Искать произведения  search1.png
авторов | цитаты | отрывки

Переводы русской литературы
Translations of Russian literature


Глава XII


Шут. Я помчусь и вернусь
Сюда же к вам сейчас.     

Шекспир. «Двенадцатая ночь»

Пораженные внезапной смертью одного из своих товарищей, гуроны на мгновение замерли. Но, когда они увидели роковую меткость руки, которая решилась пустить пулю во врага, рискуя попасть в друга, имя „Длинный Карабин“ вырвалось одновременно из всех уст. В ответ на это донеслось громкое восклицание из небольшого перелеска, в котором неосторожные дикари сложили все свое оружие. В следующее мгновение показался Соколиный Глаз. Он не успел зарядить вновь свое излюбленное ружье, а просто двинулся на гуронов, потрясая им, как дубиной, и быстро приближаясь к ошеломленным краснокожим. Но, как ни проворны были его шаги, легкая, сильная фигура опередила разведчика, с невероятной смелостью кинулась в самую середину толпы гуронов и остановилась подле Коры, размахивая в воздухе томагавком и потрясая сверкающим ножом. Раньше чем гуроны успели опомниться, другая фигура очутилась среди них — фигура, походившая на воплощение смерти. Она проскользнула мимо остолбеневших индейцев и с грозным видом стала по другую сторону Коры. Дикие мучители белых невольно отступили перед этими воинственными пришельцами. Прозвучали удивленные восклицания, потом послышались имена, страшные для гуронов:

— Быстроногий Олень! Великий Змей!

Только осторожный и бдительный Магуа не смутился. Зорким взглядом он окинул маленькую площадку, сразу понял, с какой стороны было произведено нападение, и, ободряя товарищей голосом, а также собственным примером, обнажил свой длинный острый нож, потом с протяжным криком кинулся на Чингачгука.

Это движение послужило знаком для начала общей схватки.

Ни та, ни другая сторона не были вооружены огнестрельным оружием, и борьба велась врукопашную.

Ункас, ответив на клич врага, кинулся на одного из гуронов и метким ударом томагавка разбил ему череп. Хейворд выхватил из ствола томагавк Магуа и тоже вступил в бой. Теперь число сражающихся с обеих сторон было одинаково, а потому каждый боролся один на один со своим противником. Удары сыпались с быстротой молнии и с яростью урагана. Скоро разведчик ударил второго гурона, свалил его на землю.

Хейворд не стал ждать минуты встречи с врагом и с размаху кинул свой томагавк в противника. Оружие попало в лоб индейца, но тупым концом и только на мгновение ошеломило его. Ободренный такой удачей, молодой офицер без оружия бросился к своему врагу, но в то же мгновение понял всю необдуманность этого смелого поступка: ему пришлось защищаться от ударов ножа, сверкавшего в руке свирепого гурона. К счастью, Дункану удалось обхватить своего противника; железным объятием он прижал ему руки к груди, отстраняя от себя обнаженный клинок. Но силы стали покидать его. Юноша почувствовал, что ему не удастся надолго удержать индейца. В этот миг Дункан услышал громкое восклицание:

— Убивайте бездельников! Не щадите проклятых мингов!

В следующее мгновение приклад Соколиного Глаза с силой опустился на обнаженную голову противника Хейворда; мышцы гурона сразу обмякли, и он замертво упал на землю.

Убив первого противника, Ункас с яростью голодного льва обратился к новой жертве. Пятый гурон, не принимавший участия в первой схватке, постоял мгновение и, увидев, что все другом него ожесточенно дерутся, решил довершить прерванное дело мести. С громким криком он бросился к беззащитной Коре и издали кинул в нее острый топор. Томагавк задел только плечо молодой девушки, разрезал ивовые прутья, которыми Кора была привязана к дереву, и освободил ее. Ей удалось ускользнуть из рук дикаря; забыв о собственной опасности, она кинулась к Алисе; поспешно, дрожащими пальцами старалась она разорвать прутья, которые держали ее сестру в плену. Такая великодушная преданность тронула бы всякого, но в груди гурона не было и признака сострадания. Он схватил Кору за ее густые распустившиеся волосы, оторвал девушку от Алисы и жестоким рывком швырнул на колени. Дикарь намотал на свою руку черные пряди кудрей Коры и, протянув руку, со злобным хохотом поднял их. Лезвие его ножа скользнуло вокруг ее прелестной головки. Однако ему пришлось расплатиться за это свирепое удовольствие, он потерял удобный случай выполнить задуманное злодеяние. Его увидел зоркий Ункас. Молодой могиканин точно взвился в воздух; он пулей упал на грудь врага, откинул его на далекое расстояние от девушки и свалил на землю. Усилие заставило и самого Ункаса упасть рядом со своим врагом. Оба противника сразу вскочили на ноги, засверкали ножи, и тот и другой обливались кровью. Но скоро поединок окончился. Томагавк Хейворда и приклад Соколиного Глаза опустились на череп гурона в ту самую минуту, когда острый нож Ункаса вонзился в его сердце.

Бой окончился, только между Хитрой Лисицей и Великим Змеем еще происходила борьба. Оба воина доказали, что они достойны своих красноречивых прозвищ. Перед поединком они несколько времени стояли молча и неподвижно, потом каждый из них пустил в противника свой томагавк, и каждый ловко уклонился от вражеского удара; наконец они внезапно бросились друг на друга и в тесных объятиях упали на землю, извиваясь, точно змеи. Когда победители избавились от своих врагов, только туча пыли и листьев видна была на том месте, где боролись Великий Змей и Хитрая Лисица. Туча эта двигалась от центра маленькой площадки и, будто от дыхания вихря, неслась к одному из ее краев. Хейворд, Соколиный Глаз и Ункас сразу кинулись к облаку пыли. Но напрасно Ункас старался пронизать взглядом этот густой покров, чтобы поразить ножом давнишнего врага своего отца; грозное ружье Соколиного Глаза тщетно целилось, бесплодно силился Дункан схватить гурона своими мускулистыми руками. Покрытые пылью и кровью, противники продолжали душить друг друга в ужасных объятиях, извиваясь так, как будто это было одно тело. Похожая на скелет фигура старого могиканина и темное тело гурона так быстро мелькали, что друзья Чингачгука не могли выбрать подходящего момента, чтобы нанести удар врагу. На мгновение мелькали огненные глаза Магуа, как фантастический взгляд василиска. Лисица, казалось, читал на лицах врагов предсказание исхода этой борьбы; однако, раньше чем рука кого-нибудь из его противников успевала опуститься на его голову, вместо нее появлялось хмурое лицо Чингачгука. От центра площадки на вершине холма двое врагов скатились к самому ее краю. Вдруг могиканин нашел возможность нанести гурону сильный удар ножом; руки Магуа внезапно ослабели, и он, по-видимому мертвый, упал на спину. Одним прыжком Чингачгук поднялся на ноги, и под сводами леса пронесся его торжествующий клич.

— Молодцы, делавары! Победа за могиканином! — крикнул Соколиный Глаз, снова подняв приклад своего смертоносного ружья. — Мой последний удар не отнимет у победителя чести победы и не лишит его законных прав на скальп побежденного.

Но в то самое мгновение, когда приклад засвистел, разрезая воздух, хитрый гурон ускользнул, перекинулся через край площадки, покатился по крутому склону, потом вскочил среди зарослей низких кустов и через секунду скрылся. Делавары считали его мертвым; увидев же свою ошибку, они вскрикнули от удивления и с громкими воплями кинулись за ним, точно собаки вслед за оленем. Но пронзительное восклицание Соколиного Глаза остановило их и заставило вернуться обратно на вершину холма.

— Это похоже на него, — сказал разведчик. — Лживый обманщик, низкий хитрец! Честный делавар, побежденный в равной борьбе, остался бы на земле, его убили бы ударом по голове, но эти хитрые макуасы цепляются за жизнь с остервенением дикой кошки. Бросьте его, пусть бежит — ведь у него нет ни ружья, ни лука, и его французские товарищи далеко. Он, как гремучая змея без ядовитых клыков, уже безвреден. Смотри, Ункас, — на делаварском наречии прибавил охотник, — твой отец уже снимает скальпы. Недурно осмотреть всех бездельников, лежащих на земле, не то, пожалуй, кто-нибудь из них вскочит и скроется в лесу с громким криком и карканьем сойки.

Сказав это, честный, но неумолимый разведчик обошел всех убитых гуронов, вонзая в грудь каждого свой длинный нож с таким спокойствием, словно перед ним лежали жестяные каркасы.

Между тем Чингачгук успел снять с неподвижных голов эмблемы победы — скальпы.

Ункас же бросился к девушкам и быстро освободил Алису.

Встав с колен, Алиса кинулась на грудь Коры и, рыдая, произнесла вслух имя своего отца; в то же время в ее кротких, как у голубки, глазах засверкали лучи ожившей надежды.

— Мы спасены, спасены! — шептала она. — Мы можем вернуться в объятия дорогого отца. Какое счастье! Его сердце не разобьется от горя… И ты тоже, Кора, моя дорогая сестра… ты тоже спасена… а также и Дункан… — прибавила молодая девушка, взглянув на Хейворда с ясной улыбкой. — Наш храбрый и благородный Дункан остался жив!

Кора не отвечала на эти пылкие, бессвязные слова; прижав Алису к своему сердцу, она только нагнулась к ней и осыпала ее ласками. Мужественный Дункан, не стыдясь, плакал, глядя на радость сестер. Покрытый кровью, Ункас казался равнодушным зрителем этой сцены, но его глаза, глаза невозмутимого могиканина, сияли радостью и сочувствием.

Между тем Соколиный Глаз настороженно осматривал убитых; убедившись, что все враги мертвы, он подошел к Давиду и разрезал его путы. Бедный псалмопевец не двигался до последней минуты и стоял, терпеливо ожидая освобождения.

— Вот, — заметил разведчик, отбрасывая последний ивовый прут, — вы снова свободны, хотя, по-видимому, даже теперь можете пользоваться вашей свободой не лучше, чем в те минуты, когда впервые появились на свет. Если совет человека, прожившего большую часть своей жизни в диких местах, не обидит вас, я с искренним удовольствием выскажу вам свои мысли. Итак, советую вам расстаться с инструментиком, который вы прячете в кармане жилета. Продайте его первому встречному глупцу и на вырученные деньги купите какое-нибудь полезное оружие, хотя бы самый обыкновенный кавалерийский пистолет.

— Бряцание оружием, трубные звуки сопутствуют битве; хвалебные и благодарственные гимны — победе, — ответил освобожденный Давид. — Друг, — прибавил он и ласково протянул свою тонкую, худую руку охотнику, между тем как его веки стали быстро моргать, а глаза увлажнились, — я благодарен тебе за то, что мои волосы остались там, куда их поместила природа. Конечно, волосы других людей, может быть, мягче, шелковистее и вьются более красивыми кудрями, однако я всегда находил, что мои волосы вполне пригодны для той головы, которую они покрывают. Я не вступал в борьбу не столько вследствие врожденного отвращения к сражениям, сколько по причине пут, наложенных на меня язычниками. Отважным и искусным оказался ты в борьбе, и я хочу поблагодарить тебя, раньше чем приступить к исполнению других, более важных обязанностей. Я делаю это, ибо ты доказал, что достоин похвалы христианина.

— Моя услуга — пустяк, о котором не стоит упоминать. Если вы Останетесь с нами, то увидите много таких же кровавых стычек, — ответил охотник, смягчившийся при виде искреннего выражения благодарности со стороны псалмопевца. — Я вернул себе моего старого товарища и спутника. Вот он, верный „оленебой“, — прибавил Соколиный Глаз, поглаживая приклад своего ружья, — и это одно уже — победа! Ирокезы хитры, но они перемудрили, положив ружья так далеко от места своего отдыха. Если бы только Ункас и его отец обладали обычным терпением индейцев, мы успели бы взять оружие и дружным залпом покончили бы со всей стаей и с мошенником, который убежал от нас.

Разведчик сел на камень и с вниманием принялся обследовать свое ружье.

Гамут тоже опустился на землю и вынул из кармана маленькую книжку, а также очки в железной оправе. Возведя глаза к небу, он произнес:

— Предлагаю вам, друзья мои, вместе со мной вознести хвалы за наше необычайное избавление от варварских рук неверных язычников. Прошу вас, излейте ваши чувства в прекрасной и торжественной песне под названием „Норсгамптон“.

После такого вступления он указал страницу и стих, с которого начинались избранные им строфы; поднес к губам свой камертон, совершая все это с той торжественностью, с которой он приступал к подобным приготовлениям под сводами храма.

Но на этот раз никто из присутствующих не поддержал его.

Кора и Алиса в эту минуту предавались излияниям нежности, а Хейворд не отрывал от них взгляда. Не смущаясь малочисленностью своей аудитории, которая состояла из одного только нахмурившегося разведчика, певец запел и довел священную песню до конца без всяких помех.

Соколиный Глаз слушал хладнокровно, поправляя кремень ружья и заряжая его; гимн не пробудил волнения в душе Соколиного Глаза. Никогда еще певец не проявлял своих талантов перед менее отзывчивой аудиторией. Охотник покачал головой и прошептал несколько непонятных слов, среди которых были слышны только „горло“ да „ирокезы“, потом поднялся с места и отошел, чтобы собрать и осмотреть исправность всего арсенала гуронов. Чингачгук, помогая ему, отыскал ружье Ункаса и свое собственное. Вскоре даже Хейворд и Давид получили оружие; в пулях и порохе также не было недостатка. Когда жители лесов подобрали все необходимое и распределили трофеи, Соколиный Глаз объявил, что пора двинуться в путь. К этому времени Давид Гамут окончил пение, а сестры успели прийти в себя. С помощью Дункана и младшего из могикан девушки спустились с крутого, обрывистого холма, на который они так недавно поднимались совсем при других обстоятельствах и чья вершина чуть не явилась свидетелем их гибели. У его подножия они увидели нарраганзетов, которые щипали траву и листья кустов. Алиса и Кора сели на лошадей и двинулись вслед за проводником, который только что еще раз доказал им свою дружбу.

Путешествие длилось недолго. Соколиный Глаз свернул с узкой тропинки, по которой двигались гуроны, погрузился в чащу ветвей, переехал вброд журчащий ручей и остановился в узкой долине, затененной ветвями густых вязов. Путники находились на расстоянии нескольких сот сажен от рокового холма, и кони понадобились им только во время переправы через мелкий поток.

Разведчик и могикане, казалось, хорошо знали уединенное место, в котором они теперь остановились, потому что, прислонив свои ружья к стволам деревьев, принялись разбрасывать сухие листья и скоро вырыли небольшую ямку в синей глинистой почве. Из этого углубления тотчас же брызнул ключ светлой, блестящей, говорливой воды. Соколиный Глаз огляделся, как бы отыскивая что-то, и на его лице мелькнуло удивленное выражение; казалось, он не нашел вещи, которую искал.

— Увы! Эти беспечные черти, мохоки со своими братьями тускарорами, конечно, побывали здесь и пили воду, — пробормотал он, — и куда-то затеряли бутыль. Вот и делай после этого добро этим беспамятным собакам! Хорошо же они отблагодарили нас! Здесь, в этой непроходимой глуши, из недр земли бьет ключ, по сравнению с которым самый богатый аптекарский склад — ничто. Смотрите-ка, глупцы истоптали глину, загрязнили, обезобразили прелестное место, точно неразумные звери, а не человеческие существа! Между тем Ункас молчаливо подал ему бутыль из тыквы, которую Соколиный Глаз не заметил в порыве досады, хотя она висела на ветке вяза. Наполнив ее, разведчик отошел от источника на более сухое и твердое место; тут он спокойно сел, с наслаждением сделал несколько больших глотков и стал внимательно осматривать остатки съестных припасов, сложенных в мешок, который висел у него на руке.

— Благодарю тебя, мальчик, — продолжал он, возвращая пустую бутыль Ункасу. — Теперь мы посмотрим, чем лакомились эти свирепые гуроны, когда прятались в засаде. Видишь, мошенники вырезали лучшие части оленя. Но мясо осталось сырым; ирокезы — настоящие дикари! Ункас, возьми-ка мое огниво да разведи костер; вкусное кушанье поможет нам набраться сил после долгого пути.

Хейворд помог Коре и Алисе сойти с лошадей и сел на траву, с удовольствием предвкушая приятный отдых после недавней ужасной, кровавой сцены.

Пока Соколиный Глаз готовил кушанье, майор завел с ними беседу.

— Как могло случиться, что вы явились к нам так скоро, мой великодушный друг? — спросил он. — И без помощи со стороны гарнизона из форта Эдвард?

— Если бы мы отправились в крепость, то, вернувшись, могли бы лишь забросать сухими листьями ваши тела и нам, без сомнения, не удалось бы сохранить ваши скальпы, — хладнокровно ответил охотник. — Нет-нет, вместо того чтобы понапрасну тратить силы и время на переход в форт, мы решили залечь под нависшими берегами Гудзона, ждать и наблюдать за всеми Движениями макуасов.

— Значит, вы видели все, что произошло?

— Нет, конечно, не все. У индейцев слишком острое зрение, и их нелегко обмануть, но мы все-таки были невдалеке от вас. Надо сознаться, трудно было сдерживать вот этого молодого могиканина и заставить его сидеть в засаде… Ах, Ункас, ты вел себя скорее как нетерпеливая и любопытная женщина, чем как мужественный и стойкий воин!

Ункас перевел глаза на суровые черты охотника, но не ответил ему ни слова. Хейворду показалось, будто презрительная усмешка мелькнула на лице молодого могиканина. Тем не менее Ункас сдержал свой гнев, отчасти из уважения к остальным слушателям, отчасти из почтения к своему старшему белому товарищу.

— Вы видели, как нас захватили в плен? — продолжал Хейворд свои вопросы.

— Мы слышали это, — прозвучал многозначительный ответ. — Индейский клич выразителен и понятен для людей, живущих в лесах. Но, когда вы очутились на противоположном берегу реки, нам пришлось, как змеям, ползти под густой листвой, и мы скоро совершенно потеряли вас из виду до той самой минуты, когда вы уже были прикручены к деревьям и, связанные, ждали смерти.

— Чудо, что вы не ошиблись тропинкой! Ведь шайка гуронов разделилась, и в обоих отрядах были лошади.

— Да, мы действительно были сбиты с толку и едва не потеряли ваш след, но нам помог Ункас. Мы двинулись было по тропинке, которая уходила в глубь леса, предполагая, что дикари поведут своих пленников в глушь. Но, пройдя несколько миль и не увидев ни одной сломанной ветки, я начал сомневаться, туда ли мы идем, особенно когда заметил, что на земле были только следы лошадиных копыт и ног, одетых в мокасины.

— Наши победители из предосторожности заставили нас надеть индейские мокасины, — сказал Дункан.

— Да-да, они поступили разумно, это их всегдашний обычай, однако такая заурядная хитрость не могла бы сбить нас с настоящего следа.

— Чему же тогда мы обязаны нашим спасением?

— К стыду моему, я должен признаться: мудрости юного могиканина. Впрочем, даже теперь, когда я вижу, что он прав, я с трудом верю собственным глазам.

— Не объясните ли вы нам этой загадки?

— Ункас заметил, — продолжал Соколиный Глаз, оглядывая нарраганзетов Коры и Алисы, — что лошади, на которых ехали девушки, одновременно ставят на землю переднюю и заднюю ноги с одной стороны. Ни одно из четвероногих животных, которых я знаю, не делает так, за исключением медведя.

— Такая поступь — главное достоинство нарраганзетов. Но иногда и других лошадей приучают к этой побежкеиноходи.

— Может быть, может быть, — сказал Соколиный Глаз, внимательно выслушав объяснение молодого офицера. — Я лучше сужу об оленях и бобрах, нежели о вьючных животных. Впрочем, какой бы поступью ни ходили лошади, — переставляя ли сразу обе ноги с одной стороны или иначе, — во всяком случае, Ункас заметил особенность движения этих животных, и их след привел нас к изломанным кустарникам. Одна ветка близ следов нарраганзета была надломлена и загнута вверх — так женщины срывают цветок со стебля. Все же остальные ветки, жестоко переломанные, измочаленные, свешивались вниз — очевидно, грубая рука мужчины ломала их. Поэтому я и подумал: видно, кто-то из гуронов заметил, что леди сломала ветку, и стал ломать остальные, чтобы нам представилось, будто молодой олень запутался в кусте и старался вырваться из чащи.

— Ваша проницательность не обманула вас: именно так и было.

— Заметить изломанные ветви и догадаться, в чем дело, было легко, — прибавил разведчик, совсем не сознавая, какую тонкую и необыкновенную проницательность выказал он. — Это полегче, чем приметить иноходь по следам коня. Подле изломанного куста я сказал себе, что минги двинутся к источнику, потому что они отлично знают достоинства его воды.

— Но разве эта вода так знаменита? — спросил Хейворд, с большим любопытством оглядывая красивую ложбину и журчащий родник.

— Редко кто из индейцев, побывавших южнее и восточнее Великих Озер, не слыхал о качестве этого ключа. Но не хотите ли вы сами отведать воды? Хейворд взял флягу, сделал несколько глотков и бросил ее, сморщившись. Разведчик рассмеялся своим тихим, но искренним смехом и удовлетворенно покачал головой:

— Ага, вам эта вода не по вкусу, потому что вы еще не привыкли к ней!

В свое время и мне она не нравилась, но теперь мне всегда хочется пить из этого источника, как оленю полизать соль. Ваши пряные вина меньше привлекают жителей городов, чем эта вода — краснокожих, в особенности когда они чувствуют себя не вполне здоровыми… Но Ункас развел огонь, и пора подумать об ужине и подкрепить наши силы: нам предстоит еще долгое путешествие.

Неожиданно прервав разговор, охотник осмотрел мясо, оставшееся от обильного ужина гуронов. Приготовили простое блюдо, и охотник со своими краснокожими друзьями принялись за еду со спокойствием и усердием людей, которым предстояло подкрепиться перед серьезным и важным делом.

Когда приятное занятие было закончено, каждый лесной житель наклонился и испил долгий прощальный глоток из этого уединенного источника. Затем Соколиный Глаз объявил, что пора снова двинуться в путь. Сестры сели в седла, Дункан и Давид подняли свои ружья и двинулись вслед за девушками. Соколиный Глаз шел впереди, могикане же составляли арьергард. Маленький отряд избрал узкую Тропинку, направляющуюся к северу, предоставив целительным водам сливаться с течением ручья, а телам гуронов лежать на площадке соседнего холма.


Глава 12. «Последний из могикан» Ф. Купер

« Глава 11

Глава 13 »





Искать произведения  |  авторов  |  цитаты  |  отрывки  search1.png

Читайте лучшие произведения русской и мировой литературы полностью онлайн бесплатно и без регистрации, без сокращений. Бесплатное чтение книг.

Книги — корабли мысли, странствующие по волнам времени и бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению.
Фрэнсис Бэкон

Без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слова, ни многосторонней шири понимания; Гёте и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века.
Александр Герцен



Реклама