Глава V

---

«Шкатунка» Самойла. — Зелёная крыша и гостеприимные ворота. — Сумасшедшие цены на самоцветы. — Сама мамынька Ульяна Епифановна и её коллекция топазов. Поездка в Калташи. — Поповский самоцвет и «любопытный» человек Данила. — Как добывают на Положихе сапфиры и рубины. — Потерянный алмаз.

После осмотра Тальяна в Мурзинке нам нечего было делать. Нужно было отправляться дальше, т. е. в Южакову, где живёт в своём роде знаменитость Самошиха. Дорога опять шла полями. В воздухе звенел невидимый жаворонок, даль заволакивалась дрожавшими переливами марева, где-то далеко-далеко, как свеча, красовалась белая сельская церковь. Нейва ушла влево, а мы ехали по течению реки Шиловки. Южаковых три: Старая, Новая и Большая. Эти раскольничьи деревни плотно засели по течению реки Амбарки, впадающей, как мы уже говорили, в Шиловку.

— Эвон зелёна-то крыша: это и есть Самошиха, — объяснил старик ямщик, один из продавцов мурзинских камней. — Светленько поживает наша Ульяна Епифановна.

— Зачем вы её Самошихой называете?

— А по мужу: муж Самойло был, вот и вышла Самошиха. Он, Самойло-то, покойник, попервяя всех прочих дело обдумал. Такой же вот мужик был, как и мы, а только обхождение имел всё больше с господами. Сначала-то, известно, всё в Екатеринбург носил камешки, к мастерам да в магазины к купцам, а тут много не возьмёшь, сами на том стоят. Вот Самойло и присмотрел уж настоящих покупателей из господ, чтобы миновать купцов. Поезживал он таким манером года два и доездился: по-перву возил камешки в голенище да за пазухой, а потом завёл шкатунку да этакой кожаный… ну, как его звать то?…

— Сак-вояж?

— Он самый, видно, с замком. Вот с кожаным-то он уж, прямо сказать, махнул в Нижний, на ярманку, а оттедова на Москву. Везде высмотрел настоящих любопытных на камешки господ и опять с кожаным-то, напримерно, домой, да дома-то сейчас оборот — у того камешок возьмёт, у другого, у третьего — у кого за наличные, у кого исполу, у кого в долг. Набил камням и шкатунку, и кожаный, да уж прямо в Петербурх… Вот он какой, Самойло-то, дошлый, до всего обозначился! Здесь перевернётся медным грошом, а там к барину подкатится рубликом. Ну, напримерно, домой выворотится, опять себя не обнаруживает: «Ох, продешевил камни… Себе в убыток съездил!» Он жалится, а мы его жалеем. Вот он каков человек был, прямо сказать — министр. Большие тысячи нажил и жену научил… Как Самойло-то помер, так Ульяна Епифановна сама стала орудовать, и можно сказать так что много даже превосходнее свово-то мужа. Уж она не пропустит ни единого камешка, все узорит, а потом склалась-свернулась и поехала везде. Вот и вышла Самошиха.

— Да, ведь, не одна Самошиха торгует камнями?

— Известно, не одна. Вон из Токовой Орловы тоже промышляют, — ну, да те попроще будут. Не достигнуть им до Ульяны Епифановны.

От Мурзинки до Южаковой всего вёрст семь, и мы незаметно, в разговорах, подъехали к «зелёной крыше» Ульяны Епифановны. Большой полукаменный дом глядел на улицу большими окнами сыто и довольно. Сзади его подпирали «службы»: стаи, сеновалы и разная хозяйственная городьба. На звон дорожных колокольчиков показалось в окне сердитое старушечье лицо и сейчас же скрылось. Ямщик весело подмигнул: «Сама воевода дома». Крепкие ворота, конечно, были на запоре, где-то отчаянно заливалась охрипшим лаем собака.

На наш стук в ворота предварительно послышалась осторожная беготня босых ног по двору, потом захлопали где-то дверью, и только уже после этого послышался за воротами голос:

— Кто там хрещоной?

— Приехали посмотреть камни.

Опять беганье босых ног, удушливый лай свирепого пса, и только после этой интродукции грянул железный запор, и гостеприимно отворившиеся ворота впустили нас внутрь деревянной крепости. При нашем появлении лаяли уже целых три собаки: цепной пёс только изнеможенно брехал, но зато яростно наступали два других, гулявших по двору без цепи.

— Нельзя ли собачек того… — бормотал мой Василий Васильич, выделывая лёгкое pas de deux¹ прямо к крыльцу.

— Ничего, ничего, — успокаивал нас молодой человек, отворивший ворота. — Вам насчёт камней? Пожалуйте наверх… Мамынька дома…

Я забыл сказать, что в цоколе дома снаружи были вделаны большие щётки раух-топазов, а во дворе весь карниз нижнего каменного этажа был завален такими же щётками. Очевидно, это была ненужная ломь, выбросить которую на улицу всё-таки жаль, — деньги плачены. Молодой человек одет был совсем просто: в ситцевую рубашку — и только. Босые ноги не рекомендовали хозяйского сына. Простой холщёвый запон прикрывал все недочёты в костюме. Молодой человек весело осмотрел нас и, видимо, взвесил сразу, что как покупатели мы не заслуживаем особенного доверия.

— Пожалуйте наверх.

Прежде чем попасть наверх, мы через тёмные сени должны были спуститься в нижний этаж, а потом уже по лесенке подняться кверху. Парадное крыльцо существовало, но, кажется, было заколочено наглухо. В нижнем этаже мы встретили невысокую старуху, одетую в синий сарафан. Она повернулась к нам спиной, а молодой человек улыбнулся. Я сделал предположение, что это и есть сама «мамынька», но только за что она сердится на нас и чему смеётся весёлый молодой человек? Большой снаружи дом внутри оказался совсем небольшим, как умеют строиться только свои доморощенные архитекторы. Обстановка комнат на среднюю купеческую руку, даже меньше того: деревянные стулья, жёсткий диван, несколько шкафов и т. д. От таких домов всегда веет нежилым холодом, и гость напрасно будет искать, где живут сами хозяева. Этот холодный парад устраивается в жертву неведомым гостям, бывающим здесь, может быть, в десять лет раз, а хозяева в это время ютятся в какой-нибудь мурье или в таинственной задней комнате. Ульяна Епифановна, видимо, отлично усвоила этот способ существования богатых людей и всё устроила форменно.

— Вам каких камней? — спрашивал молодой человек, подводя к двум шкафам, стоявшим посредине комнаты.

— Да какие есть, те и посмотрим.

Начался подробный осмотр мурзинских сокровищ, которые даже на первый взгляд оказались очень сомнительными. Видимо, что оставался «обор», а настоящие камни или отсутствуют, или спрятаны в более надёжном месте, чем стеклянный шкаф. Топазы, бериллы, шерлы, раух-топазы отдельными экземплярами и штуфами, но все средней руки.

Чтобы поддержать своё реноме покупателя, я выбрал один кристалл топаза и спросил цену.

— Три рубли-с.

— Ага!

Отложили топаз и перешли к штуфам. Дороговизна на всё такая, что у средней руки покупателя волосы могут встать дыбом, но опять репутация прежде всего. Топаз, впрочем, хорошей синеватой воды, какою и славятся настоящие мурзинские топазы.

— Что же у вас мало камней?

— Как мало? Помилуйте… Может быть, вам гранёных-с?

— Как гранёных?

— Мы сами граним у себя дома.

— Ага! Может быть, и стекло граните, как екатеринбургские мастера?

— Нет, зачем же! Мы этому не подвержены, чтобы, напримерно, стекло… А только оно способнее, ежели дома… Гранильщик ещё украдёт камень, а тут в своих руках.

— Всё-таки мало камней и смотреть нечего.

— Брат в Париж на выставку увёз.

— Ну, это другое дело.

— А вы у мамыньки спросите, у ней их весьма достаточно.

— У вас разве отдельно камни?

— Отдельно. Она свои камни нам не показывает, потому боится, как бы не завладели. Прячет где-то.

Рассматривая камни, Василий Васильич закурил папиросу.

— Ты это чего задымил-то? — послышался за нашими спинами сердитый старушечий голос. — Я этого не люблю!

Это была сама Ульяна Епифановна, именно та старушка в тёмном сарафане, которую мы видели в нижнем этаже. Невысокая, худощавая, с острым носом и насквозь глядящими глазами, она являлась типичною представительницей зауральского раскольничьего мира. Василий Васильич распахнул окно и выбросил папиросу на улицу.

— Ещё дом спалишь! — уже менее сурово проговорила любезная хозяйка.

— Ульяна Епифановна, можно посмотреть у вас камни?

— Какие камни? Никаких у меня камней нет. — Старуха круто повернулась и вышла из комнаты. Молодой человек смотрел на нас и улыбался.

— Вот она у нас какая, мамынька-то, — заметил он с своею добродушною улыбкой. — Не вдруг к ней подойдёшь…

Пришлось заняться пересмотром всё тех же шкафов. Меньше рубля и цены нет, когда такие же точно камни в Екатеринбурге стоят в десять раз дешевле. Стоило за этим ехать в Мурзинку! Спрашиваю о причинах такой разницы в ценах.

— Да это всё мужики виноваты, — объяснил молодой человек. — Найдёт камень, тащит его в город, да там и пойдёт по дворам… Деньги нужны, — ну, и отдаст, за что дадут. А хороший-то камень настоящего покупателя года три ждёт… Вот брат в Копенгагене на выставке сколько камней профессорам продал: наш камень для коллекций идёт.

— Значит, ваш брат и в Копенгагене был, а теперь в Париж уехал? — удивлялся Василий Васильич.

— Нужда гонит, потому, сидя здесь, не скоро покупателя дождёшься. Вот купите альмандинчик… Весёленький камешок… А то рубины есть из Калтышей: те ещё повеселее будут, особливо при огне.

— Как же из Калтышей к вам камни попадают?

— А случаем… Вот изумруды, так те мы вымениваем на аметисты. На наличные всего не выкупишь… Да и дорожатся нынче мужики: принесёт камень, да и не знает сам, что за него просить. Ну, а потом в город за бесценок спустит.

Пока мы рассматривали камни и торговались по всем правилам искусства, Самошиха успела куда-то сходить и вернулась с таинственным узелком в руках. Она молча присела к столу и, не торопясь, принялась развязывать довольно грязный ситцевый платок. Мы обступили её и с нетерпением дожидались конца этого священнодействия. Из платка, как из рога изобилия, посьпались самые крупнейшие топазы, какие мне только случалось видеть. Видимо что все они были из одного гнезда: и цвет, и блеск, и форма одинаковые. Вообще, редкой красоты камни, и если что их портило, так это бутылочно-зеленоватый цвет воды. Больше синеватые ценятся. Выбрав самый маленький кристалл, я спросил о цене.

— Не продаю… — довольно резко ответила старуха.

— Кому-нибудь другому будете же продавать?

— Всё гнездо зараз продам.

— А сколько цените их?

— Да меньше трёх тыщ не пойдут.

Всех камней было штук пятнадцать, следовательно, средняя цена за камень получалась около двухсот рублей. Ничего, красные денежки.

— Кому же вы их будете продавать, Ульяна Епифановна?

— А в Петербург… Кокшарову, Николаю Иванычу, покажу, Докучаеву, Гельмерсену прежде возила. Они меня все знают… Есть ещё у меня одна штучка, только на охотника.

Порывшись где-то в кармане, старуха достала ещё платок и, развернув его, показала штуф из мелких, бесцветных топазов. Это, действительно, была редкость.

— Даром отдаю: всего сто рублей… — объяснила она. — Теперь, может, тыщи камней скрозь мои руки прошли, а такого ещё не попадало… Одна ошибочка: белый камень.

Белыми называют и мастера, и скупщики, и публика бесцветные камни, как было и в настоящем случае. Сменив беспричинный гнев на милость, Ульяна Епифановна помаленьку разговорилась и даже предложила нам «откушать чайку». Но нам было некогда, да и лошади ждали. Поблагодарив старушку за любезность, мы простились.

— Вы к зятю заверните, — посоветовала она на прощанье. — Вот тут рядом… Может, у него что найдёте подходящее.

Зять жил так же крепко, как и тёща, но камней у него было уже совсем мало, — всего один небольшой шкафик, в каких держат посуду. Дорожился он, однако, больше тёщи, так что мы даже из любезности ничего не могли у него купить.

— Тут есть ещё один мужичок, тоже любопытный насчёт камней, — объяснял ямщик. — Может, он подешевле окажет себя.

Когда мы уже садились в экипаж, проезжавший по улице мужик крикнул выглядывавшей в окно Самошихе:

— Ей, Епифановна, насколько омманула господ?

Любопытного насчёт камней мужика мы не застали дома и удовольствовались тем, что приобрели у Самошихи. Вообще, насколько я убедился по личному горькому опыту, покупать что-нибудь на месте, из первых рук, всегда втрое дороже, чем купить то же самое из десятых рук и, притом, у себя дома, в Екатеринбурге. Расчёт самый прямой: люди притащились куда-нибудь в Мурзинку из города, — для Зауралья городом является только Екатеринбург, — значит, им нужны камни, а если нужны, то за ценой не постоят. Получается логическая выкладка, не лишённая основательности.

Резюмируя общее впечатление, оставленное мурзинскими копями, могу сказать только одно, что оно не в пользу мурзинской славы. Самоцветы разделяют общую участь других уральских богатств: промысел хищнический, если только можно назвать промыслом копание безобразных ям. Ни знаний, ни правильной работы, ни разумной предприимчивости, а главною двигательною силой является полштоф и кулачество. Полнейшая случайность, риск на даровую работу собственных рук и объегоривание, конечно, никогда не создадут правильного промысла, который дал бы кусок хлеба местному населению или пришлому рабочему. Дело обставилось таким образом, что при существующих условиях идти копать новые ямы — чистое сумасшествие, и на эту египетскую работу могут подвигнуть только такие дикие стимулы, как жажда полуштофов. В конце концов, если сравнить стоимость затраченной на добывание мурзинских самоцветов работы, с одной стороны, и полученные за неё полуштофы — с другой, то вывод один: в общем складе мужицкого хозяйства даже этот случайный промысел является полнейшим дефицитом. Заработки на добывании камней могли бы послужить прекрасным подспорьем крестьянскому хозяйству, но мы, к сожалению, ничего подобного не видим. Добыванию самоцветов на Урале больше ста лет, но до сих пор оно не выбилось из самых примитивных форм. Нет ни учреждений, ни частных предпринимателей, которые поставили бы этот промысел на разумные основания, а такая работа окупилась бы с лихвой.

На обратном пути из Мурзинки в Невьянск мы завернули в Калтыши, где сравнительно недавно открыты сапфиры и рубины. От Мурзинки до Калтышей что-то около 50 вёрст, но чтобы попасть туда, нужно было сделать небольшой круг, именно ехать в Невьянск не через Петрокаменский завод, а на Черемиску и Аятскую. Разница пути незначительная, а от Черемиски свернуть в сторону всего вёрст пять. Калтыши — небольшая деревушка, дворов с сотню. Она залегла по берегу большой реки Режа. Мы ещё в Черемиске наводили справки относительно калтышских рубинов и сапфиров, но, как и везде, ничего определённого не могли узнать.

— У попа, сказывают, есть хорош камень… — отвечает хозяин нашей квартиры. — Сотельную поп-то просит за камень…

— Ну, а в Калтышах кто занимается скупкой камней?

— Окромя Данилы некому… Он, значит, ищется, а потом в город камни возит. У попа-то камень тоже из Калтышей… Приедете в Калтыши и спросите прямо Данилу, а уж он всё вам обозначит.

К нашему несчастью, мы Данилу дома не застали, — он только что уехал в город. Он ещё только начинал дело, и было интересно посмотреть, в pendant² к Самошихе, на кулака in statu nascendi,³ а что Данило будет таким же кулаком, так в этом не может быть ни малейшего сомнения. Мы отправились к месту добывания сапфиров и рубинов одни. Это всего в версте от деревни, где в Реж впадает жалкая речушка Положиха, вырывшая глубокий лог. Настоящая картина этого лога самая обычная для Урала: он весь изрыт сначала даровыми крепостными руками «в казённое время», а потом перерывается ещё раз вольным трудом. Этот вольный труд фигурировал и сейчас в лице пяти мужиков и трёх баб, перемывавших старые отвалы. Речка Положиха впадает в Реж с левой крестьянской стороны, где раскинулись пашни, а противоположный берег Режа покрыт лесом, — это начало заводской Режевской дачи.

Наше появление остановило работу. Двое мужиков работали в забое, выбрасывая серые пески наверх, третий подвозил их к вашгерду, а бабы промывали. Золото здесь давно «изубожилось», а работали из-за хлеба на воду, Калтыши уже принадлежали к заражённой золотою лихорадкой полосе.

— Бог на помочь.

— Спасибо.

— Каково идёт золото?

— Какое наше золото, барин… Только одно звание, что золото: седьмая вода на киселе. Ещё казна всё наше золото выробила, а мы борта домываем…

После этого необходимого вступления мы перешли уже к расспросам о том, где и как добываются калтышские самоцветы.

— Да тут наезжал года с три назад мурзинский барин, так он полюбопытничал, — объяснял один из рабочих.

— Какой мурзинский барин?

— А Фёдор Иваныч… Фамилиев-то мы не знаем. Он первый, потому как мурзинским это самое дело привычное. Ну, а потом наш Данило любопытничает… Вот бабы промывают пески, а он на вашгерде досматривает.

— И много попадается этих камней?

— Какое много: когда что попадёт… Ну, Данило у баб скупает, а потом в город. На прошлой неделе Дарёнке на сарафан попало: ловкий камешок обыскала… Ну-ка, бабы, на счастье господам поищитесь!

На вашгерде уже происходила смывка песков и начались поиски. Промытые пески были свалены на железный лист и бабы долго перебирали их руками, отыскивая на счастье синенький или розовый камешок. Но счастье наше оказалось плохим, и бабы только напрасно потеряли время: не попалось ни одного камня.

— Вот порода есть… — указала одна из баб, искавших счастья. — А настоящего нет… Настоящий-то зияет, как искорка.

Образцы «породы» оказались обломками корунда грязно-бурого цвета. Мы подробно осмотрели почти весь этот лог на протяжении версты и ничего особенного не могли найти. Бабы указали несколько мест, где находили хорошие камни, но всё это были старые казённые отвалы, а не целые места. В общем можно сказать то, что рубины и сапфиры здесь встречаются в золотоносной россыпи, а не в коренных месторождениях, как мурзинские камни. Жилы сапфиров и рубинов должны лежать где-нибудь выше, откуда уже сносятся в Положиху, вместе с песками, только обломки. Но этих коренных месторождений пока ещё никто не искал.

Приведу о Калтышах один интересный случай, переданный мне большим любителем и знатоком камней, Д. П. Шориным, проживающим в Нижнем Тагиле. У него одна из лучших минералогических коллекций на Урале, и мурзинские мужики несут к нему свои самоцветы. Между прочим, раз принёс ему самоцвет какой-то калтышский мужик и этот самоцвет оказался настоящим алмазом в полкарата весом. Замечательно то, что сохранилась выпуклая грань, характерная для этого царя самоцветов; я видел этот калтышский алмаз и говорю как очевидец. Интереснее всего то, что мужик нёс два камня — маленький и большой. Дело было зимнее, и он, чтобы не потерять, нёс их в напалке рукавицы. Но дорогой большой камень всё-таки «обронил», а принёс только маленький. Если верить мужику, что потерянный камень блестел так же, как маленький, то это, вероятно, был тоже алмаз. Калтышские рубины и сапфиры попадаются довольно часто в продаже, но хороших камней мне не случалось видеть. Важно здесь то, что пока открыта россыпь, а, вероятно, в недалёком будущем найдут и коренное месторождение.

---

¹ Па-де-де (франц.). Особый танец, в два прыжка. Здесь — иронически..

² В дополнение (франц.).

³ В стадии зарождения (лат.).

---

Глава 5. Очерк «Самоцветы» Д. Мамин-Сибиряк

« Глава 4

Глава 6 »