Глава XXIII

---

Солнце уже заходило, когда мы отправились в путь. Нам надо было ехать целые сутки до знакомой равнины, которой мы и достигли только на следующий день к закату солнца. Хорошо еще, что мы могли ехать даже ночью. С таким проводником, каким был Оцеола, мы не могли сбиться с пути.

Тропинка была настолько широка, что первое время мы могли ехать рядом, но затем она все сужалась, так что мало-помалу мы вынуждены были ехать друг за другом. Мы с Оцеолой ехали впереди, за нами наши сестры, затем Жак и Виола, а за ними шесть индейцев Оцеолы.

Я высказал ему свое удивление по поводу такого небольшого числа охранников.

— Нам не угрожает никакая опасность, — отвечал он. — Войска белых никогда не передвигаются по ночам, а в ту местность, куда мы придем на рассвете, войска еще не проникали. Я не раз бывал там один, и со мной никогда ничего не случалось.

Но я все же не мог успокоиться. Оглядываясь по сторонам, я начинал узнавать местность и понимал, что мы проходим недалеко от форта Кинг. Невольно приходила мне в голову мысль, что убежавшие товарищи Кингольда могли принести туда известие о его смерти, и тогда на место нашей стоянки будут посланы солдаты, которые и могли случайно встретиться с нами. Кроме того, меня очень беспокоило бегство злобного и хитрого мулата. Несомненно, этот негодяй постарается устроить нам какую-нибудь пакость, чтобы удовлетворить свое злобное чувство. Но как предупредить его и расстроить злые умыслы, я не знал. Тем не менее, я не мог не сказать всего этого Повелю.

— За ним послана погоня, — спокойно отвечал Оцеола. — Она вскоре привезет нам известие о его поимке. Но если он скроется от моих воинов, то тогда, признаюсь, Рандольф, я действовал неосторожно… Мне не страшны товарищи Кингольда, но этот желтый негодяй — другое дело. Он хорошо знает каждую тропинку в этом лесу и может предать нас, то есть меня, американским властям. Будь, что будет… Нам ничего не остается, кроме терпеливого ожидания. Вождь Красных Палиц, Восходящее Солнце, никогда не останавливается перед опасностью, не остановится и на этот раз… Хотя у меня и есть предчувствие, что мне недолго осталось жить.

— Какие пустяки, Повель!..

— Нет, это не пустяки, Рандольф. Я знаю, что скоро умру.

— Я считал, что ты выше подобных предрассудков.

— О, не думай, что я верю каким-нибудь предсказаниям, вроде карканья воронов. Нет, я не нуждаюсь в них для того, чтобы предсказать близость моего конца… Приближение смерти я чувствую здесь, — продолжал он, указывая на грудь. — И скажу тебе откровенно, что предпочел бы пасть на поле битвы, чем угасать медленно от этой беспощадной болезни. А между тем десятки раз была близ меня славная смерть воина; но она всегда удалялась, оставляя меня на жертву другому врагу — чахотке… Нет, мне, видно, от нее придется и кончить свои дни. Я чувствую, как этот беспощадный враг надвигается на меня. Еще немного времени, и он окончательно сразит меня!

Говоря это, Оцеола улыбался с видом человека, уже не принадлежащего этому миру…

Затем он, казалось, забыл наш грустный разговор, и лицо его прояснилось. Я же не мог успокоиться, зная, что он был прав. Давно уже замечал я у Повеля признаки чахотки. Его бледное лицо с ярко-красными пятнами на щеках, впалые глаза и худые руки были красноречивее диагноза врача. Но я не предполагал, что он сам знает опасность своего положения. Теперь только я понял, что его грусть имела серьезную причину. Тяжело отказаться от жизни и счастья в двадцать пять лет, тем тяжелее, чем возможнее казалось это счастье. Я же ясно читал в глазах сестры ее сочувствие моему бедному другу и понимал, чего ему стоило в таких условиях молчать о своей заветной мечте.

Не меньше тревожила Оцеолу и будущность его сестры… Я не стану повторять здесь наши разговоры о ней и мои обещания. Скажу только, что мне удалось совершенно его успокоить.

К вечеру мы остановились на небольшой поляне и, усевшись вокруг огня вчетвером, тихо беседовали о прошлом. Я не мог отделаться от тяжелого впечатления, которое произвел на меня разговор с Оцеолой, и всякий раз при взгляде на его исхудавшее лицо сердце мое больно сжималось. Я думал: «Суждено ли нам когда-нибудь соединиться и жить вместе, хотя бы короткое время?..»

Так как мы уже благополучно миновали форт Кинг, то я начинал успокаиваться. Жак, вместе со спутниками Повеля, был занят приготовлением ужина и весело болтал. Да и сам Оцеола был так уверен в нашей безопасности, что не захотел даже расставить часовых. Эта беспечность оказалась пагубной для нас; может быть, будь мы внимательнее к своему положению, борьбу можно было бы протянуть еще на некоторое время. Впрочем, все равно о победе уже нечего было мечтать. А быть побежденными днем раньше или позже — не все ли равно?!

Настала ночь. Мы поужинали и уже собирались разойтись по палаткам, как вдруг странный шум послышался в лесу. Казалось, где-то вдали шел сильный дождь. Но Оцеола объяснил мне, что это шум передвижения большой группы людей, или животных, идущих через лес. Мы все прислушались… Шум приближался, и вскоре можно было ясно различить треск ломающихся ветвей и звон оружия. Было поздно думать о бегстве: мы были окружены. Я взглянул на Оцеолу, ожидая, что он схватит оружие, но нет… Он стоял неподвижно, скрестив на груди руки. Великий стратег семинолов понял, что его дело проиграно, и не захотел напрасного кровопролития.

Семинолы окружали его с радостной готовностью умереть за своего вождя. Но Оцеола сделал им знак, и их ружья опустились на землю.

— Поздно, дети мои, — проговорил он своим спокойным голосом. — Мы окружены, и спасенье невозможно… Но это не беда для вас всех, друзья мои. Ищут меня одного… Что ж, я готов… прощай, сестра!.. Прощай, Рандольф!.. Прощайте, мисс Виргиния!..

Отчаянный крик, вырвавшийся из груди Виргинии и Маймэ, покрыл последние слова Оцеолы. Мы все окружили его, не обращая внимания на то, что делалось вокруг нас. Между тем на нас со всех сторон надвигались толпы солдат в синих мундирах, моих недавних товарищей по оружию. Без малейшего сопротивления Оцеола и его люди отдались в руки американцев.

В эту минуту к командующему отрядом подошел человек, на голове которого развевались три черных страусовых пера. Вид изменника вернул Оцеоле всю его энергию. Опрокинув несколько солдат, он хотел броситься на своего врага, но его удержали.

Вождь семинолов застонал в бессильной ярости при виде этого предателя-мулата, оставшегося невредимым после стольких преступлений. Но… есть высшая справедливость. Бог не оставил безнаказанным убийство и измену. В то время, как мой бывший невольник смотрел на побежденного вождя краснокожих патриотов со злобным торжеством, сквозь толпу солдат неожиданно проскользнула женская фигура и остановилась позади предателя. В ту же минуту шею мулата обвила какая-то блестящая, скользкая и холодная веревка — страшное живое оружие безумной королевы индейцев, гремучая змея бедной Евы. Желтый Жак отчаянно закричал от ужаса, услыхав страшные звуки знакомых погремушек. Но ядовитое жало змеи уже вонзилось в его шею… Он покачнулся и свалился на землю в страшных судорогах. Тогда безумная сняла с его шеи змею и, высоко подняв ее над своей головой, громко проговорила:

— Не огорчайся, Оцеола!.. Ты отомщен и хорошо отомщен. Шито-мика исполнила твою клятву, ты же с честью войдешь в совет своих славных предков!..

И Ева исчезла в чаще, прежде чем кто-либо опомнился от удивления.

Мулат продолжал корчиться в страшных муках. Глаза его вылезли из орбит, и дикие крики выдавали его страдания. Ему старались помочь, но безуспешно. Гремучая змея не щадит…

Через час негодяя не стало. Он умер в адских мучениях, быть может, вспоминая тех, кого он осудил на смерть, меня и Жака…

Поимка Оцеолы не прекратила войны, которая продолжалась даже после его смерти, последовавшей несколько месяцев спустя.

Восходящее Солнце не дождался военного суда. Болезнь его шла слишком быстрыми шагами. Он умер, окруженный друзьями и врагами, но ите и другие одинаково восхищались его мужеством и благородством, и не один закаленный в боях воин проливал горькие слезы, когда покрытые черным сукном барабаны отбивали похоронный марш на могиле Оцеолы…

Через год моя сестра вышла замуж за капитана Галлагера, а вскоре затем была отпразднована и моя свадьба с Маймэ.

На месте нашего старого жилища я выстроил дом, в котором две наши юные семьи удобно разместились.

Для управления плантацией, принадлежавшей когда-то Оцеоле и перешедшей к моей жене, я назначил моего верного Жака, наконец-то женившегося на Виоле. Нечего и прибавлять, что из них вышла прекрасная пара, жившая душа в душу.

В небольшом хорошеньком домике, на опушке леса, граничившего с моими владениями, поселился человек, которого я ни за что не хотел отпускать от себя, мой старый друг Гикман. Его приятель Ветерфорд живет очень близко от него. Оба они много испытали за свою долгую жизнь, охотясь за кайманами и сражаясь с индейцами, и когда у них находятся слушатели, то старики охотно рассказывают о своих приключениях. Но их любимый рассказ — о последнем, самом опасном случае в их жизни, когда им удалось уйти среди пылавшего леса, окруженного десятью тысячами индейцев.

Рассказ об этом случае, очищенный от фантастических прикрас, я записал для моих читателей при помощи дорогой жены Маймэ в память ее любимого брата, славного вождя семинолов.

И долго еще рассказы о подвигах Оцеолы служили любимым предметом разговоров среди наших семейств. Благородная личность этого вождя, отстаивавшего независимость краснокожих, невольно возбуждала изумление даже врагов и приковывала внимание всякого.

---

Глава 23
«Оцеола вождь семинолов». Майн Рид

« Глава 22

«Оцеола вождь семинолов» »