Глава X

---

Подлиповцы приехали в город часу в пятом вечера. Они остановились у содержателя постоялого двора, Терентьича. Терентьич знал Пилу, который часто прислуживал ему, и потому пустил подлиповцев даром. Кроме подлиповских лошадей, во дворе была только одна лошадь. Пила достал хозяйского сена, утащил из незапертой стайки овса и стал кормить лошадей. Подлиповцы отправились в избу. В ней было до двадцати мужиков: пермяков, черемисов и вотяков. Половина из них лежали на печке, на полатях и на лавках, половина сидели за большим столом и хлебали что-то вроде щей. В избе не было огня, хотя было очень темно.

— Бог на помочь! — сказал Пила.

— Ладно. Ты откедова? — спросили его сидящие за столом.

— Подлипную знаешь?

— Кто те знает? Вячкой или чердьнский?

— Чердынский.

— Колдун, ребя!

Пила подумал: «Сделаю я с вами штуку».

— Эк, вас сколь! Бурлачить?

— Э!

— А эта баба-то тоже?

— Тоже.

— Баб, бают, не берут.

— Ее возьмут… Она килы садит.

Сидевшие за столом вытаращили глаза на Матрену.

— Верьте вы ему, ватаракше… Он вон Апроську уморил! — ворчала Матрена.

— Слышь, беда!.. чурайся! наше место свято!.. — шептались мужики.

Пилу манил запах щей, и он подошел к столу.

— Экую ты гомзулю-то взял!.. Смотри, обтрескаешься! — сказал Пила одному мужику, оплетавшему большой ломоть хлеба. Мужик спрятал кусок за пазуху. Четыре мужика вылезли из-за стола, за ними вышли и прочие.

— Экой лешой, и ись-то не дает!

— Шаркни его по башке-то.

— Топором ево! — кричали мужики.

— Садись, Сысойко. — За стол уселись все подлиповцы — Пила, Сысойко, Матрена с Тюнькой, Павел и Иван.

Мужики боялись Пилы и Матрены. Они давно наслышались, что все чердынские крестьяне колдуны, а колдун, по их понятиям, опасный человек, да и не человек, а черт не черт, а что-то особенное: и человеком ходит, и невидимкой делается, с нечистой силой знается, медведем бегает, сорок летает и проч., и проч… Не спавшие мужики стали смотреть на Пилу и Матрену, сидевшие за столом и вышедшие из-за него стояли у печки и у порога, доедая куски хлеба, и молча смотрели на подлиповцев, ожидая какого-нибудь чуда.

Пила, его семейство и Сысойко принялись доедать лежащий на столе хлеб и налитые в большую чашку скоромные щи.

— А ты наперед заплати деньги, тогда и распоряжайся, — сказала хозяйка и утащила чашку со щами.

— Заплачу, — сказал Пила.

— Заплатишь ты! Сколько ел, а все не платил.

— А ты погляди, кто у те в чашке-то сидит?..

— Кто сидит?.. — спросила хозяйка.

— Дай сюды, покажу! — Пила подошел к хозяйке.

— Что ты врешь?

— Ослепла! Гляди, мышь!

— Ах вы, погань экая!.. — сказала хозяйка. — Вы хлеб-то весь испоганите. — Она хотела взять хлеб, но Пила сказал ей, что в ковриге лапка чья-то видится. Хозяйка прижалась к печке и стала смотреть на подлиповцев, как они охобачивали хлеб. Щей уж не было. Мужики дивились.

— Ишь, якуня-ваня, што диется!

— Подем!

— Ты учись, научит…

Так толковали мужики.

— А я ишшо не то сделаю, — бахвалился Пила.

— Ой!

— Пойдем, ребя!

— Айда. — Стоявшие мужики ушли.

Хозяйка верила всем предрассудкам и страшно боялась колдунов. Пилу она и прежде считала за колдуна, потому что он хитрил над мужиками и возил с собой какие-то травы, которые и ей давал. Увидев теперь, что его испугались мужики, она тоже струсила. Хотела скликать мужа-хозяина, но в то же время ей хотелось выслужиться и Пиле.

— А ты килы садишь?

— Эво! Тебе, што ли, надо?

— Не мне, а Терентьихе. Проходу мне нет от нее; все говорит: уж какова ни будь, да буду я тебе!

— А много ли дашь?

— Да денег-то нет…

— Кормить станешь? — Ладно, только сделай килу.

— Уж сделаю!

Мужики с печки, полатей и лежащие на лавках слушали Пилу и переговаривались между собой.

Сытно наелись подлиповцы. Целую ковригу съели.

— Што, Сысойко, наелся?

— Баско! Ошшо бы…

— Нету боле, — сказала хозяйка.

— Ну, таперь спать. — Пила полез на полати.

— Убью! Не ходи… — закричал один мужик.

— А ты гляди: кила у тебя на роже-то! — сказал Пила. Мужик испугался и ушел с полатей, за ним ушли и прочие. Они улеглись на пол. Подлиповцы залезли на полати и расположились спать, не раздеваясь, так же как и прочие мужики.

— Учись, Сысойко! Всему научу, — хвастался Пила.

— Ты врешь все.

— Хошь килу?

— Нет.

— То-то… Уж я, брат, што захочу, все сделаю.

— А зачем Апроська померла?..

— Так ты колдун? — спросил один мужик с печи.

— Колдун.

— Глиже! У нас тоже есть колдун: што захочет, так и будет. Баба есть такая, в трубу вылетает.

— А вот эта баба-то — беда! — сказал Пила про Матрену.

— Ой ли?

— Верь ты ему, варнаку! — отплюнулась Матрена.

— А ты молчи! — крикнул на нее Пила.

— Што молчать-то!.. — Матрена знала, что Пила не колдун; а впрочем, кто его знает. Пила слишком заврался.

— Ребя, бабы-то нет уж!

— Ой!

— Улетела! А ты молчи! — шепнул Пила Матрене, которая лежала у стены.

Мужики струсили.

— Как улетела? — спросили они, а заглянуть на полати боялись.

— Да она откедова?

— Кто ее знает. Села ко мне на лошадь: вези, говорит…

— А ты бы ее топором, топором, так бы и хлестал.

— Бил — не берет…

— Куды же она улетела?

— А кто ее знат. Она вон к ейной бабе улетела.

— Это к Терентьихе? — спросила хозяйка, дрожащая от страха…

— К ей.

— Слава те господи!

— А ты зачурайся, — сказал хозяйке один мужик, лежащий на полу,

Подлиповцы стали засыпать. На полатях было так тепло, что подлиповцы ни за что бы не сошли и спали бы долго, долго. Они уснули скоро. Во сне им мерещилась Апроська, и они часто кричали со сна: «Апроська! пишшит!» Мужики, бывшие в избе, долго еще толковали насчет Пилы и рассказывали разные случаи об колдунах, слышанные ими от людей.

— Недавно, — говорил один, — у нас, значит, свадьба была. Баско гуляли. Ладно. Вот и появись колдунья, и запела по-куричьи: съем, бает… Беда! Так и бегает за бабами! Ну, и драло все, а кто на печку залез да кринки на голову и поодевал… Она, будь проклята, и давай кринки на пол кидать, кою бросит, и разобьется… Ужасти!

Мужики крестились и охали.

— Это што, — говорил другой. — Вячки — те лучше ваших чердьнских. У нас, братчи, колдун издох. Как ноць, и перевернетца, и побежит, и побежит!.. Привезли его в черковь, черковный пеун и давай отцытывать, а поп и давай махальничей махать. Махал, махал долго, а колдун и давай зубами цакать… Пеун побег, а поп и хлобысни колдуна-то цитальницей… Колдун и помер.

— У вас што в Вятке-то. У нас лучше есть…

Лежавшим на печке не спалось. Один из них достал огня на лучину, все четверо, лежавшие на печке, заглянули на полати: там все подлиповцы храпят, и Пила тут, и Матрена тут.

— А баба-то прилетела!

— Хлобысни бабу-то!

— Ты хлобысни…

Пила в это время проснулся, взглянул… Мужики испугались и слезли с печки… Пила влез на печку и уснул на ней один. Он спал лучше всех.

Подлиповцы пробудились на другой день поздно. Хотелось им еще поспать, да хозяин сказал, что у них одной лошади нет. Пила и Сысойко соскочили, один с печки, другой с полатей, вышли во двор; действительно, не было лошади Пилы с дровнями и двумя топорами.

Пила выругал хозяина, говоря: ты украл мою лошадь. Хозяин тоже выругал Пилу, говоря, что лошадь украл не он, а, наверное, мужики, ушедшие из избы вечером. Пила пошел с Сысойком по городу отыскивать свою лошадь. Но город не Подлипная: в городе скорее заблудишься, нежели отыщешь лошадь. Пила вошел в соседний с постоялым двором двор, там кучер выругал его и погрозил отправить в полицию; в третьем он натолкнулся на какого-то барина, барин прикрикнул на него… Пила постоял на улице, подумал, куда идти искать? «Пропала лошадь, не найдешь. Вот если бы я колдун был, уж не украли бы лошадь», — ворчал Пила. Горе его велико было, лошадь — товарищ крестьянина. Куда он теперь денется без лошади, пожалуй, и бурлачить нельзя. «Оказия! Ах, воры!.. И смерти-то на вас нет…» Изругался Пила сильно; долго ругался, ругал и Матрену, и Сысойку, и мужиков, и Апроську выругал, а лошади не отыскал.

По дороге шли вчерашние мужики.

— Вон он, колдун-то! — сказали несколько мужиков.

Пила выругал их.

— Ишь он, черт-то! Видно, мяконьких наклали.

Пила опять выругал их.

— Лошадь украли! — крикнул он.

Мужики захохотали. Пила бросился на мужиков, как медведь; одного сшиб с ног, другого повалил на снег, третьему нос разбил… Мужики разбежались от него.

— Смешно, лешие?.. лошадь украли, дьяволы!.. — ругался Пила.

Пошел он опять на постоялый двор. Там было шесть мужиков. Пила все ругался.

— А ты не ругайся, и мы ругаться-то мастаки… Тебе на што лошадь-то? В бурлаки с лошадями не берут, — не нужно. А ты вот продай эту. — Пила еще хуже заругался. Мужики стали сбивать Сысойку продать лошадь. — Ты-то пойми, какая у те лошадь-то: ишь, худая, того и гляди издохнет. А ты продай.

— Ты свою заведи да продай, — ворчит Пила.

— Были они, свои-то, да тоже продали.

— Што ты, собака, пристал: продай да продай!

— А посмотри завтра, и этой не будет.

Однако мужики сбили Пилу.

— Ты врешь, што лошадь не надо? — спросил Пила, поняв, что им нечем будет кормить лошадь.

— Што врать-то, дело говорю. Рубля три дадут…

— Экой прыткой… Пять давай! — Пила больше пяти рублей не знал и счету: для него пять рублей уже богачество было.

— Не продам! — сказал Сысойко.

— А оно гоже, Сысойко, толкуют! Лошадь-то, того и гляди, издохнет; уж моя ходила чуть-чуть, а эта — ишь, какая пигалица, самому ошшо надо везти.

Пила и Сысойко решили продать лошадь и тут же продали одному крестьянину за три рубля. Получивши два рубля, Пила и Сысойко поехали с крестьянином в питейную лавочку. У питейной лавочки стояло с пятнадцать мужиков.

— Эй ты, лешой! Где баба-то? — спросил Пилу мужик, спавший в постоялой избе.

— Што баба?.. Вот лошадь украли.

— А я, бает, колдун.

— Поговори ты у меня, шароглазый пес.

Мужики осмеяли Пилу, Пила обругал их.

В питейной лавочке пили водку три мужика. Крестьянин, купивший Сысойкину лошадь, поставил полштофа водки и стал потчевать подлиповцев. Сысойко никогда не пивал еще водки, со стакана его разобрало. В лавочку вошло еще человек шесть. Попойка продолжалась с час; Пила, захмелев, пропоил еще рубль. Мужики стали петь и плясать и кричали до ночи, когда их вытолкали на улицу. Мужики орали песни или рассуждали о бурлачестве.

— Баско бурлачить! — заметил Сысойко, уже пьяный, поддерживаемый Пилой, который тоже пошатывался вперед и назад, направо и налево.

— Баско, — ответил один мужик.

— А что делать-то? — спросил Пила.

— Плыть. Реки эво какие! Большищие-пребольшущие.

— Лиже ты! А близко?

— Далеко. Теперь будет Соликамско-город, потом Усолье-город, Дедюхино…

— Вре!

— Пра. Там Чусова-река, Кама-матушка… Вот дак река! А там, бают, Волга, супротив той Кама што! А идет она с тово свету, и конца ей нету…

— На ней, бают, атаман Ермак, — силища у него у! какая была! он, бают, города брал; никто ему не смог перечить…

— А там люди-то есть же? — спросил Пила.

— Есть, да иные, бают.

— Вот, Сысойко, куда мы подем! Ты мне должен спасибо сказывать, каракуля ты экая… — говорил Пила.

Пила и Сысойко отстали от мужиков, шли кое-как: Пила хвалился тем, что он сила и колдун, Сысойко почти спал и только нукал да звал. Шаг за шагом ноги обоим изменяли, и они, рассудив, что лучше тут уснуть, улеглись середи дороги и, в первый раз в жизни, забыв о житейских дрязгах, о своем горе, уснули в обнимку. Зато утром они проснулись в месте грязном месте прохладном и душном, среди незнакомых лиц, мужиков и каких-то, «кто их знает каких», людей…

Благодетельная полиция сжалилась над подлиповцами, спавшими середи улицы на дороге, и стащила их в чижовку.

---

Часть 1. Глава 10
Повесть «Подлиповцы» Фёдор Решетников

« Часть 1. Глава 9

Часть 1. Глава 11 »