль на шестнадцать или семнадцать.

Повозка была в отличном состоянии. Онагры, вволю успевшие отдохнуть, могли легко совершить предстоявшее продолжительное путешествие. Съестные припасы, лагерные принадлежности, подвижная кухня, разные инструменты, оружие и охотничьи снаряды — все это было уложено в телегу.

Колонисты решили взять Топа и Юпа. Неприступный дворец не нуждался ни в чьей охране и защите.

14 февраля, канун отъезда, приходилось на воскресенье. Колонисты весь день посвятили отдыху.

Герберту, уже поздоровевшему, но все еще несколько слабому, было оставлено место в повозке.

На другой день с рассветом Смит принял необходимые меры для ограждения покоев Гранитного дворца от всякого нападения. Веревочные лестницы, по которым некогда колонисты поднимались, были отнесены в «Трубы» и глубоко зарыты в песок, барабан подъемника был разобран, и от прежнего аппарата ничего не оставалось на месте. Пенкроф последним покидал Гранитный дворец и, разобрав подъемник, спустился на берег по длинной веревке, которую зацепили за выступ утеса и обоими концами укрепили внизу так, что ее легко было выдернуть и тем уничтожить всякое сообщение между верхней площадкой и подножием гранитной стены.

Погода стояла превосходная.

— Денек жаркий! — весело сказал Спилетт.

— Э, доктор Спилетт, — ответил Пенкроф, — мы по таким чащам будем пробираться, что и солнца-то не увидим!

— В путь! — сказал Смит.

Наб взялся править онаграми. Смит, Спилетт и Пенкроф отправились вперед. Топ резво и весело побежал. Герберт предложил Юпу место около себя, и орангутанг, нисколько не церемонясь, воспользовался его любезностью.

Несколько миль повозка могла свободно объезжать деревья, стоявшие на порядочном расстоянии друг от друга; время от времени колонистам приходилось то там, то сям обрезать лианы и рубить кустарники, но пока еще никакого серьезного препятствия не обнаруживалось.

Тележка завернула за выступ гранитного кряжа и, проехав милю по левому берегу реки Милосердия, переправилась по мосту на другой берег, где уже начиналась дорога к бухте Воздушного Шара; оставив дорогу слева, двинулись в тени высоких деревьев по обширным лесам Дальнего Запада.

На протяжении первых двух миль деревья не смыкались в непролазную чащу, и тележка свободно проезжала между ними; иногда путникам приходилось разрубать топором сплетения лиан или прокладывать дорогу в зарослях кустарника. Но никакие серьезные препятствия не задерживали отряд.

В густой тени ветвистых деревьев стояла приятная прохлада. Вокруг раскинулось необозримое лесное царство, где, чередуясь, высились деодары, дугласы, казуарины, банксии, камедные деревья, драцены и образцы других древесных пород, уже встречавшихся колонистам.

Были тут в сборе и все представители птичьего населения острова: тетерева, жакамары, фазаны, лори, шумливые стайки какаду, попугаев и попугайчиков. Пробегая между кустами, мелькали агути, кенгуру, водосвинки — все напоминало колонистам их первые экспедиции по острову.

— Я, однако, замечаю, — сказал Смит, — что пернатые и четвероногие теперь гораздо боязливее, чем во время наших первых экспедиций.

— Это легко объяснить, Сайрес, — ответил Спилетт. — Каторжники, вероятно, побывали здесь раньше нас и напугали их.

— Может быть, Спилетт.

— Что ж они следов не оставили? — сказал Пенкроф. — Нигде не видно следов…

— Погодите, Пенкроф, найдем и следы.

Действительно, скоро они увидели лежавшие на земле срубленные, вероятно для прокладывания пути, деревья, пепел от погасшего костра и, наконец, отпечатки ног, еще сохранившиеся в некоторых местах на глинистой почве.

— Я советую вам, друзья мои, воздержаться от охоты, — сказал Смит Спилетту и Пенкрофу. — Ружейные выстрелы могут привлечь разбойников: они, вероятно, рыскают в этом лесу.

После полудня дорога стала гораздо труднее. То и дело приходилось рубить деревья на пути. Подходя к каким-нибудь густым зарослям, Смит посылал на разведку Топа и Юпа; когда орангутанг и собака возвращались из чащи, не выказывая никаких признаков беспокойства, это значило, что опасность не угрожала ни со стороны разбойников, ни со стороны диких зверей.

Вечером колонисты расположились лагерем милях в девяти от Гранитного дворца, на берегу небольшого притока реки Милосердия. До сих пор они и не подозревали о существовании этого притока.

Поужинав с большим аппетитом после такой утомительной ходьбы, колонисты начали думать, как обезопасить себя на время ночи.

— Если бы нам приходилось опасаться только диких зверей, ягуаров например, — сказал Смит, — то стоило бы только развести вокруг лагеря костры, и это застраховало бы нас от возможных нападений; но дело в том, что кострами мы не отпугнем, а скорее привлечем каторжников, и поэтому лучше держаться в темноте.

Установили строгий распорядок дозора: караульные по двое должны были следить за окрестностью и сменяться каждые два часа. Герберта, несмотря на его протесты, освободили от дежурства. Решили, что Пенкроф и Спилетт в одной смене, а Смит с Набом в другой должны поочередно стоять на страже около лагеря.

Впрочем, ночь была короткая, темнота скорее зависела от густой тени, царившей под ветвистыми деревьями, чем от отсутствия солнца. Тишину лишь изредка нарушал хриплый рев ягуара да язвительный хохот обезьян, видимо особенно раздражавший почтенного Юпа.

Во второй день удалось пройти только шесть миль, потому что дорогу на каждом шагу приходилось прокладывать топором.

В этот день Герберт нашел новые растения, какие еще колонистам до сих пор не встречались, а именно древовидные папоротники с висячими ваями и рожковые деревья; на длинные стручья этих последних с жадностью накинулись онагры.

— Попробуйте мякоть, господин Смит, — сказал Герберт, подавая стручок инженеру. — Какова на вкус?

— Превосходная! — отвечал Смит.

— Точно сахар, — сказал Пенкроф.

Еще немного далее колонисты нашли великолепные каури, расположенные красивыми группами; их цилиндрические стволы, увенчанные конусами зелени, возвышались на высоту двухсот футов.

— А вот они, цари-деревья Новой Зеландии! — сказал Спилетт. — В них действительно есть что-то царское, и они по величине не уступят самим ливанским кедрам.

Что касается фауны, то она пока не представляла других образцов, кроме тех, которые уже прежде попадались колонистам. Впрочем, они видели, но издали, пару огромных птиц, живущих преимущественно в Австралии, — род казуаров, называемых эму, имеющих коричневое оперение и принадлежащих к отряду бескилевых птиц.

Топ со всех ног кинулся преследовать интересную пару, но казуары легко оставили его позади.

— Вот птички так птички! — сказал Пенкроф. — Как это они на таких ходулях так носятся: быстрее ветра!

С бандитами путникам не пришлось столкнуться, но следы их они опять обнаружили в лесу.

— Смотрите, смотрите, — сказал Пенкроф, — здесь недавно разводили огонь! Видите, головешки еще не совсем остыли…

— А вот, кажется, и отпечатки ног, — заметил Спилетт.

— Нет, господин Спилетт, это на человеческие следы не похоже, — возразил Герберт. — Посмотри, Наб, посмотрите, господин Смит.

— Вижу, мой друг, — отвечал инженер, — и полагаю, что Спилетт не ошибается…

— А вот и еще следы! — крикнул Пенкроф. — Глядите! Ого! Да тут проходил не один, а несколько человек.

— А вот мы сейчас увидим, сколько именно, — сказал Смит.

— Это как же?

— У проходивших, вероятно, ноги не одинаковой величины, и отпечатки подошв, значит, разных размеров. Мы вымеряем каждый отпечаток и тогда узнаем, сколько тут прошло человек.

— Правда, правда! Эх, голова-то у вас, господин Смит: все вы можете придумать, всякую хитрую штуку можете измыслить!

— Ну, эта штука не особенно хитра, — улыбнулся инженер. — Давайте-ка вымерять.

— Давайте! Давайте!

Все усердно принялись за дело и не замедлили удостовериться, что прошли пять человек.

— Пятеро! — проговорил Смит.

— Ну так и есть! — отвечал Пенкроф. — Каторжников ведь осталось пять.

— Значит, Айртона с ними не было! — воскликнул Герберт. — Поищем еще: может, мы как-нибудь просмотрели…

Но следа шестого человека не оказалось.

— Да, Айртона тут не было! — повторил с огорчением Герберт.

— Не было, — подтвердил Пенкроф, — а если не было, так это знак, что разбойники его убили. Желал бы я повидаться с этими зверями! Они теперь, верно, забились где-нибудь в пещеру… Только бы мне отыскать их берлогу! Я бы их там обложил, как тигров, и уж тогда — держись!

— Я не думаю, что они забрались в какую-нибудь пещеру, — сказал Спилетт. — По-моему, вероятнее, что они бродят теперь наугад, ожидая той минуты, когда завладеют островом и сделаются его полными хозяевами.

— Хозяевами острова? — воскликнул Пенкроф. — Хозяевами нашего острова Линкольна?

Голос моряка вдруг прервался, словно какая-то железная рука сдавила ему горло. Спустя несколько минут он проговорил спокойнее:

— Знаете ли вы, господин Спилетт, какой пулей я зарядил сегодня свое ружье?

— Нет, не знаю, Пенкроф, — отвечал Спилетт.

— Той самой, что прострелила грудь Герберта. И я обещаю вам, что эта пуля попадет в цель!

— Каково бы ни было отмщение, оно все-таки не возвратит жизни Айртону! — сказал Спилетт.

— Так вы не сомневаетесь, что Айртон убит? — воскликнул Герберт.

— Трудно в этом сомневаться…

В этот вечер колонисты расположились лагерем в четырнадцати милях от Гранитного дворца. По расчету Смита, до Змеиного мыса оставалось всего каких-нибудь пять миль.

На следующий день они благополучно достигли оконечности полуострова и перерезали лес во всю его длину, но никаких признаков убежища таинственного покровителя не нашли.

---

Часть 3.
Глава 11. Нa поиски
Роман «Таинственный остров» Ж. Верн

« Часть 3. Глава 10

Часть 3. Глава 12 »