X. Извлечение из дневника доктора Ватсона

---

До сих пор я был в состоянии вести рассказ по донесениям, которые посылал тогда Шерлоку Холмсу. Но теперь я дошел до пункта, принуждающего меня отбросить этот источник и снова довериться своим воспоминаниям, подкрепляя их дневником, который я вел в то время. Несколько извлечений из него перенесут меня к тем сценам, которые все, до малейшей подробности, неизгладимо запечатлелись в моей памяти. И так я начинаю с утра, последовавшего за нашею неудачною погонею и странными приключениями на болоте.

Октября 16-го. День пасмурный и туманный: моросит дождь. Над домом несутся тяжелые тучи; оне по временам разрываются и открывают вид на мрачное, изрытое болото с тоненькими серебряными жилками по склонам холмов и блеском отдаленных валунов, когда луч света падает на их мокрую поверхность. Грустно снаружи, грустно и в доме. Баронетом овладела мрачная реакция после возбуждений прошлой ночи. Я сам чувствую какую-то тяжесть на сердце, а сознание угрожающей опасности, — опасности тем более страшной, что я не могу ее определить, — томит меня.

И разве у меня нет оснований для такого опасения? Надо принять в соображение целый ряд инцидентов, которые все указывают, что что-то угрожающее деятельно орудует вокруг нас. Во-первых, смерть последнего владельца голля, происшедшая при условиях, замечательно точно подходящих к семейной легенде, затем многочисленные пересказы крестьян о появлении странного существа на болоте. Наконец, я сам, собственными ушами, дважды слышал звук, похожий на отдаленный собачий вой. Невероятно, невозможно, чтобы это было что-нибудь сверхъестественное, не подчиняющееся обыкновенным законам природы. Немыслимо представии себе какую-то призрачную собаку, оставляющую материальные отпечатки следов своих лап и оглашающую воздух своим воем. Стапльтон может поддаваться такому суеверию, а также и Мортимер, но если у меня есть какое-нибудь качество, то это качество — здравый смысл, и ничто не заставит меня поверить такому абсурду. Поверить ему значило бы спуститься до уровня этих бедных мужиков, которые не только допускают существование вражеской собаки, но еще и описывают ее, как чудовище, из глаз и пасти которого пылает адский огонь. Холмс не стал бы и слушать такие выдумки, а я его агент. Но фактов нельзя отрицат, а факт тот, что я дважды слышал вой на болоте. Вот если бы предположить, что на болоте действительно бродит какая-нибудь громадная собака — это многое бы объяснило. Но где такая собака может прятаться, где она добывает себе пищу, откуда она прибежала и почему ее никто не видал никогда днем? Надо признаться, что естественное объяснение так же затруднительно, как и сверхъестественное. Да тут еще, помимо собаки, является факт человеческого вмешательства в Лондоне: человек в кэбе и письмо, предостерегавшее сэра Генри против болота. Последнее по крайней мере было реально, но оно могло быть делом как доброжелателя, так и недруга. Где находится теперь этот доброжелатель или недруг? Остался ли он в Лондоне. или последовал за нами сюда? Не его ли я видел на вершине горы?

Правда, я имел время только раз взглянуть на него, но есть некоторые данные, за которые я могу поручиться головою. Во-первых, это не был кто-либо из тех, кого я встречал тут, а я теперь видел всех соседей. Он несравненно выше Стапьлтона и несравненно тоньше Франкланда. Это по фигуре мог быть Барримор, но последнего мы оставили в доме, и я уверен, что он не мог последовать за нами. Значигь, какой-то незнакомец продолжает следить за нами и здесь. Если бы я мог наложить руки на этого человека, то мы, наконец, покончили бы со всеми своими недоумениями. К достижению этой цели я должен теперь направить всю свою энергию.

Первым моим побуждением было сообщить сэру Генри о всех моих планах. Но вторым и самым благоразумным было решение не впутывать его в свою игру и говорить как можно меньше с кем бы то ни было. Он молчалив и рассеян. Его нервы удивительно потрясены звуком, слышанным им на болоте. Я ничего не скажу, что могло бы увеличить его опасения, и один приму меры для достижения своей цели. Сегодня утром, после завтрака, произошел небольшой инцидент. Барримор попросил у сэра Генри позволения переговорить с ним, и они заперлись вдвоем в кабинете. Сидя в биллиардной, я несколько раз слышал, что голоса их возвышались, и я мог себе представить, о чем идет речь. Вскоре баронет открыл дверь и позвал меня.

— Барримор находит, что он обижен, — сказал сэр Генри. Он думает, что с нашей стороны было непорядочно преследовать его шурина после того, как он сам, по доброй воле, выдал нам свою тайну.

Дворецкий стоял перед нами бледный, но спокойный.

— Я, может быть, погорячился, сэр, — сказал он, — в таком случае прошу у вас прощения. Но я был очень удивлен, когда услыхал, как вы сегодня утром возвращались вдвоем, и узнал, что вы охотились за Сельденом. У бедного малаго достаточно с кем бороться без того, чтобы и я еще выпускал врагов по его следам.

— Если бы вы нам все рассказали по своей доброй воле, то это было бы другое дело, — сказал баронет. Вы же, или, вернее, ваша жена рассказала все только тогда, когда были силою принуждены это сделать и не могли поступить иначе.

— Я не думал, сэр Генри, что вы этим воспользуетесь, — право, не думал.

— Человек этот опасен для общества. На болоте разбросаны одинокие жилища, а он такой молодецъг который нападет ни за что, ни про что. Стоит только взглянуть на его лицо, чтобы убедиться в этом. Вот хотя бы дом мистера Стапльтона, в котором нет другого защитника, кроме его самого. Никто не может чувствовать себя в безопасности, пока Сельден не будет под замком.

— Нет, сэр; он не ворвется ни в чей дом. Даю вам в том свое честное слово. Он никого не потревожит больше в этой стране! Уверяю вас, сэр Генри, что через несколько дней будут окончены все приготовления к его отъезду в Южную Америку. Ради Бога, прошу вас, сэр, не сообщат полиции о том, что он все еще находится на болоте. Она уже отказалась разыскивать его здесь, и он может спокойно прятаться, пока не будет все готово к его отъезду. Вы не можете выдать его, не причинив моей жене и мне большого горя. Умоляю вас, сэр, ничего не говорить полиции.

— Что вы скажете, Ватсон?

Я пожал плечами и сказал:

— Если он уберется из Англии, это избавит плательщика податей от лишней тяжести.

— Ну, а что, если он перед отъездом укокошит кого-нибудь здесь?

— Нет, сэр, он не поступит так безразсудно. Мы снабдили его всем, в чем он мог нуждатъся. Совершив же преступление, он выдаст место, где прячется.

— Это правда, — произнес сэр Генри. Ладно, Барримор...

— Да благословит вас Бог, сэр; благодарю вас от всего сердца! Если бы его снова забрали, это убило бы мою бедную жену.

— Я полагаю, Ватсон, что мы поощряем и содействуем уголовному делу. Но после того, что мы слышали, я чувствую, что не могу выдать этого человека, ну, так и конец всему этому. Ладно, Барримор, теперь можете идти.

После несколких несвязных слов благодарности, дворецкий повернулся, чтобы уйти, но, постояв в нерешительности, вернулся и снова заговорил:

— Вы были так добры к нам, сэр, что и мне, в свою очередь, хотелось бы сделать для вас все, что в моей власти. Я знаю нечто такое, сэр Генри, о чем, может быть, сказал бы и раньше, но я узнал это спустя долгое время после следствия. Я никому ни слова не говорил об этом. Это касается смерти бедного сэра Чарльза.

Баронет и я разом вскочили на ноги.

— Вы знаете, как он укмер?

— Нет, сэр, этого я не знаю. Так что же?

— Я знаю, для чего он пошел к калитке в такой час. Для того, чтобы встретиться с женщиною.

— Чтобы встретиться с женщиною! Он?

— Да, сэр.

— Имя этой женщины?

— Я не могу вам сказать её имени, сэр, но могу вам сообщить его начальные буквы. Эти буквы Л. Л.

— Как вы это узнали, Барримор?

— Ваш дядя, сэр Генри, получил в то утро письмо. Обыкновенно он получал их очень много, так как был популярен и хорошо известен, как добрый человек, и всякий, кто нуждался, обращался к нему. Но в то утро случилось так, что он получил одно только это письмо, а потому я и обратил за него внимзние. Оно было из Кумб-Трасей, и адрес был написан женской рукою.

— Ну?

— Я больше не думал об этом письме и никогда бы не вспомнил о нем, если бы не моя жена. Несколько недель тому назад она чистила кабинет сэра Чарльза (его не трогали со дня его смерти) и нашла за каминной решеткой остатки сожженного письма. Большая часть его превратилась в пепел, но маленькая полоска, — конец страницы, — еще держался, и можно было прочесть то, что было написано на ней, хотя буквы были серые на черном фоне. Нам казалось, что это был постскриптум, и он гласил: «Пожалуйста, пожалуйста, прошу вас, как джентльмена, сожгите это письмо и будьте у калитки в десять часов». Под ним стояли буквы Л. Л.

— Сохранили вы этот клочок?

— Нет, сэр, — когда мы дотронулись до него, он рассыпался.

— Получал ли сэр Чарльс раньше письма, написанные этим почерком?

— Ах, сэр, я не обращал особенного внимания на его письма. Я и этого бы не заметил, если бы оно не пришло одно.

— И вы не догадываетесь, кто это может быть Л. Л.?

— Нет, сэр. Но я думаю, что если бы мы могли добраться до этой дамы, то больше бы узнали о смерти сэра Чарльза.

— Я не понимаю, Барримор, как вы могли скрыть такой важный факт.

— Ах, сэр, это произошло тотчас же после того, как нас постигло наше личное горе. Кроме того, мы оба очень любили сэра Чарльза и были ему благодарны за все, что он для нас сделал. Раскапывание всего этого не могло воскресить нашего бедного господина, и следует быть осторожным, когда в дело замешана дама. Даже лучшие из нас...

— Вы думаете, что это могло бы нанести ущерб его репутации?

— Ах, сэр, я думал, что ничего хорошего не выйдет из этого. Но теперь вы были добры к нам, и я чувствую, что не хорошо было бы не рассказать вам все, что я знаю о деле.

— Прекрасно, Барримор, можете идти.

Когда дворецкий вышел, сэр Генри быстро обратился ко мне с вопросом:

— Ну, Ватсон, что вы думаете об этом новом свете?

— От него стало как-будто еще темнее.

— И я тоже нахожу. Но если бы нам только удалось напасть на след Л. Л., то все дело разъяснилось бы. Хоть это у нас в барышах. Мы знаем, что есть женщина знакомая с событиями, только бы нам найти ее. Как вы думаете, что нам делать?

— Тотчас же сообщить обо всем Холмсу. Это даст ему ключ, которого он искал, и который, я уверен, приведет его сюда.

Я тотчас же отиравился в свою комнату и составил свое донесение Холмсу об утреннем разговоре. Для меня было очевидным, что он был очень занят, потому что записки, полученные мною из Бекер-стрита, были редки, коротки, без всяких комментариев на сообщаемые мною сведения и почти без упоминания о порученной мне миссии. Он, без сомнения, всецело поглощен занимающим его шантажным делом. Но этот новый фактор наверное остановит его внимание и возбудит вновь его интерес. Мне бы хотелос, чтобы он был здесь.

Октября 17-го. Сегодня целый день лил дождь; он шумел в плюще и капал с крыш. Я думал о преступнике на мрачном, холодном, пустынном болоте. Бедный человек! Каковы бы ни были его преступления, он достаточно настрадался, чтобы несколько искупить их. Я также подумал о том другом, — о лице, которое мы видели в кэбе, о фитуре, которую я видел на горе при луне. Не находится ли среди этого потока и он, — невидимый наблюдатель, человек тьмы? Вечером я надел свой непромокаемый плащ и пошел далеко по бушевавшему болоту, полный мрачных картин, которые мне рисовало воображение, между тем как дождь хлестал мне в лицо и ветер затекал в уши. Да поможет Господь тем, кто бродит теперь по большой трясине, так как и твердая земля становится топью. Я попал на черную вершину, на которой заметил в ту ночь одинокого человека, и оттуда стал всматриваться в мрачное пространство, расстилавшееся подо мною. Потоки дождя омывали бурые холмы, и тяжелые, свинцовые тучи низко нависли над болотом и тянулись в виде серых гирлянд по их склонам. Далеко налево, между двух холмов, наполовину скрытые туманом, подымались над деревьями две тоненькие башенки Баскервиль-голля. Оне были единственными видимыми для меня признаками человеческой жизни, помимо доисторических хижин, густо разбросанных по склонам холмов. Нигде не было видно и признаков того человека, которого я видел на этом самом месте за две ночи перед тем.

Когда я возвращался домой, меня обогнал доктор Мортимер, ехавший в кабриолете по неровной болотной дорожке, ведущей к отдаленной Фаулмайрской ферме. Доктор Мортимер был очень внимателен к нам, и не проходило дня, чтобы он не заезжал в голль узнать, как мы поживаем. Он настоял на том, чтобы я сел в его кабриолет, и довез меня до дому. Он был очень огорчен исчезновением своего спаньеля; собачка побежала на болото и не возвращалась оттуда. Я утешал его, как умел, но подумал о пони в Гримпенской трясине и полагаю, что он никогда больше не увидит своей собачки.

— Кстати, Мортимер, — сказал я, пока мы тряслись по болотной дорожке, — полагаю, что немного в этой местности людей, которых бы вы не знали.

— Вряд ли найдется хоть один такой человек.

— Так не можете ли вы мне назвать женщину, имя и фамилия которой начинаются на Л.?

Он подумал и сказал:

— Нет. Тут есть несколько цыган и рабочих, имен которых я вам не могу назвать, но между фермерами и интеллигентными людьми нет ни одного, имя и фамилия которого начинались бы на Л. Впрочем, додождите, — прибавил он, помолчав, — есть Лаура Ляйонс, но она живет в Кумб-Трасей.

— Кто она такая? — спросил я.

— Дочь Франкланда.

— Что? Старого маниака Франкланда?

— Именно. Она вышла замуж за художника Ляйонса, который приезжал рисовать эскизы на болоте. Он оказался негодяем и бросил ее. Впрочем, говорят, что следует винпть обе стороны. Отец отказался от неё, потому что она вышла замуж без его согласия, а может быть и по другим причинам. Таким образом бедной женщине плохо пришлось между старым и молодым грешниками.

— Чем она живет?

— Я думаю, что старик дает ей на пропитание, но не более, так как его дела очень плохи. Но, чего бы она ни заслужила, все-таки нельзя было допустить, чтобы она плохо кончила, благодаря отсутствию помощи. Её история стала тут известною, и несколько человек приняли в ней участие, желая дать ей возможность честно зарабатывать свой хлеб. То были Стапльтон и сэр Чарльз, да и я внес свою лепту, чтобы приобрести ей пишущую машину и пристроить к делу.

Мортимер желал узнать цель моих расспросов, но мне удалось удовлетворить его любопытство, не высказав слишком много, потому что излишне нам вмешивать кого бы то ни было в наши дела. Завтра утром я доберусь до Кумб-Трасей и, если мне удастся увидеть эту сомнительной репутации Лауру Ляйонс, я сделаю крупный шаг к выяснению одного инцидента в этой цепи тайн. Я, без сомнения, приобретаю змеиную мудрость, потому что, когда Мортимер уж очень стал притеснять меня вопросами, я спросил его, к какому типу принадлежит череп Франкланда, после чего, в продолжение всего остального пути, слышал только о краниологии. Недаром же я прожил столько лет с Шерлоком Холмсом.

Мне остается передать еще один только инцидент, имевший место в этот ненастный печальный день, а именно разговор с Барримором, давший мне, для своевременного хода, крупную карту в руки.

Мортимер остался обедать, а после обеда они с баронетом сели играть в экарте. Дворецкий .принес мне кофе в библиотеку, и я этим воспользовался, чтобы задать ему несколько вопросов.

— Скажите, — начал я, — ваш драгоценный родственник уехал или все еще прячется там?

— Не знаю, сэр. Я надеюсь всею душою, что он уехал, потому что он принес сюда с собою одно только горе! Я ничего не слыхал о нем с тех пор, как отнес ему в последний раз пищу, а это было три дня тому назад.

— Видели вы его тогда?

— Нет, сэр, но когда в следующий раз я поипел туда, то пища исчеэла.

— Так он наверное там был?

— Так можно думать, разве что ее взял другой человек.

Я не донес чашки до рта и уставился на Барримора.

— Так вы энаете, что там есть другой человек?

— Да, сэр, на болоте есть другой человек.

— Видели вы его?

— Нет, сэр.

— Так почем вы знаете о его существовании?

— Сельден сообщил мне о нем с неделю или больше тому назад. Он тоже прячется, но, насколько я понял, он не беглый преступник. Мне это не нравится, доктор Ватсон, — говорю вам откровенно, не нравятся мне это.

Он выговорил это со страстною сериозностью.

— Слушайте, Барримор. В этом деле у меня нет другого интереса, кроме интереса вашего господина. Я приехал сюда с единственною целью ему помочь. Так скажите мне чистосердечно, что вам не нравится?

Барримор колебался несколько мгновений, как будто он раскаявался в своей вспышке или затруднялся словами выразить свои чувства.

— Все, что тут творится, сэр, — воскликнул он, наконец, указывая рукою по направлению к залитому дождем окну, выходящему на болото. Где-то ведется нечистая игра, и заваривается какая-то гадость, за это я готов поручиться! Как я был бы рад, если бы сэр Генри собрался обратно в Лондон.

— Но что же так пугает вас?

— Вспомните смерть сэра Чарльза! Это было достаточно скверно, чтобы там ни говорил следователь. Вспомните о ночных шумах, происходящих на болоте! Не найдется человека, который согласился бы пройти через него после захода солнца, хотя бы ему и заплатили за это. Подумайте о незнакомце, который прячется там, караулит и ждет! Чего он ждет? Что это значит? Это не предвещает ничего хорошего для всякого, носящего фамилию Баскервиль, и я буду очень рад освободиться от всего этого, когда новые слуги сэра Генри будут готовы принять от меня заботы о голле.

— Но не можете ли вы мне сказать что-нибудь об этом незнакомце? — спросил я. Что говорил Сельден? Узнал ли он, где он прячется и что делает?

— Он видел его раза два, но это хитрая штука и ничего не выдаст. Сперва Сельден думал, что он принадлежит к полиции, но затем увидел, что он ведет свою собственную игру. Он нечто в роде джентльмена, но что он делает, Сельден не мог узнать.

— A где он живет?

— В развалинах на склоне холма, в каменных хижинах, которые служили жилищем древнему народу.

— Ну, а как же насчет пищи?

— Сельден узнал, что он добыл себе мальчика, который работает на него и приносит ему все, что нужно из Кумб-Трасей.

— Прекрасно, Барримор. Мы можем поговорить об этом подробнее в другой раз.

Когда дворецкий ушел, я подошел к темному окну и посмотрел через забрызганное стекло на несущиеся тучи и раскачиваемые бурею деревья. Ночь ужасная и что должно твориться в каменной хижине на болоте? Какая страстная ненависть может заставить человека прятаться в таком месте, в такое время? Или какая глубоко сериозная цель вызывает его на такой подвиг? Там, в хижине на болоте, находится, повидимому, самая суть задачи, столь тяжко озабочивающей меня. Клянусь, что не пройдет дня, как я сделаю все, что только может сделать человек для того, чтобы добраться до самого сердца тайны.

---

Глава 10. Извлечение из дневника доктора Ватсона
«Собака Баскервилей» Артур Конан Дойл

« Глава 9

Глава 11 »