Глава XXI

---

Уставшие за дорогу товарищи скоро заснули глубоким и мирным сном, но я всю ночь не мог сомкнуть глаз и медленно бродил вокруг центрального бассейна.

«О, зачем друзья помешали мне убить предателя, лукавого вождя семинолов! — думал я. —Теперь он торжествует, уводя мою сестру с собой, и кто знает, увижу ли я ее когда-нибудь!..»

Между тем оба негодяя, объявившие тревогу в неприятельском лагере, возвратились к нам, как ни в чем не бывало. Встреченные бранью и угрозами, они объяснили все происшедшее так искренне и правдоподобно, что часть нашего отряда им вполне поверила.

Отстав от своих и не зная, что враг так близко, они стреляли, потому что заблудились и хотели, чтобы мы им ответили. Кроме того, им встретилось несколько человек, от которых они и ускакали, приняв их за индейцев. К счастью, им удалось догнать нас и присоединиться к отряду мстителей за гнусное преступление.

Таков был рассказ возвратившихся, выслушав который часть наших друзей вполне успокоилась.

— Ради чего было белым людям предупреждать краснокожих? — говорили наиболее доверчивые товарищи. — Очевидно, они говорят правду. Да иначе зачем бы они навязались в спутники отряду мстителей?

Один Гикман, видимо, не разделял этого мнения. Я заметил, что он о чем-то шептался с Ветерфордом, указывая ему на дезертиров.

Так как серьезных улик против них не было, то они остались среди нас.

Теперь оба негодяя, по-видимому, спали у пруда. Но всякий раз, когда я проходил мимо них, я невольно пристально в них вглядывался, так как вполне разделял подозрение Гикмана и Ветерфорда.

В полночь взошла луна среди безоблачного неба. Стало светло как днем. Спавшие товарищи проснулись, думая, что уже светает. Я также хотел бы продолжить путь, но Гикман воспротивился этому, говоря, что света луны недостаточно для путешествия по девственному лесу. Идти с факелами было бы напрасным риском, особенно теперь, когда индейцы узнали, что их преследуют. Во время ночной погони преследуемые имеют преимущество над преследователями, хотя бы эти последние были в большем числе. Поэтому решено было дожидаться рассвета.

Пришло время сменить часовых, чтобы дать возможность отдохнуть тем, которые бодрствовали первую часть ночи. Вильямс и Спенс также попали в очередь и стояли на страже, недалеко друг от друга. Несмотря на внешнее спокойствие, наши старые охотники не спускали с них глаз и все время о чем-то между собой перешептывались.

Наконец-то стало светать. Все проснулись, с грустью вспоминая о недостатке провизии, которой едва хватило для того, чтобы, как говорится, заморить червячка. Тем не менее надо было собираться в путь. Сняли цепь часовых, оставив только четырех человек с четырех сторон поляны. Затем лошади были отвязаны и оседланы, оружие осмотрено, словом, мои спутники, бывшие в большинстве опытными охотниками, как настоящие воины приготовились к серьезному сражению.

Мы надеялись догнать краснокожих к полудню или же преследовать их вплоть до их становища среди болота. Никто из нас не боялся неизбежной схватки. Злоба и негодование все еще клокотали во всех сердцах. В продолжение некоторого времени шли споры о том, куда, то есть в каком направлении, нам идти. Наконец, мнение наиболее опытных охотников восторжествовало. Было решено, что мы пешком пойдем вперед, предупреждая остальных, на случай, если индейцы захотят устроить какую-нибудь засаду. Поблагодарив Гикмана и Ветерфорда за согласие по-прежнему служить нам проводниками, мы двинулись в путь.

Остальные сели на коней, и наш авангард уже вступил в лес, как вдруг раздались четыре выстрела, и мы услышали тревожный крик оставшихся часовых. Минуту спустя вновь загремели выстрелы, на этот раз весьма многочисленные, и затем наших ушей достиг воинственный крик индейцев, очевидно, окруживших нас, так как все четверо часовых выстрелили в одно время.

Первый залп врага не причинил нам большого вреда. Были ранены всего два человека, да и то легко. Так как мы были окружены, нужно было приготовиться к отчаянной борьбе. Всего лишь нескольких мгновений замешательство царило в нашем маленьком отряде, но затем раздался громкий голос Гикмана.

— Долой с лошадей! Скорей к деревьям! Прячьтесь за стволы!..

Все поспешно повиновались, и не прошло и двух минут, как мы уже составили широкий круг, повернувшись лицом к врагу. Лошади наши частью остались на поляне, частью кинулись в лес, где индейцы их переловили. Но нам было не до лошадей. Мы не могли ни на секунду высунуться из-за спасительных стволов, потому что пули свистели вокруг нас, угрожая смертью каждому неосторожному. Однако, благодаря умному плану Гикмана, враг не мог пробраться к нам в тыл.

— Целься верней, — поминутно кричал Гикман. — Не тратьте даром порох. Красных дьяволов больше, чем волков в лесу… Стреляйте, только когда можете подстрелить наверняка!

Этот совет был не бесполезен для наиболее горячащихся товарищей, которые без толку расстреливали свои заряды, попадая исключительно в деревья.

Благодаря энергичному вмешательству нашего старика, перестрелка стала менее оживленной, зато крики ярости неприятеля, раздававшиеся то тут то там, доказывали нам, что наши пули попадали уже не только в деревья. Нападающие находились шагах в сорока, в лесу, окружая нашу поляну плотным живым кольцом.

Скрытые за деревьями, мы не боялись неприятельских пуль, но и враг также скрывался в чаще леса и был почти недосягаем для наших выстрелов. Но как только из-за дерева показывался человек, раздавались выстрелы, за которыми подчас следовал стон, встречаемый криком торжества со стороны противника.

Часа два продолжалась эта перестрелка, однообразие которой страшно утомляло нас. Изредка кто-либо перебегал с быстротой белки от одного дерева к другому, под градом выстрелов отыскивая более удобное убежище. Между тем солнце подымалось все выше и выше, приближаясь к полудню. Несмотря на дневной свет, индейцы имели немало преимуществ над нами. Скрытые в лесной чаще, они оставались почти невидимыми для нас, мы же, на поляне, залитой светом, должны были быть крайне осторожны. Достаточно было высунуться руке или ноге из-за спасительного ствола, чтобы меткие краснокожие стрелки немедля поражали живую цель.

Немудрено, что у нас насчитывалось уже несколько раненых и даже был один убитый. Беднягу прострелили четырьмя пулями сразу, когда он перебегал от одного дерева к другому. Это был веселый и милый малый, общий любимец. Его смерть страшно озлобила всех нас. Мы поклялись не сдаваться, пока не перебьем изрядное число негодяев, лишивших нас дорогого друга, и добросовестно прилагали все старания для того, чтобы сдержать эту клятву. А так как среди нас находились лучшие стрелки нашего округа, то за смерть нашего Жоржа заплатило уже немало краснокожих.

После трех часов перестрелки индейцы слегка изменили свою тактику, поставив по два человека за каждым деревом. Таким образом у них всегда было заряженное ружье наготове. Прежде чем мы заметили эту хитрость, она наделала нам немало вреда.

Несколько человек было ранено, и второй убитый лежал посреди поляны с рукой, протянутой к лесу, как бы прося товарищей отомстить врагу за его смерть. К сожалению, нас было слишком мало для того, чтобы подражать хитрости нападавших. Притом же мы должны были охранять довольно большую территорию.

Мой верный Жак укрылся за деревом, стоящим вблизи меня, так что мы могли свободно переговариваться. Против нас, в полусотне шагов, приблизительно, так же старательно укрывались за деревьями трое краснокожих, выстрелы которых были очень метки. Одна их пуля пробила мой рукав, другая задела курчавые волосы на голове моего негра, но, благодаря Бога, мы были еще целы и невредимы.

Жак особенно злился на высокого красного молодца, костюм которого, и главное — длинные соколиные перья, воткнутые в его прическу, выдавали влиятельного вождя. Его разрисованное яркими красками лицо так и сверкало на солнце, мелькая на мгновение между ветвями. Но не достоинство вождя возбудило озлобление моего верного негра, а то что этот краснокожий позволил себе издеваться над черным цветом кожи Жака. Хотя насмешка была сказана на языке семинолов, но Жак понимал это наречие, страшно обиделся и поклялся смыть оскорбление кровью дерзкого дикаря.

Мне удалось помочь ему выполнить свое обещание. Вспомнив известную солдатскую хитрость, я надел свою фуражку на ствол карабина и чуть-чуть выставил ее из-за дерева. В то же время красный вождь выстрелил так метко, что пуля его пробила мой головной убор, но зато и Жак успел прицелиться в краснокожего, чуть-чуть выставившегося из-за ствола. Раздался выстрел, и вслед за ним дикий возглас врага. Кустарники затрещали под тяжестью падающего тела, и мы ясно увидели красную массу, оставшуюся лежать неподвижно… Жак был отомщен.

Несмотря на численное превосходство, индейцы почему-то не смели или не хотели идти на приступ. Мы же не могли и думать начинать рукопашную схватку, так как на каждого из нас пришлось бы три-четыре врага.

Мало-помалу стрельба краснокожих стала менее оживленной, хотя они, очевидно, не намеревались удаляться. Сквозь завесу кустов мы могли следить за их движением и злобно выругались, увидев, что они зажгли костры и принялись готовить обед.

С какой радостью последовали бы мы их примеру в этом случае! Но, увы, наши скудные запасы провизии были съедены на рассвете, и голод начинал не на шутку давать себя чувствовать. Мало того, мы не могли даже утолить своей жажды, несмотря на то, что в каких-нибудь сорока шагах сверкала прозрачная поверхность пруда. Но как добраться до него, как пробежать по открытой поляне под выстрелами краснокожих?

Между тем индейцы перекусывали, не покидая своих постов. Мы видели, как женщины и дети приносили им куски жареной дичи, приятный запах которой доносился до нас, еще более раздражая наш аппетит. При этом приносящие провизию женщины подходили подчас так близко, что мы легко могли бы подстрелить их. Но нам претило убивать женщин или детей. Да и какая была бы польза от подобного убийства? Вот если бы мы могли отнять у врага часть его запасов… Но как это сделать? Даже наши старые охотники не могли ничего придумать для утоления голода. Гикман ругался самым отчаянным образом, утверждая, что он готов изжарить и съесть первого попавшегося краснокожего — до того разыгрывался его аппетит под влиянием запаха жаркого, и главное, насмешек врага, явственно доносившихся до нас.

Признаюсь, меня немало удивляло то, что Гикман и Ветерфорд не могли найти ничего съедобного в местности, занятой нами. Неужели эта поляна так бедна растительностью, что лишена даже тех трав, ягод или кореньев, которые попадаются повсюду во Флориде?

Я уже хотел окликнуть Гикмана, как вдруг заметил, что он что-то искал в сухих листьях, покрывавших землю, и затем внезапно поднял руку с радостным восклицанием.

— Мы спасены, дети мои! — вскричал Гикман. — Пусть каждый поищет вокруг себя, и он наверно найдет вкусную пищу. Это сосновые орехи. Конечно, блюдо это не так вкусно, как свинина с бобами, но тем не менее попробуйте.

Все мы последовали этому совету и принялись разрывать сухие листья у наших ног. Действительно, орехи оказались недурны на вкус и довольно питательны. Но, к несчастью, их было слишком мало для того, чтобы пятьдесят голодных мужчин могли вполне насытиться.

Положение наше становилось критическим. Было очевидно, что враг будет продолжать осаду. Единственной нашей защитой были деревья. У нас не было даже укрытия для раненых. Все лошади, кроме одной, которую Гикман для чего-то пристрелил, убежали, и мы не знали, как выбраться из заколдованного круга, в котором очутились из-за индейцев.

Оставалась единственная надежда на спасение: пробиться в темноте сквозь отряд врагов, а для этого надо было ждать ночи.

При такой отчаянной попытке все-таки хоть кто-нибудь из нас мог спастись, если же мы будем сидеть здесь, то непременно погибнем все.

Время до заката тянулось страшно долго, хотя скучать нам было некогда. Индейцы снова возобновили стрельбу и убили у нас еще одного человека. Они пытались также придвинуться к нам поближе, перебегая от дерева к дереву, но не для того, чтобы перейти врукопашную, а чтобы их пули могли доставать тех из нас, кто стоял к ним спиной, по другую сторону поляны. К счастью, им не удалось этого сделать. Каждый раз, когда кто-нибудь из них продвигался слишком близко, в него тотчас же стреляли сразу двое-трое из наших, и он оставался на месте. Остальные вынуждены были отходить.

Наконец, от деревьев стали ложиться длинные тени. Солнце было уже близко к закату. Скоро мы сможем, по крайней мере, утолить мучившую нас целый день жажду. Один из наших, забыв всякую предосторожность, побежал к пруду днем; но, увы, в то время как он возвращался к своему дереву, он был убит!

Как только сумерки окутали лес темнотой, мы начали пробираться ползком в траве к пруду поочередно, не более двоих сразу, чтобы не ослабить защиты. Индейцы, очевидно, догадались, что мы делаем, и посылали по направлению пруда целый град пуль, которые жужжали над нашими головами, как шмели. Я не двигался со своего места, так же как и мой верный Жак. Держа ружье наготове, я ожидал возможности прицелиться, как вдруг что-то толкнуло меня в плечо, и ружье выпало у меня из рук. Очевидно, я выдвинулся из-за своего дерева и послужил мишенью врагу. Пуля пробила мне правую руку и, скользнув по груди, вырвала кусок мундира. Кровь лилась ручьем из раны.

Я торопливо расстегнул мундир, а Жак сбросил с себя рубашку и разорвал ее на бинты. Осмотрев мою руку, он вскричал:

— Боже мой, мистер Жорж!.. Ведь эта пуля выпушена сзади вас.

— Как так, Жак?

— Очень просто. Стреляли вам в спину, — уверенно отвечал мой негр.

Действительно, я и сам вспомнил, что почувствовал толчок в плечо сзади.

— Но ведь если это так, Жак, то значит, индейцам удалось пробраться между нами, и мы погибли!

Не успели мы оглянуться, отыскивая врага, как вторая пуля вонзилась в ствол дерева, около которого Жак, стоя на коленях, перевязывал мою рану. Мы видели огонь выстрела и могли убедиться таким образом, что стрелявший действительно находился на поляне, сзади нашей охраны. Но что же случилось с нашими товарищами? Неужели они покинули свои места? Мы не могли ничего рассмотреть в темноте и принялись окликать соседей. Быть может, они и отвечали нам, но мы не слыхали их ответа, так как в это мгновение раздался оглушительный крик индейцев, затем глазам нашим представилось зрелище, заставившее нас похолодеть от ужаса.

Языки пламени лизали стволы деревьев и быстро охватывали их одно за другим. Индейцы подожгли лес… Пожар распространялся с ужасающей быстротой, сухие деревья горели, как солома. Густые клубы дыма окутывали нас со всех сторон настолько быстро, что мы уже с трудом могли дышать.

Голоса людей, звавших друг друга, заглушались треском горевших деревьев, и жар от пламени добирался уже почти до центра нашей поляны, окруженной огненным кольцом. Гибель казалась неизбежной. Я же, к тому еще, потерял много крови и от слабости не мог двинуться с места. Хотя я и видел, что товарищи постепенно собрались в центре поляны, возле бассейна, но силы оставили меня, и я потерял сознание.

Моей последней мыслью было, что я погибну в пламени. Но, к счастью, вблизи находился верный друг, в черной груди которого билось золотое сердце. Когда я очнулся после глубокого обморока, то увидел, что лежу по горло в воде, и только голова моя покоится на берегу бассейна. Мой добрый Жак, весь мокрый, стоял возле меня на коленях и с беспокойством щупал мой пульс. Увидав, что я открыл глаза, он вскрикнул от радости. Я поднял голову и огляделся. Страшная картина представилась моим глазам. Лес пылал вокруг бассейна. Сухие ветви загорались, как спички, и падали, охваченные пламенем, на землю с треском и шумом, подобным ружейным выстрелам. Огромные же стволы, подгоравшие у корня, валились с грохотом, напоминающим пальбу из тяжелых осадных орудий. Мог ли бороться слабый человек против разнузданных враждебных стихий? Но, к счастью, огонь нашел немного пищи на самой поляне, где было сравнительно небольшое число деревьев. Благодаря этому, пожар потерял свою силу довольно скоро. Однако земля оставалась раскаленной, и кое-где догорали огромные деревья, подобно гигантским факелам. Отыскивая товарищей глазами, я скоро увидел нескольких из них на противоположном берегу бассейна.

— Остальные там, в безопасности, — пояснил Жак, указывая рукой на воду.

И точно, я легко разглядел всех, кто уцелел в перестрелке, скрывающимися в воде, спасавшей какот страшного жара, так и от пламени. Но отчего же вот та маленькая группа не последовала общему примеру?

Дым начал понемногу рассеиваться, так что я сразу уже мог рассмотреть человеческие фигуры, принимающие неестественные размеры в колеблющихся клубах дыма. Среди них находились и фактические начальники нашего отряда, Гикман и Ветерфорд. Они казались страшно возбужденными и грозно размахивали руками. Долетавшие до меня слова указывали на общее раздражение и негодование. Все жесты указывали на двух людей, которые казались пленниками, под стражей четырех вооруженных товарищей.

Первой моей мыслью было, что это краснокожие, захваченные нами, но вспыхнувший недалеко кустарник осветил их, и я узнал в смертельно бледных и дрожащих людях Неда Спенса и Биля Вильямса.

Я взглянул на Жака, ожидая у него объяснения тому, что я видел; но еще прежде, чем он ответил на мой немой вопрос, я почти понял все, вспомнив свою рану и пулю, пробившую дерево над моей головой. Теперь стало ясно, кто стрелял мне в спину, и в то же время вспоминались и другие обстоятельства, при которых эта два человека уже не раз покушались на мою жизнь.

— Да, мистер Жорж, — сказал Жак, как бы отвечая на мои мысли. — Этих негодяев теперь судят. И за дело, как вам прекрасно известно. Ведь это они стреляли в вас, а вовсе не индейцы. Я сказал об этом господину Гикману и Ветерфорду, но они и сами видели, как эти два мерзавца целились в вас.

Шум в это время настолько утих, что я мог прислушаться к говору моих друзей.

Импровизированные судьи не соглашались друг с другом относительно приговора. Одни требовали немедленной казни. Другие говорили, что необходимо отсрочить исполнение приговора хотя бы для того, чтобы понять побудительную причину их преступления. Были, наконец, и такие, которые не верили в виновность преступников — настолько невероятным и чудовищным казалось им предательское убийство товарища во время сражения с общим врагом.

— Ведь в случае победы краснокожих их жизнь тоже подвергалась опасности. Как же могли они ослаблять силу сопротивлявшихся общему неприятелю?

Так говорили люди, судящие по собственным честным поступкам.

Но старик-охотник возражал им с полной уверенностью.

— Вы ошибаетесь, дети мои… Жизни этих молодцов не грозило ни малейшей опасности. В их сторону ни разу не долетела ни одна шальная пуля врага. Уже потому я смело утверждаю, что они заодно с индейцами… Наоборот, они служили шпионами нашему врагу, что и доказывается их поведением. Правда, мне еще неясно, почему они вернулись к нам после выстрелов сегодняшней ночью, я вполне согласен с вами, что в этом деле еще далеко не все ясно, но у меня есть подозрение о причинах поведения этих негодяев, а также и о причинах их ненависти к мистеру Жоржу… Этого с меня достаточно. Я уверен, что за спинами этих господ прячется кто-то, заставивший их действовать так, а не иначе.

— А вы уверены, что не ошибаетесь, Гикман, и что они действительно стреляли в своих? — спросил один из наших соседей.

Он был дружен с покойным дядей, потому и присоединился к нашему отряду.

— Уверен ли я? — переспросил старый охотник с негодованием. —Джим Ветерфорд и я видели своими глазами, как они целились, а наши глаза еще достаточно хороши, чтобы понять, куда направлено дуло карабина и в какую цель метит человек, держащий его в руке… Да, кроме того, мы следили за этими подлецами целый день, потому что подозревали их с первой минуты выступления отряда. Поэтому-то мы и видели, как они стреляли в Рандольфа, да и его негр подтвердил, что оба выстрела были направлены с одной стороны. Каких же вам еще нужно доказательств?..

Жак, не отходя от меня, крикнул судьям:

— А если нужны еще доказательства, мистер Гикман, то у бедного негра они найдутся. Одна из пуль предателей пролетела как раз над головой моего доброго хозяина и засела в дереве, возле которого мы стояли. Быть может, пулю эту и теперь еще можно разыскать, и тогда можно узнать наверняка, из чьего ружья она была выпущена.

Несколько человек подбежали к указанному Жаком одинокому дереву. К счастью, огонь пощадил его ствол, хотя ветви сильно почернели. Немедля, сняли кору на высоте человеческого роста, и под ней, действительно, нашли немного сплющенную пулю большого калибра, какие имел во всем отряде только Спенс… Итак, виновность преступников была вполне очевидна, и большинство голосов приговорило их к немедленной смертной казни.

— Пусть умрут, как собаки, — загремел голос Гикмана, и он взял ружье на прицел. — Возьми ружье, Ветерфорд… Пустите их, дети. Пусть, если хотят спастись, бегут в горящий лес.

Люди, державшие пленников, поспешили повиноваться и отошли в сторону, но оба негодяя стояли, как пригвожденные к месту, не смея пошевелиться и дико озираясь. Среди воцарившегося глубокого молчания снова раздался голос Гикмана.

— Джим, цельтесь в Спенса, а я беру на себя Вильямса.

Едва затихли эти слова, как раздались одновременно два выстрела, и когда дым от них рассеялся, оба изменника лежали на земле мертвые…

Зажженный врагами огонь продолжал удаляться от нашей поляны, распространяясь в противоположную сторону и, естественно, оттесняя наших врагов. Пожар свирепствовал уже более чем на тысячу метров от нас, так что воздух начинал очищаться, и земля остывать. Выйдя из воды, мы устроили военный совет, на котором и было высказано общее предположение о том, что индейцы, по всей вероятности, удалились, считая нас погибшими в пламени. О том же, что мы спаслись, краснокожие, понятно, не могли иметь сведений.

Как только приговор над преступниками был произнесен и приведен в исполнение, все участники суда поспешили обратно в воду, так как жара была еще невыносима. Только два человека остались на берегу — наши старые охотники. Вооружившись ножами, они преспокойно снимали кожу с лошади, пристреленной Гикманом. Теперь только я понял, что старик убил своего верного друга для того, чтобы спасти насвсех от голодной смерти… Спокойно и аккуратно отрезал он куски мяса, раскладывая их тут же на горячие уголья, в которых недостатка не было. Все это наши старики проделывали так хладнокровно, как будто готовили ужин у себя на кухне. Вскоре к ним присоединились наименее уставшие, или наиболее голодные товарищи, помогая в приготовлениях к ужину. Я и те, которым еда была менее нужна, чем свежесть, оставались в воде, и только наши головы виднелись на поверхности пруда.

Вдруг позади нас раздался страшный шум, и какая-то огромная масса бросилась в воду, обдавая всех нас целым фонтаном брызг. Все в ужасе оглянулись… Огромный кайман, каких мне еще ни разу не приходилось видеть, очевидно, обиделся на наше вторжение в его владения. С диким ревом, заставившим вздрогнуть самых храбрых, направлялся он к нам, видимо, намереваясь плотно поужинать одним из нас. Мы все бросились вон из воды, оставив чудовище хозяином бассейна, в котором оно и принялось резвиться, как бы радуясь тому, что обратило нас в бегство. Но ему недолго пришлось торжествовать: меткая пуля Гикмана положила конец его радости, вместе с его жизнью.

Лесной пожар продолжался всю ночь, весь следующий день и еще ночь до рассвета. Но около нас пламя уже окончательно потухло, и только несколько обгорелых пней напоминали нам об ужасной опасности. Предусмотрительность Гикмана спасла нас от голода. В течение четырех дней мы питались сосновыми шишками, лошадиным мясом и даже убитым кайманом, вкус мяса которого слегка напоминает несвежую рыбу; но на безрыбье и кайман рыба, как утверждал Жак, с чем поневоле пришлось и нам согласиться.

Мы надеялись выбраться из леса, когда утихнет пожар, хотя бы пришлось пробиваться через целую армию неприятеля. Даже самые нерешительные из нас после перенесенных опасностей и лишений готовы были к этому испытанию.

Печальное и неприятное соседство представляли для нас трупы казненных негодяев. От сильной жары они раздулись до невероятных размеров и заражали воздух зловонными миазмами. Пришлось наскоро закопать их, что также было не особенно приятным делом.

Когда настала вторая ночь, мы начали обсуждать вопрос о том, не пора ли выбраться из западни, в которой мы просидели целую неделю.

Сам Бог, казалось, помогал нам. Небо покрылось тучами, и пошел дождь, благодаря которому лесной пожар должен был окончательно прекратиться и раскаленная земля охладеть. В связи с этим, наиболее нетерпеливые товарищи хотели отправиться в путь немедленно, но более опытные советовали подождать еще несколько часов, до наступления полной темноты. Дождь все продолжался, усиливая эту темноту, но кое-где в лесу еще вспыхивали остатки пожара.

Около полуночи двинулись мы в путь и вступили в чащу сгоревшего леса, соблюдая глубочайшее молчание. Моя левая рука была на перевязи, и держал ружье только правой рукой. При этом нелегко было закрывать оружие от проливного дождя.

Около мили прошли мы наугад, стараясь только сохранить направление, по которому шли сюда. В сердцах наших начала уже оживать надежда, что удастся пройти лес без всяких препятствий, но мы забыли о хитрости и упрямстве наших краснокожих врагов и стали надеяться слишком рано…

Скоро нам пришлось убедиться в том, что враги все время следили за нами и окружили нас в ту самую минуту, когда мы думали, что оставили их далеко позади себя.

Огонь сотни выстрелов и целый рой пуль показали нам, что надежды наши были напрасны… С дикими криками ринулись на нас краснокожие одновременно со всех сторон, не дав времени опомниться… Битва была непродолжительна, но ужасна. Большая часть наших воинов погибла, дорого отдав свою жизнь, и наш отряд был уничтожен. Врагов приходилось по пять человек на одного, а мы к тому же очень устали и были истощены голодом.

Имея возможность действовать только одной рукой, я едва мог защищаться. Я помню только, что удар томагавком в голову повалил меня на землю…

---

Глава 21
«Оцеола вождь семинолов». Майн Рид

« Глава 20

Глава 22 »