Ночь пятая (продолжение)

---

---

— Ну, что? как вам нравится эта история? — спросил Фауст, окончив чтение.

— Я не понимаю, что эти господа хотели доказать своей историей, — сказал Вячеслав.

— Доказать? решительно ничего! Вы знаете, при химических опытах наблюдатели имеют обыкновение вести журнал всего, что ни заметят они при производстве опыта; не имея еще в виду ничего доказывать, они записывают каждый факт, истинный или обманчивый…

— Да какой тут факт! — вскричал Виктор. — Такого факта никогда не бывало…

Фауст. Для моих духоиспытателей фактом было — символическое прозрение в происшествии такой эпохи, которая но естественному ходу вещей должна бы непременно образоваться, если б благое провидение не лишило людей способности вполне приводить в исполнение свои мысли и если бы для счастия самого человечества каждая мысль не была останавливаема в своем развитии другою — ложною или истинною, все равно, — но которая, как поплавок, мешает крючку (при помощи которого кто-то забавляется над нами) погрузиться на дно и поднять всю тину. Впрочем, несмотря на все препятствия, которые человечество находит для полного развития мысли одного кого-либо из своих членов, нельзя однако же не сознаться, что банкирский феодализм на Западе не попал прямо на дорогу бентамитов; а на другом полушарии есть страна, которая, кажется, пошла и дальше по этой дороге; там уже дуэли не на языке, не на шпагах, а просто — на зубах сделались вещию обыкновенною.

Вячеслав. Все это очень хорошо, но я не вижу цели всего этого. Что хотят доказать или, пожалуй, что заметили эти господа? Что единственно материальная польза не может быть целию общества, ни служить основанием для его законов, — я бы желал знать: как бы они обошлись без этой пользы; по их системе не нужно заботиться ни о дровах, ни о скоте, ни о платье…

Фауст. Кто говорит об этом? все то благо, все добро! но вопрос не в том, и напрасно экономы-материалисты хотят затемнить его. — Объяснюсь примером не совсем благоуханным; но для вас, утилитариев, ведь это все равно; всякий предмет, по-вашему, имеет право существовать, потому что существует. Те люди, которые вывозят всякий сор и нечистоту из города, приносят ему важную пользу: они спасают город от неприятного запаха, от заразительных болезней, — без их пособия город не мог бы существовать; вот, без сомнения, люди в высшей степени полезные, — не так ли?

Виктор. Согласен.

Фауст. Что, если бы эти люди, гордые своими смрадными подвигами, потребовали первого места в обществе и сочли бы себя в праве назначить ему цель и управлять его действиями?

Виктор. Этого никогда не может случиться.

Фауст. Неправда, — оно в очью совершается, только в другой сфере: господа экономисты-утилитарии, возясь единственно над вещественными рычагами, также роются лишь в том соре, который застилает для них настоящую цель и природу человечества, и ради своих смрадных подвигов, вместе с банкирами, откупщиками, ажиотерами, торговцами и проч., почитают себя в праве занимать первое место в человеческом роде, предписывать ему законы и указывать цель его. — В их руках и земля, и море,, и золото, и корабли со всех сторон света; кажется, они все могут доставить человеку, — а человек недоволен, существование его неполно, потребности его не удовлетворены, и он ищет чего-то, что не вносится в бухгалтерскую книгу.

Виктор. Так уже не поэтам ли поручить это пело?

Фауст. Поэты со времени Платона выгнаны из города;⁶ они любуются венками, которыми их увенчали; сидя на пригорке и смотря на город, они не могут надивиться, отчего все движется в городе с восхождением солнца и все замирает, когда оно зашло; да иногда перечитывают речи умного Борка<⁷ о благоденствии Индии под управлением торговой компании, которая, как говорил знаменитый оратор, «чеканила деньги из человеческого мяса».⁸

Виктор. Так выдумайте же, господа, новые законы для политической экономии, и посмотрим их на деле.

Фауст. Выдумать! выдумать законы! не знаю, господа, отчего вам такое дело кажется возможным; мне же кажется совершенно непонятным, чтобы нашлось такое существо, которое кто-нибудь отправил бы в мир на житье с поручением изобресть для того мира и для самого себя законы; ибо из сего должно было бы заключить, что у того мира нет никаких законов для существования, т. е. что он существует не существуя; я думаю, что во всяком мире законы должны быть совсем готовые — стоит отыскать их. Впрочем, это дело не мое; я, как ученый, о котором упоминал Ростислав, замечаю только, что говорят другие, а сам ничего не говорю; однако ж мне сдается, что наибольшую роль играет во всей вселенной именно то, что менее осязаемо или что менее полезно. Прочтите у Каруса^{9 10} любопытные доказательства того, что все твердые части, как-то: мускулы, кости, суть произведения жидких частей, другими словами, остатки уже совершившегося организма. Даже, кажется, можно заметить эту постепенность в природе. Чем ниже мы спускаемся по степеням ее, тем, несмотря на наружную плотность, менее находим связи, крепости и силы; раздробите камень, он останется раздробленным; срежьте дерево — оно зарастет; рана животного — исцелима; чем выше вы поднимаетесь в сферу предметов, тем более находите силы; вода слабее камня, пар, кажется, слабее воды, газ слабее пара, а между тем сила этих деятелей увеличивается по мере их видимой слабости. Поднимаясь еще выше, мы находим электричество, магнетизм — неосязаемые, неисчислимые, не производящие никакой непосредственной пользы, — а между тем они-то и движут и держат в гармонии всю физическую природу. Мне кажется, это порядочная указка для экономистов. Но уже поздно, господа, или, как говорит Шекспир, уже становится рано¹¹; завтра я покажу вам заметки наших искателей о тех странных символах в этом мире, которые называются поэтами, художниками и проч<ее>.

— Еще одно слово, — сказал Виктор, — вы, господа идеологи, летая по поднебесью, любите помыкать нами, бедными смертными, которые, как ты говоришь, роются в соре: нельзя ли не так решительно? — уж пускай Мальтус — бог с ним; но Адам Смит, великий Адам Смит, отец всей политической экономии нашего времени, образовавший школу, прославленную именами Сэя, Рикардо¹², Сисмонди¹³! не слишком ли резко обвинить его в явной нелепости, а с ним и целые два поколения. Неужели на род человеческий нашло такое ослепление, что в продолжение полустолетия никто не заметил этой нелепости?

Фауст. — Никто? Нет, я следую совету Гете:¹⁴ я хвалю без зазрения совести; но когда я принужден порицать кого-нибудь, то всегда стараюсь поддержать свое мнение каким-либо важным авторитетом. В начале нашего века жил человек по имени Мельхиор Жиойа¹⁵, о котором английские и французские экономисты упоминают в истории науки, для очистки совести, хотя, верно, никто из них не имел терпения прочесть около дюжины томов in 4ь, написанных смиренным Мельхиором, — этот чудный подвиг глубокомыслия и учености. В 1816 году он приложил к своей книге¹⁶ таблицу, которую, не без иронии, назвал: «Настоящее состояние науки»; в этой таблице он свел разные так называемые аксиомы политической экономии Адама Смита и его последователей; из таблицы явствует,

что эти господа просто самих себя не понимали, несмотря на обманчивую ясность, за которою они гонялись. Так, например, Адам Смит, великий Адам Смит доказывает,

что труд есть первоначальный и не первоначальный источник народного богатства;¹⁷

что усовершенствование промышленности зависит вполне и не зависит от разделения работ;¹⁸

что разделение работ есть и не есть главнейшая причина народного богатства;¹⁹

что разделением работ возбуждается и не возбуждается дух изобретательности;²⁰

что сельская промышленность зависит и не зависит от других отраслей промышленности;²¹

что земледелием доставляется и недоставляется наибольшая выгода для капиталов;²²

что умственный труд есть и не есть сила производящая, т. е. умножающая народное богатство;²³

что частный интерес лучше и хуже видит общественную пользу, нежели какое-либо правительственное лицо;²⁴

что частные выгоды купцов тесно связаны и вовсе не связаны с выгодами других членов общества.²⁵

Кажется, довольно? я брал из таблицы наудачу; а дело идет о важнейших аксиомах науки. Успех Адама Смита весьма понятен; главная цель его была доказать, что никто не должен вмешиваться в купеческие дела, а что должно их предоставить так называемому естественному ходу и благородному соревнованию. Можно себе представить восхищение английских торговцев, когда они узнали, что с профессорской кафедры им предоставляется право барышничать, откупать, по произволу возвышать и понижать цены и хитрой уловкой, без дальнего труда, выигрывать сто на один, — что во всем этом «они не только правы, чуть не святы»…²⁶ С того времени вошли в моду звонкие слова «обширность торговли», «важность торговли», «свобода торговли». При помощи последней клички теория Адама Смита пробралась во Францию и единственно по созвучию слов самый смысл их (если он есть) сделался там аксиомой: Адам Смит признан и глубоким философом, и благодетелем рода человеческого; за сим немногие читали его, и никто не понял, что он хотел сказать; но, несмотря на то, из темного запутанного лабиринта его мыслей вытекли многие поверья, ни на чем не основанные, ни к чему не годные, но которые льстили самым низким страстям человека и потому распространились в толпе с неимоверною быстротою. Так, благодаря Адаму Смиту и его последователям, ныне основательностью, делом — называется лишь то, что может способствовать купеческим оборотам; человеком основательным, дельным называется лишь тот, кто умеет увеличивать свои барыши, а под непонятным выражением естественное течение дел, — которого отнюдь не должно нарушать, — разумеются банкирские операции, денежный феодализм, ажиотерство, биржевая игра и прочие тому подобные вещи.

— Следственно, — заметил Виктор, — политическая экономия, по-твоему, не существует?..

— Нет! — отвечал Фауст. — Она существует, она первая из наук, в ней, может быть, все науки некогда должны найти свою осязаемую опору, но только — скажу тебе словами Гоголя: она существует — с другой стороны.²⁷

---

⁶ Поэты со времени Платона выгнаны из города... — Поэзия, согласно Платону, «питает и укрепляет худшую сторону души и губит ее разумное начало», и потому поэта нельзя принять в «будущее благоустроенное государство» (см.: Платон. Государство. — Соч. в трех томах. Т. 3, ч. 1. М., 1971, с. 435 и след.).

⁷ Ворк Эдмонд (1729-1797) — английский политический деятель и писатель, уделявший много внимания проблемам Индии; автор внесенного в парламент билля об Ост-Индии, в котором содержалось требование передать управление Индией в руки ответственного комитета из 7 лиц, назначаемого палатой общин, а не королем.

⁸ См. речи Борка в начале 1788 года.

⁹ См. Carus «Grundziige d vergl Anatomie» . Эта знаменитая книга, совершившая перелом в понятиях об организме, известна всякому естествоиспытателю; мы рекомндуем ее, а равно и другую того же сочинителя: «System der Physiologie», Dresden, 1839 — поэтам и художникам, тем более что в этих книгах глубокая положительная ученость соединяется с тем поэтическим элементом, благодаря которому Карус умел соединить в себе качества физиолога первой величины, опытного врага, оригинального живописца и литератора.

¹⁰ Карус Карл Густав (1789-1869) — немецкий естествоиспытатель, последователь Шеллинга. Одоевский высоко ценил его и ставил рядом с Гете и Ломоносовым. В рецензии на книгу Каруса «Основания краниоскопии» Одоевский писал: «Признаемся, мы, с своей стороны, видим в Карусе, как в Гете (который также был и поэтом и естествоиспытателем) зарю будущей, новой науки...» (Отечественные записки, 1844, э 6, с. 80).

¹¹ ...уже поздно... уже становится рано — слова Капулетти из драмы Шекспир» «Ромео и Джульетта» (акт III, сцена 4).

¹² Рикардо Давид (1772-1823) — английский экономист, представитель классической буржуазной политической экономии. Главное произведение Рикардо — «Начала политической экономии и налогового обложения» (1817). В своих произведениях стремился дать научный анализ капиталистического способа производства, считая при том капиталистические производственные отношения естественными в вечными.

¹³ Сисмонди Жан (1773-1842) — швейцарский экономист и историк, представитель так называемого экономического романтизма. Выступал с утопическим проектом увековечения мелкой собственности посредством государственного урегулирования.

¹⁴ «Wilhelm Meisters Wanderjahre» <"Годы странствий Вильгельма Мейстера" (нем.)>.

¹⁵ ...жил человек по имени Мельхиор Жиойа... — Имеется в виду Мельхиор Джойя (1767-1829), итальянский экономист, автор обширной политико-экономической энциклопедии «Nuovo prospetto delle scienze economiche etc.» (1815-1817).

¹⁶ См. «Nuovo prospetto delle scienze economiche», 6 v. in 4b, Milano, 1816, tomo V, parte sesta, p. 223. Stato della scienza <"Новый взгляд на экономические науки", 6 тт., 4ь, Милан, 1816, т. 5, ч. 6, стр. 223. Состояние науки (итал.)>.

¹⁷ Adam Smith (франц. изд. 1802 года), t. I, p. 5 и t. IV, р. 507.

¹⁸ Ibidem, t. Ill, p. 543 и t. I, p. 17-18; t. I, p. 11 и t. II, p. 215—216.

¹⁹ Ibidem, t. I, p. 24-25 и t. I, p. 262—264; t. I, p. 29 и t. II, p. 370, 193, 326, 210; t. III, p. 323.

²⁰ Ibidem, t. I, p. 21-22; t. IV, p. 181—183.

²¹ Ibidem, t, II, p. 409—410 и t. II, p. 408.

²² Ibidem, t. II, p. 376—378, 407, 498 и t. I, p. 260—261; t. II, p. 401—402, 481, 483, 485, 486, 487, 413.

²³ Ibidem, t. II, p. 204—205; t. I, p. 213—214, 23, 262—265 и t. II, 312—313.

²⁴ Ibidem, t. V, p. 524, t. III, p. 60, 223, t. II, p. 344 и t. II, p. 161, 423—424, t. III, p. 492, t. II, p. 248, 289, t. I, p. 219—227.

²⁵ Ibidem, t. II, p. 161, t. Ill, p. 239, 208—209, 435, 54-55, 59 и t. Ill, p. 295, 145, 239, t. II, p. 164, 165, t. Ill, p. 465.

²⁶ «они не только правы, чуть не святы»... — цитата из басни Крылова «Мор зверей», впервые напечатанной в 1809 г. 12

²⁷ ...скажу тебе словами Гоголя, она существует — с другой стороны... — В «Ревизоре» Городничий говорит Хлестакову: «Ведь вот относительно дороги: говорят, с одной стороны неприятности насчет задержки лошадей, а ведь с другой стороны развлеченье для ума» (действие II, явл. VIII).

---

Картина, изображенная в рассказе, показывает теорию Бентама в ее крайних выводах и последствиях. Это делает картину фантастической по форме, но не по содержанию. Фантастика Одоевского — это, говоря словами Фауста, «символическое прозрение» в то, что непременно должно было быть, если бы люди «вполне приводили в исполнение» некоторые свои мысли.

Белинский в рецензии «Русские журналы» (1839) называл «Город без имени» «прекрасной, полной мысли и жизни фантазией князя Одоевского» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. III. M., 1953, с. 124).

Критика теории Бентама представлялась Одоевскому делом столь важным, что она повторялась неоднократно в различных его произведениях: в рассказе «Черная перчатка» (1838), «Душа женщины» (1841) и т. д.

Обнаружено сходство между фантастическим пророчеством Одоевского и сном Раскольникова в эпилоге романа «Преступление и наказание» (см.: Назиров Р. Г. Владимир Одоевский и Достоевский. — Русская литература, 1974, э 3, с. 203-206).

---

Ночь пятая. Город без имени (продолжение)
«Русские ночи» В. Одоевский

« Ночь пятая. Город без имени (начало)

«Русские ночи» »