Глава XX

---

Освобожденные из нашего лесного укрепления, мы спустились вниз по реке и затем добрались до Сан-Марка, откуда волонтеры разъехались по домам в связи с окончанием срока их службы. Я присоединился к старику Гикману и одному из его друзей, вместе с моим верным Жаком. Бедняга страшно изменился за время нашего семинедельного пленения, как называл Гикман выдержанную нами осаду. Мы все исхудали, конечно, «на пище святого Антония», но Жак положительно стал сам на себя не похож. Он так отощал, что жалко было на него смотреть.

Несмотря на то, что я ехал домой после долгого отсутствия и должен был увидеть нежно любимых мать и сестру, я все же не мог отделаться от мрачных предчувствий, мучивших меня всю дорогу.

Два года провел я, не имея известий от своих и не зная даже, живы ли они. Только в Сан-Марке я мог просмотреть газеты за последние недели и из них узнал, что в нашей местности все было благополучно. Если бы на нашей плантации случилось какое-либо несчастье, то здесь, без сомнения, о нем бы знали… А между тем грусть не покидала меня. Быть может, она была предчувствием? Я так внезапно уехал из дома, так долго не мог передать родным известий. Они могли думать, что я давно погиб… Их могли с умыслом убедить в этом. С ужасом думал я о планах Кингольда относительно моей сестры…

Мои опасения скоро оправдались. Случилось самое худшее из всего, что я мог предвидеть. Еще в дороге я получил известие, что матушка скончалась, а сестра похищена и увезена насильно, неизвестно куда. Посланный мне навстречу вестник несчастья встретил меня недалеко от нашей плантации и рассказал подробности случившегося. Отряд индейцев неожиданно напал на наш дом. Они убили мою бедную матушку и старика-дядю, жившего у нас, сестру же увезли с собой. Выслушав ужасное известие, я дал шпоры лошади и поскакал, как безумный.

Вихрем несся я по тропинке через лес к дому. Мой добрый конь лихо перескакивал через все препятствия и, казалось, разделял мое нетерпение. По дороге я встретил какого-то человека, как мне показалось белого, сделавшего мне знак остановиться. Но я проскакал мимо него, отчаянно махнув рукой.

Доскакав до места, откуда должен был открыться вид на наш дом, я сдержал свою лошадь и оглянулся. Дома не было… Все постройки, до последней негритянской хижины, исчезли. Вместо них, передо мной была куча дымящихся развалин, из которых временами еще вырывался столб пламени, освещая все окружающее зловещим красным заревом.

Я не мог более видеть этой ужасной картины и хотел уже снова пустить вскачь лошадь, стараясь умчаться от невыносимого горя, когда внимание мое привлекло несколько человек, бродивших, точно отыскивая что-то среди развалин. Двое или трое верхами гонялись за разбежавшимся стадом.

По виду этих людей, так спокойно занимающихся своим делом среди страшного опустошения, можно было подумать, что они-то и были причиной этого опустошения. Я знал уже, что нападение было совершено сегодня на рассвете. С тех пор прошел час-два, не больше. Не были ли эти люди индейцами, роющимися в развалинах и уводящими наш скот? Мне сказали, что убийцы ушли, но, может быть, они вернулись для грабежа? Размышляя таким образом, я пустил мою лошадь шагом и медленно двигался вперед, сжимая в руках ружье… Я решил в душе, если люди окажутся индейцами, напасть на них и погибнуть под их ударами, убив хотя бы двух-трех злодеев-грабителей.

В это время меня догнали мои спутники, и мы налетели, как ураган на тех, кого считали грабителями. Но это были друзья-соседи, поспешившие к месту несчастья. Они встретили меня так сердечно, с таким искренним сочувствием, что я был глубоко тронут. Когда я сошел с коня, все молча окружили меня.

Да и что можно было сказать в такую минуту?.. Я первый прервал тяжелое молчание. С трудом выговаривая слова, дрожащим голосом я спросил:

— Где они?..

Меня поняли, и кто-то молча взял меня за руку и повел к бассейну. Здесь я увидел вторую группу людей, окружавшую что-то, лежавшее на земле. Я угадал, что это было… Толпа почтительно расступилась при моем приближении, и мой провожатый подвел меня к телу моей бедной матушки… Рядом с ней лежали израненные тела дяди и нескольких преданных невольников, честно пытавшихся защитить своих господ.

Но как рассказать то, что я почувствовал, когда откинул то покрывало, которым чьи-то сострадательные руки прикрыли тело моей несчастной матери!..

Страшно вспомнить то, что я увидел. Прекрасное лицо ее было неузнаваемо под запекшейся кровью. Ее чудные серебристые волосы… Нет, нет, я не могу вспоминать об этом ужасе…

Тело дяди было так же исколото ножами, так же скальпировано, как и той, которую я любил больше всего в жизни… Дальше я ничего не помню… Упав на истерзанное тело матери, я разразился безумными рыданиями, покрывая поцелуями ее похолодевшие руки…

Но как ни глубока была моя скорбь, я не должен был забывать сестру. Где она теперь? Куда увезли ее злодеи?.. На мои вопросы, окружающие молча указали на лес. По их лицам струились слезы… Я все понял. Сестру увезли краснокожие. Страшная злоба вспыхнула в моей груди. До этого времени я чувствовал к индейцам только симпатию. Я знал, сколько зла было причинено им белыми, знал, что в конце концов их вынудят сдаться, и не мог не жалеть их. Но кровь моей матушки взывала к мести, и я поклялся над ее обезображенным телом жестоко отомстить индейцам за смерть этой добрейшей, поистине святой женщины.

С этого дня я стал смертельным врагом краснокожих.

Такую же клятву дали Гикман и пятьдесят соседей, окружавших меня, и в числе их первым поднял руку к небу мой верный негр Жак.

Нельзя было терять ни минуты. Товарищи, избравшие меня своим вождем, быстро вооружились; я переменил усталую лошадь на свежую, приехавшие со мной волонтеры сделали то же, и мы пустились на поиски.

Нетрудно было отыскать след гнусных убийц. Все они были верхом и, по-видимому, даже не скрывались, вопреки обычаю краснокожих. Они шли некоторое время вверх по реке, затем перешли вброд в том самом месте, где я переходил реку перед отправлением на войну. Мало того, нам пришлось ехать по той же тропинке, по которой тогда ехал молодой вождь семинолов. Это совпадение поразило меня, и сердце мое сжалось. Я стал расспрашивать своих спутников, не видел ли кто из них, к какому племени принадлежали индейцы, напавшие на нашу плантацию? Два человека видели уезжающих индейцев, увозивших сестру, Виолу и всех молодых невольниц. Негры с нашей плантации должны были следовать за ними пешком. Руки невольников не были связаны, но, по-видимому, они не особенно сопротивлялись грабителям. Индейцы принадлежали к племени Красных Палиц, и во главе их находился молодой вождь Восходящее Солнце, Оцеола. Так, по крайней мере, уверяли меня спутники, на основании рассказов двух очевидцев.

Я столько перечувствовал за последний месяц, что мне трудно было разобраться в моих ощущениях. Однако как ни измучено было мое сердце, оно все сжалось от горя при этом рассказе, которому я решил не придавать веры без более точных и неопровержимых доказательств.

Возможно ли, чтобы Оцеола участвовал в столь гнусном деле, чтобы он стал грабителем и убийцей? И кого же? Женщины, старика и людей, знакомых ему, — матери и дяди того, кого он называл другом!.. Нет, нет!.. Очевидцы могли ошибиться в темноте. Я не мог им верить, особенно когда узнал их имена. Спенс и Вильямс утверждали, что видели Оцеолу. К тому же, они первые присоединились ко мне, к моему крайнему удивлению. Но еще более удивило меня отсутствие Ареуса. Он громче всех кричал о своем горе, о своей любви к несчастной похищенной девушке, громче всех взывал к мщению, однако, когда дело дошло до погони, то он поспешил удалиться к себе под каким-то нелепым предлогом.

Подозвав к себе Спенса и Вильямса, я попросил подтвердить их рассказ, что они и сделали, согласившись впрочем с тем, что было еще темно, когда на плантацию напали индейцы, так что они не могли с полной уверенностью сказать, были ли то индейцы из племени Красных Палиц. Одно утверждали они положительно, что предводителем грабителей был Оцеола.

Одну минуту я думал, что началась общая резня, но тотчас же отогнал эту мысль. Действительно, если бы краснокожие решились разорять плантации за то, что белые объявили им войну, то они нападали бы на всех без исключения. Между тем только моя плантация была разграблена, только мой дом сожжен, только мое семейство убито, только моя сестра увезена.

Почему же на других плантациях все осталось нетронутым, хотя там также были не готовы к защите?

Очевидно, нам кто-то мстил. Но кто же? И за что? Какую причину для ненависти мог иметь Повель, мой старый друг, столько раз доказывавший мне свою преданность, даже в военное время?.. Нет, нет, он не способен на подобную низость. Я не мог поверить двум негодяям, утверждавшим, что они узнали его. Мне было хорошо известно, что они способны на всякую ложь, на всякую гнусность.

Да и что могло заставить Оцеолу так внезапно изменить свое отношение ко мне? Быть может, он вспомнил презрение, выказанное ему как-то раз матерью, несмотря на ее благодарность за спасение моей сестры? Но опять-таки я не мог не сказать себе, что было бы смешно и низко мстить женщине за необдуманные слова, сказанные десять лет назад. И как мстить!.. Нет, на такую жестокость Повель был неспособен.

Мои тягостные размышления прервал крик проводников:

— Индейцы, индейцы!..

Предполагая, что краснокожие перед нами, я пришпорил коня и бросился вперед. Все мои спутники сразу остановились, отставшие поспешно догоняли своих, а проводники продолжали неистово кричать:

— Индейцы, индейцы!..

— Где же вы видите индейцев? — спросил их старый Гикман.

— Вон там, в чаще дубов. Они укрываются между деревьями, — отвечал один из проводников.

— Там нет никаких индейцев, — проговорил старый охотник, смотря на них с презрением.

— Да мы слышали, как они перекликались.

— Нет, друзья мои, индейцы перекликаются только выстрелами. Съешь меня крокодил, если здесь вы не приняли за голос индейцев крик какой-нибудь совы… Эх вы, горе-богатыри!.. Испугаетесь и побежите при малейшем шуме. Стойте на месте, храбрецы, не то я пущу вам вдогонку добрый заряд!

Сойдя с лошади, Гикман привязал ее к дереву в чаще непроходимого кустарника.

— Поди сюда, Джим Ветерфорд, — обратился он к своему старому приятелю. — Посмотрим, что там так напугало наших молодцов.

Ветерфорд привязал свою лошадь рядом с лошадью Гикмана, и затем оба исчезли в густой чаще леса. Все остальные, сбившись в кучу и не слезая с коней, ожидали результатов рекогносцировки. Вскоре из-за деревьев донесся до нас громкий хохот обоих охотников. Успокоенные их веселостью, мы двинулись вперед, желая узнать ее причину. Они стояли в нескольких десятках шагов от нас, причем Ветерфорд рассматривал какие-то следы на сырой земле, а Гикман указал нам группу быстро убегающих животных, очевидно, напуганных нашим приближением.

— Смотрите, вот ваши индейцы! Не правда ли, как они страшны?

Все, исключая тех, кто был причиной тревоги, не могли не рассмеяться, а старый охотник продолжал:

— Я знал, что это не индейцы. Слушайте вы, храбрецы, не умеющие отличить людей от коров, не ездите впереди, иначе, держу пари, что вам придется сегодня заснуть без волос на голове!

Мы последовали этому мудрому совету и пустили вперед в качестве разведчиков двух старых охотников. Остальные следовали за ними, держась возможно ближе друг к другу.

Мы продолжали идти по той же дороге, по которой прошли грабители, но оказалось, что их не так легко было настичь, как мы сначала думали.

Мы прошли уже около десяти миль, и все еще не видели индейцев, хотя шли все время по их следам. Они, очевидно, догадались, что их преследуют, и ускорили свое бегство, так как теперь они продвигались так же быстро, как и мы.

— Они всего на полчаса опередили нас, — неожиданно объявил Гикман, рассматривая следы, оставленные шайкой.

И действительно, несмотря на сильную жару, сломанные ветки деревьев были еще свежи, и стоптанная трава не успела подняться.

— Я никогда не видел, чтобы краснокожие удалялись так быстро и так неосторожно, — продолжал старик, покачивая своей седой головой. — Они бегут, как стадо испуганных оленей, и, должно быть, уж очень устали. Я уверен, что они вымокли, как крысы, удирая во все лопатки…

Взрыв смеха был ответом на это замечание.

— Не так громко, дети мои, не так громко, — прервал Гикман серьезным тоном. — Не забудьте, что у краснокожих длинные уши. Если же они нас услышат, то тогда все погибнет. Надо идти в глубоком молчании, так как нас разделяет не более мили.

И наклонившись, чтобы рассмотреть след, он вскрикнул:

— Нет, гораздо меньше мили!.. Итак, дети мои, будьте немы, как рыбы, и я обещаю вам, что не пройдет и часа, как мы увидим на этот раз настоящих индейцев. Но только, ради Бога, молчание, полное молчание…

Повинуясь старику, мы двигались с величайшей осторожностью, избегая всякого шума и только изредка обмениваясь шепотом несколькими необходимыми словами. Каждую минуту ожидали мы появления тех, кого преследовали. Проехав таким образом около полумили, мы выехали на большую поляну, вид которой нас очень обрадовал. До сих пор густая чаща леса сильно замедляла наше движение, теперь, имея перед собой свободное пространство, мы могли двигаться гораздо быстрее.

Но опытные люди не разделяли нашей радости. Гикман объяснил нам все неудобство нашего положения.

— Это глупое открытое место все испортит.

— Почему? — спросил я.

— Да потому, что пройдя здесь, они, наверно, оставили для наблюдения одного из своих по другую сторону поляны. Я ни одной минуты не сомневаюсь, что они это сделали даже и в том случае, если и не подозревают за собой погони. Этой простейшей предосторожности не забудет ни один индеец. А, следовательно, нам никоим образом не удастся проскакать этот открытый луг незамеченными. Когда же они нас увидят, то прощай надежда поймать их! Солнце скоро сядет, болото уже недалеко. Они успеют добраться туда раньше нас. А там уж нетрудно угадать, что они сделают.

— Что же они сделают?

— Они разбредутся по трущобам, скрытым между трясинами, и поверьте, скорей удалось бы нам найти иголку в стоге сена, чем кого-нибудь из них.

— Что же нам делать, Гикман?

— Оставаться здесь. Мы же с Джимом Ветерфордом проберемся до опушки леса и увидим, прошли ли они через эту поляну. Если да, то придется сделать крюк и обогнуть эту равнину. Ничего другого не придумаешь.

Все мы признали основательность этого совета и предоставили старому охотнику действовать по своему усмотрению. Передав нам свою лошадь на хранение, он быстро исчез в чаще леса, вместе со своим товарищем. Мы ждали его довольно долго. Некоторые уже начали поговаривать о том, что мы напрасно теряем драгоценное время, и даже пытались продолжать путь.

Мое понятное нетерпение подсказывало мне то же желание, но я был уверен в опытности наших стариков-охотников. Наконец они вернулись.

— Враги прошли поляну наискось, — объяснили они нам. — Мы видели даже одного из людей их отряда.

Однако, как ни близко был от нас неприятель, но было трудно преследовать его уже потому, что отряд разбился на группы и поехал по разным дорогам.

Наши проводники поняли эту хитрость врага, рассмотрев следы, оставленные в густой траве. В одном месте, казалось, прошел только один человек, но наши охотники были слишком опытны, чтобы не понять хитрости. Идущие гуськом индейцы старательно ставили ногу на след, оставленный предыдущим. Очевидно, враг чувствовал преследование и хотел сбить нас с толку. Полученные сведения заставили нас призадуматься. Часть моих спутников хотела уже прекратить погоню, ставшую бесполезной, так что я должен был употребить немало усилий, чтобы убедить их в противном и вернуть им мужество и надежду на успех. Старый Гикман помог мне.

— Конечно, мы не настигнем их сегодня, — сказал он, — днем невозможно перейти через открытое пространство, обходить же его слишком долго, так как оно более сорока миль в окружности. Но дождавшись ночи, мы спокойно переберемся, а затем, обещаю вам, что мы с Джимом найдем след индейцев в каком угодно болоте. Пусть съест меня крокодил, если я не исполню этого обещания!

Все решили последовать совету Гикмана.

Мы продвигались бесшумно, как привидения, выбирая места, где трава была гуще, чтобы заглушить топот наших лошадей.

Таким образом мы вновь достигли леса, будучи уверены, что нас никто не видел, и остановились, прежде чем решить, в какую сторону направиться. В сущности, следовало бы подождать утра, но люди и лошади умирали от жажды, так как с самого полудня мы не видали ни капли воды. Кроме того, и голод давал себя знать, но с ним легче было справиться, чем с жаждой. Поэтому мы решили немедленно двинуться вперед в надежде найти где-либо воду. Опытность наших старых проводников и тут сослужила нам верную службу. В мирное время они часто охотились в этой местности и вспомнили, что недалеко находится пруд, близ которого они не раз отдыхали. Хотя из-за темноты не так легко было найти это место, но мы все же решили попытать счастья и, не теряя времени, углубились в лес. Осторожно продвигался наш отряд в густой чаще.

Временами наши проводники останавливались, и мы все вынуждены были делать то же самое. Несколько раз Гикман и его товарищи не знали, в какую сторону идти. Днем они сумели бы найти направление, благодаря коре деревьев, помогающей охотникам различать северную сторону, всегда покрытую мхом или лишайниками. Но ночью это было невозможно. Хотя Гикман и уверял, что ему достаточно ощупать ствол, чтобы быть уверенным в направлении, однако он тщетно ощупывал каждое дерево, очевидно, теряя терпение.

— Ничего не понимаю, Джим, — проворчал он неожиданно, обращаясь к своему товарищу. — Если эти деревья не переменились с тех пор, как мы были здесь с тобой в последний раз, то я готов всю жизнь охотиться с кошкой, вместо собаки… Все стволы ободраны! Я сломаю одну из веток повыше, и тогда, может, пойму, в чем дело.

И точно, Гикман сломал большую ветку с первого попавшегося дерева и принялся растирать листья между пальцами. Послышался легкий треск, как от свертываемой бумаги.

— Теперь я понимаю, в чем дело, — угрюмо промолвил охотник. — Гусеницы подъели корни деревьев настолько, что они все до одного высохли. Да, черт возьми, решительно все до единого, — повторил он, осмотрев несколько стволов. — Плохо дело, дети мои… Приходится нам идти наугад. При таких обстоятельствах даже мы, старые охотники, не можем с уверенностью сказать, где искать дорогу к пруду, о котором мы говорили. Мы с Джимом так же беспомощны среди этого мертвого леса, как и всякий из вас.

Мои спутники пришли в уныние, не зная, что делать и на что решиться. После нескольких минут молчания старый охотник заговорил вновь.

— Не надо отчаиваться, дети мои. Если я сам не могу провести вас к воде, то, быть может, это сделает мой старый конь. Не так ли, верный друг? — обратился он совершенно серьезно к своей любимой верховой лошади. — Иди и постарайся помочь нам!

При этих словах Гикман бросил поводья на шею лошади, которая решительно пошла вперед, ни на секунду не колеблясь в направлении. Мы все двинулись за нею. Немного спустя Гикман стал весело уверять нас, что его конь чует воду, и в самом деле умное животное, очевидно, шло по верному следу. Оно бодро вытягивало шею, нюхая воздух и с нетерпением рвалось вперед. Повеселели и мы, обрадованные надеждой утолить мучившую нас жажду, как вдруг наш проводник остановился.

— Что такое, Гикман? — спросил я шепотом.

— Тише… Ни с места, — отвечал он мне едва слышно.

— Что такое?.. Почему опять остановка? — шептали наши товарищи, горя нетерпением скорее добраться до воды.

— Надо быть вдвойне осторожным с индейцами, — шепотом объяснил нам Гикман. — Мне пришло в голову, что индейцы могли остановиться у того самого пруда, к которому мы подходим, так как поблизости нигде нет другого источника, даже ручья. А раз это так, то мы не должны прежде всего допустить, чтобы они заметили наше приближение, не то разбойники снова скроются от нас в лесу, где мы окончательно потеряем их из виду.

С этим все должны были согласиться.

— В таком случае не двигайтесь с места, господа, пока Джим и я пойдем в разведку. Во всяком случае, не беспокойтесь о воде. Теперь я знаю, где она. Вы скоро утолите вашу жажду.

Оба старика сошли с лошадей и, сдавшись на мои усиленные просьбы, согласились взять и меня с собой.

Оставив лошадей под охраной наших товарищей, мы отправились в путь.

Сосновые иглы, покрывавшие почву, заглушали шум наших шагов, хотя мы шли довольно быстро, так как в этом месте лес был не так густ. За какие-нибудь десять минут мы отошли довольно далеко от своих, все еще не замечая близости воды. Признаюсь, я уже начинал волноваться, не заблудились ли мы, но в это время перед нами между деревьями мелькнул свет костра.

— Это индейцы, — прошептал Гикман мне на ухо. Я вздрогнул, но скоро овладел собой и предложил немедленно вернуться за нашими товарищами.

Но старые охотники решили подойти еще ближе, чтобы узнать, каковы силы наших врагов. Пробираясь ползком между кустами и стараясь всегда держаться в тени, мы мало-помалу приблизились к огню, разложенному на той самой поляне, посреди которой, по словам старых охотников, находился естественный бассейн. Наконец мы очутились довольно близко для того, чтобы осторожно окинуть взглядом всю поляну.

Прежде, всего нашим глазам представился обычный мексиканский бассейн, окруженный отдельными громадными камнями и вековыми деревьями. В тени этого исполинского леса виднелись фигуры, по-видимому, спавших людей, и стреноженные лошади.

У самого огня стоял человек с оружием в руках. Он сторожил спящих, хотя и сам почти спал. Голова его была опущена на грудь, а рука, державшая карабин, бессильно опустилась с седла. Огонь освещал красную кожу его лица, черты которого трудно было разглядеть из нашей засады. На его голове развевались три страусовых пера — головной убор Оцеолы. Я почувствовал, как больно сжалось мое сердце, видя, чтоубийцей моей матери, похитителем сестры был тот, кого я с юности считал своим другом…

Вокруг всадника виднелись различные группы людей, из которых одна сразу привлекла мое внимание. Три или четыре человеческие фигуры, лежавшие на земле в густой тени, были, несомненно, женщины, судя по одежде. Две из них немного отодвинулись от остальных, причем голова одной покоилась на коленях у другой. Я ни минуты не сомневался, что это были сестра и Виола. Сердце мое страшно забилось. Описать ужасное волнение, охватившее меня в эту минуту, я не в силах…

Я вспомнил трупы матери и дяди, зверски убитых этими людьми, вспомнил отцовский дом, превращенный в кучу пепла, и в то же время видел сестру, прекрасную, невинную и беззащитную в плену у шайки демонов! Кровь ключом кипела во мне. Я был способен забыть всякую осторожность и кинуться на злодеев. Я забыл все на свете, видя перед собой убийцу моих близких. Я помнил только, что он был от меня на расстоянии выстрела, и, схватив свое ружье, прицелился в того, кем так недавно еще восхищался, готовый отдать за него свою жизнь. Я уже хотел спустить курок, как вдруг рука Гикмана легла на мое плечо, а Ветерфорд выхватил у меня ружье. Когда прошла первая минута бешенства, я понял, что они были правы.

Старый охотник, приложив губы к моему уху, прошептал:

— Еще не время, Жорж… Его смерть ничему не помогла бы, так как другие схватили бы женщин и скрылись бы от нас. Нас троих недостаточно, чтобы овладеть ими. Мы потеряли бы свои скальпы, вот и все… Возвратимся за нашими товарищами, окружим шайку, захватим убийц врасплох и переловим их всех до единого.

Он быстро пополз, извиваясь, как кайман, между деревьями. Мы с Ветерфордом последовали его примеру и вскоре были уже вне освещенного пространства. Вскочив тогда на ноги, мы на минуту остановились, прислушиваясь, нет ли за нами погони. Но кругом все было тихо, слышалось только фырканье пасущихся лошадей да треск сухих веток, пожираемых огнем костра.

Успокоившись на этом, мы побежали к нашим товарищам так быстро, как позволяли нам наши силы. Старые охотники продвигались вперед без малейшего колебания. Раз пройденный путь был им так же знаком, как мне дорога от города к моей плантации. Несмотря на темноту, мы продвигались довольно быстро, как вдруг до нашего слуха долетел выстрел, заставивший нас присесть от удивления.

Мы переглянулись, недоумевая. Выстрел раздался не со стороны, где мы оставили своих врагов, а с той, где должны были ожидать нас товарищи. Да кроме того, очевидно, что стрелять не могли ни те, ни другие, так как мы были слишком далеко от обеих стоянок для того, чтобы звук выстрела мог долететь до нас так ясно. Или, может быть, наши друзья, устав от ожидания, пошли нам навстречу?.. Но в кого же могли они стрелять?

Каждый из нас задавал себе все эти вопросы. Мы не успели еще обменяться ни одним словом, как прозвучал второй выстрел, все в том же направлении. Очевидно, это был ответ первому стрелявшему, так как прошло слишком мало времени, чтобы можно было вновь зарядить только что разряженное ружье.

Мои спутники не могли объяснить происхождения этих выстрелов, несмотря на свое знание лесной жизни. Быть может, заблудившиеся в лесу индейцы подавали сигнал своим?..

Как бы там ни было, но до нас смутно доносились признаки движения во вражеском стане. Выстрелы и там, очевидно, произвели свое действие, разбудив спящих людей и стреноженных лошадей.

Мы бросились снова бежать в направлении наших товарищей. На пути нам неожиданно попались два всадника, лица которых были неузнаваемы в темноте, но которые, очевидно, убегали и боялись быть нами узнанными. Были это индейцы или белые?.. Они ли стреляли, и в кого?.. Загадка осталась загадкой. Всадники ничего не ответили на оклик Гикмана и проскакали мимо нас по направлению, противоположному тому, где мы оставили наших друзей, так же как и наших врагов.

Такое поведение показалось нам подозрительным. Гикман проворчал со злобой:

— Это они стреляли. Я уверен в этом…И что страннее всего, мне ясно кажется, что звук только что слышанных выстрелов мне знаком. Наш брат, лесной бродяга, умеет различать ружье. Не так ли, старый дружище Джим?

— Мне также показался знакомым звук этих выстрелов, но я не могу вспомнить, где я их слышал… Постойте… сдается мне, что первый выстрел точь-в-точь такой же, как у карабина Спенса…

— Верно, Джим! Теперь я знаю и другой. Стреляли из винтовки Вильямса… Как бы то ни было, мы оставили этих господ вместе с нашими, а они очутились здесь. Очевидно, они желали предупредить индейцев о нашем приближении… Какую же дьявольскую комедию играют эти негодяи! Они мне дорого за нее заплатят… Скорей, скорей, друзья мои, не то мы опоздаем, и индейцы уйдут от нас. Проклятые выстрелы испортили все дело!..

Мы едва поспевали за ускоряющимся шагом старика, пока наконец, после десяти минут отчаянного бега не наткнулись, совершенно неожиданно, на наших друзей, которые, услышав выстрелы, подумали, что мы вступили в бой с краснокожими, и спешили к нам на помощь.

— Где Нед Спенс и Биль Вильямс? — прежде всего спросил Гикман. — Мне необходимо переговорить с ними.

Никто не отозвался на его зов. Ни того, ни другого не нашли в рядах товарищей, и никто не знал, куда они делись.

— Я был уверен, что они удрали, — злобно буркнул старый охотник. — И теперь я начинаю понимать их игру. Ну, да теперь не время говорить обо всем этом. Индейцы не будут нас ждать, предупрежденные проклятыми изменниками. Да и в тишине уже нет надобности. Нужна только быстрота да смелость… Итак, осмотрите ваши ружья, дети мои, и цельтесь вернее… Вперед!.. С Богом!..

Мы бросились вперед в беспорядке, не разбирая дороги, сгорая желанием во что бы то ни стало схватить убийц и не дать им убежать. Было решено, что мы сделаем общий залп, как только подойдем достаточно близко, и затем бросимся на тех, кто останется в живых, с саблями и пистолетами.

Отдаленный шум во вражеском стане служил нам лучшим указателем дороги, но, к несчастью, когда мы подошли примерно на триста-четыреста шагов от поляны, где горел костер, полная тишина внезапно воцарилась в лесу. Но мы уже могли видеть отблеск костра, продолжавшего гореть, и продвигались прямо на него.

Воцарившаяся тишина заставила нас подумать об осторожности. Мы могли попасть в западню, в особенности имея дело с вождем Красных Палиц, столь опытным в лесной войне. Поэтому шагах в семидесяти от поляны, несколько человек из нашего отряда спешились и ползком продвинулись вперед.

Представьте наше разочарование, когда разведчики тотчас же вернулись назад с вестью, что поляна пуста, что индейцы, лошади, пленники — все исчезло бесследно. Лишь один костер горел на покинутой стоянке краснокожих грабителей.

Мы обыскали все кусты на опушке, но не нашли ничего. Конечно, нельзя было и думать о преследовании врага темной ночью…

Поэтому мы решили пуститься в погоню на рассвете, а до тех пор расположиться на отдых в покинутом врагами лагере… Напившись и напоив лошадей, мы затушили огонь и, расставив стражу, стали укладываться на отдых.

---

Глава 20
«Оцеола вождь семинолов». Майн Рид

« Глава 19

Глава 21 »