На митинг

---

После мозглой первооктябрьской слякоти петербургские крыши, петербургские шпицы, наконец, петербургские купола ослепительно закупались однажды в октябревском морозном солнышке.

Ангел Пери в этот день оставался один; мужа не было: он заведовал — где-то там — провиантами; непричесанный ангел порхал в своем розовом кимоно между вазами хризантем и горой Фузи-Яма; полами хлопало, как атласными крыльями, кимоно , а владелец того кимоно упомянутый ангел, под гипнозом все той же идеи покусывал то платочек, а то кончик черной косы. Николай Аполлонович оставался, конечно, подлец подлецом, но и газетный сотрудник Нейнтельпфайн — вот тоже! — скотина. Чувства ангела растрепались до крайности.

Чтобы сколько-нибудь привести в порядок растрепанность чувств, ангел Пери с ногами забрался на стеганую козетку и раскрыл свою книжечку: Анри Безансон «Человек и его тела» . Эту книжечку ангел уже раскрывал многократно, но… и но: книжечка выпадала из рук, глазки ангела Пери смыкались стремительно, в крохотном носике пробуждалась бурная жизнь: он посвистывал и посапывал.

Нет, сегодня она не заснет: баронесса R. R. уж однажды справлялась о книжечке; и узнав, что книжечка прочтена, как-то лукаво спросила: «Что вы скажете мне, ma chére?» Но «ma chére» ничего не сказала; и баронесса R. R. пригрозила ей пальчиком: ведь недаром же надпись на книжечке начиналась словами: «Мой деваханический друг», и кончалась надпись та подписью: «Баронесса R. R. — бренная скорлупа, но с будхической искоркой».

Но — позвольте, позвольте: что такое «деваханический друг», «скорлупа», «будхическая искорка»? Это вот разъяснит Анри Безансон. И Софья Петровна на этот раз в Анри Безансон углубится; но едва она просунула носик в Анри Безансон, явственно ощущая в страницах запах самой баронессы (баронесса душилась опопонаксом), как раздался звонок и влетела бурей курсистка, Варвара Евграфовна: драгоценную книжечку не успел ангел Пери как следует спрятать; и был пойман ангел с поличным.

— «Что такое?» — строго крикнула Варвара Евграфовна, приложила к носу пенсне и нагнулась над книжечкой…

— «Что такое это у вас? Кто вам дал?»

— «Баронесса R. R. …»

— «Ну, конечно… А что такое?»

— «Анри Безансон…»

— «Вы хотите сказать Анни Безант… Человек и его тела?.. Что за чушь?.. А прочли ли вы « Манифест » Карла Маркса?»

Синие глазки испуганно замигали, а пунцовые губки надулись обиженно.

— «Буржуазия, чувствуя свой конец, ухватилась за мистику: предоставим небо воробьям и из царства необходимости сложим царство свободы».

И Варвара Евграфовна победоносно окинула ангела непререкаемым взглядом чрез пенсне: и беспомощней заморгали глазки ангела Пери; этот ангел уважал одинаково и Варвару Евграфовну, и баронессу R. R. А сейчас приходилось выбирать между ними. Но Варвара Евграфовна, к счастию, не поднимала истории; положив ногу на ногу, она протерла пенсне.

— «Дело вот в чем… Вы, конечно, будете на балу у Цукатовых…»

— «Буду», — виновато так ответствовал ангел.

— «Дело вот в чем: на этом балу, по достигшим до меня слухам, будет и наш общий знакомец: Аблеухов».

Ангел вспыхнул.

— «Ну, так вот: ему-то вы и передайте вот это письмо». — Варвара Евграфовна сунула письмо в руки ангелу.

— «Передайте; и все тут: так передадите?»

— «Пе… передам…»

— «Ну так так, а мне нечего тут у вас прохлаждаться: я на митинг…»

— «Голубка, Варвара Евграфовна, возьмите с собой и меня».

— «А вы не боитесь? Может быть избиение…»

— «Нет, возьмите, возьмите — голубушка».

— «Что-ж: пожалуй, пойдемте. Только вы будете одеваться; и прочее там: пудриться… Так уж вы поскорее…»

— «Ах, сейчас: в один миг!..»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— «Господи, поскорее, поскорее… Корсет, Маврушка!.. Черное шерстяное платье — то самое: и ботинки — те, которые. Ах да нет: с высокими каблуками». И шуршали, падая, юбки: полетел на постель через стол розовый кимоно … Маврушка путалась: Маврушка опрокинула стул…

— «Нет, не так, а потуже: еще потуже… У вас не руки — обрубки… Где подвязки — а, а? Сколько раз я вам говорила? И закракал костью корсет; а дрожащие руки все никак не могли уложить на затылке ночи черные кос…

Софья Петровна Лихутина с костяною шпилькой в зубах закосила глазами: закосила глазами она на письмо; на письме же четко была сделана надпись: Николаю Аполлоновичу Аблеухову.

Что она «его» завтра встретит на балу у Цукатовых, будет с ним говорить, передаст вот письмо, — это было и страшно, и больно: роковое тут что-то — нет не думать, не думать!

Непокорная черная прядь соскочила с затылка.

Да, письмо. На письме же четко стояло: Николаю Аполлоновичу Аблеухову . Странно только вот что: этот почерк был почерк Липпанченко… Что за вздор!

Вот она уже в шерстяном черном платье с застежкою на спине пропорхнула из спальни:

— «Ну, идемте, идемте же… Кстати, это письмо… От кого?..»

— «?»

— «Ну, не надо, не надо: готова я».

Для чего так спешила на митинг? Чтоб дорогой выведывать, спрашивать, добиваться?

А что спрашивать?

У подъезда столкнулись они с хохлом-малороссом Липпанченко:

— «Вот так так: вы куда?»

Софья Петровна с досадою замахала и плюшевой ручкой и муфточкой:

— «Я на митинг, на митинг».

Но хитрый хохол не унялся:

— «Прекрасно: и я с вами».

Варвара Евграфовна вспыхнула, остановилась: и уставилась в упор на хохла.

— «Я вас, кажется, знаю: вы снимаете номер… у Манпонши».

Тут бесстыдный хитрый хохол пришел в сильнейшее замешательство: запыхтел вдруг, запятился, приподнял свою шапку, отстал.

— «Кто, скажите, этот неприятный субъект?»

— «Липпанченко».

— «Ну и вовсе неправда: не Липпанченко, а грек из Одессы: Маврокордато; он бывает в номере у меня за стеной: не советую вам его принимать».

Но Софья Петровна не слушала. Маврокордато, Липпанченко — все равно… Письмо, вот, письмо…

---

Глава 3. Часть 2
На митинг
Роман «Петербург» Андрей Белый

« Глава 3. Часть 1

Глава 3. Часть 3 »