Глава II

---

Позади оранжереи находился круглый бассейн, большой глубины и более ста сорока футов в окружности, формой напоминающий опрокинутую сахарную голову. На дне бассейна было несколько круглых углублений, похожих на колодцы. В некоторых местах перегородки, разделяющие их, были разрушены, представляя собой как бы пчелиные соты гигантского размера, в которых некоторые ячейки прекрасно сохранились. Такие бассейны бывают иногда совершенно сухи.

Эти естественные резервуары, свойственные только Флориде, обыкновенно окружены довольно возвышенными скалами, среди которых растут магнолии, лавровишневые деревья, вечнозеленый дуб и много других пород вперемежку с пальмами. Иногда подобные резервуары встречаются в хвойных лесах, иногда их можно видеть посреди зеленой степи, или саванны, как островки посреди океана. Бассейны Флориды играли большую роль в войнах, которые вели европейцы с индейцами.

С одной стороны наш бассейн подобно ширме окружали полукругом скалы, с другой — группы пиний и пальм, о которых я уже говорил. Вода в нем была чистая и прозрачная, и в ней водилось много самых разнообразных рыб и разные породы черепах. Здесь мы с сестрой любили купаться, что под жгучим солнцем Флориды такая же необходимость, как и удовольствие. В это святилище, специально предназначенное для членов нашего семейства, вела дорожка, проходящая через апельсиновую рощу.

За бассейном простирались возделанные поля, далее же начинался высокий лес кипарисов и белых кедров, посреди широко раскинутых непроходимых болот. За плантацией, по другую сторону, начиналась степь, естественная саванна, где паслись на полной свободе наши лошади и другие стада, там же видны были кое-где группы оленей, диких коз и целая масса степных птиц.

Все молодые южане любят охоту. Я не был исключением из этого общего правила. Я охотился в сопровождении двух прекрасных охотничьих собак, подаренных мне отцом, часто, прячась вблизи бассейна, выслеживал и выжидал приближения диких коз, причем охота у меня была всегда удачна, так как при таком обилии дичи с двумя собаками можно быть уверенным в успехе.

В одно прекрасное утро я был со своими собаками на своем обычном месте, на возвышенной скале, откуда мог обозревать всю равнину, однако же достаточно скрытый за густой зеленью кустарников.

Солнце еще не взошло, лошади были еще заперты в конюшне, а коровы и овцы — в своих стойлах. Несмотря на полный покой степи в ней, к моему крайнему огорчению, не видно было ни одной козы, ни одного оленя. Я потихоньку ворчал, так как обещал матушке доставить хорошую дичь, поскольку она поджидала гостей к обеду.

Вероятно, кто-нибудь был раньше меня в степи. Может быть, молодой Кингольд из соседней плантации или кто-либо из индейцев, всегда бодрствующих? Степь открыта для всех. Чем больше я наблюдал, тем больше убеждался в том, что, наверно, кто-нибудь да был в степи. Кингольд или Гикман, старый охотник на аллигаторов, хижина которого стояла на границе наших владений, или один из индейцев, соседей наших, — не все ли равно? Важно то, что нет дичи для нашего обеда. Я должен был удовлетвориться несколькими дикими индейками, крики которых слышал в тишине утра. Но так как накануне я убил пару этих птиц, то мне и хотелось принести домой другую добычу.

— Надо пойти к старику Гикману, — сказал я сам себе. —Он может повести меня в лес, или, ежели он уже совершил свой утренний обход, то у него, наверно, есть какая-нибудь дичь в запасе. Он уступит мне ее, чтобы я мог сдержать данное матушке обещание.

Солнце уже взошло и золотило своими лучами всю саванну. Я собирался было идти, когда внезапно заметил нечто, сразу изменившее мое решение. Стадо коз выбежало из чащи кипарисов с той стороны, где ограда отделяла возделанные поля от степи. «Они были в кукурузе», — подумал я. Но в то же время с возвышенного места, на котором я находился, мне было видно, что загородка заперта. Она была так высока, что перескочить ее невозможно было даже оленю. Козы, значит, появились из леса. Но почему же они бежали, точно их кто-то преследовал?

«Очевидно, кто-то охотился на них, — Гикман или Кингольд! — подумал я, но, не видя никого, решил, что коз испугали рысь или медведь. — В таком случае они не уйдут далеко, и с моими собаками я могу рассчитывать на прекрасную охоту». В это же время я увидел человеческую фигуру, выходящую из леса, но был не в состоянии разглядеть лицо этого человека. Мало-помалу, однако, обозначились синие штаны, полосатая рубаха и шляпа нашего дровосека, Желтого Жака.

Я остановился, удивленный, видя нашего мулата так рано шляющегося по лесу. Я знал его как большого лентяя, которого всегда нужно было будить чуть не насильно. К тому же ему совершенно не были известны ни нравы, ни жилища лесных обитателей, так как он не был охотником.

«Что же ему здесь надо?» — подумал я, видя, что он направился в противоположную сторону от стада коз.

Он шел тихо, согнувшись чуть не вдвое, и мне показалось, что я вижу что-то, шевелящееся у его ног. Вероятно, это была маленькая собачка почти белого цвета. Но, может быть, это был и дикобраз, пойманный в чаще, которого он вел на веревке. Неужели Желтый Жак стал охотником? Когда я припомнил особое пристрастие негров к мясу дикобраза, мое удивление уменьшилось. Желтый Жак пожелал скушать лакомое жаркое. Но зачем же тащить его на веревке, вместо того чтобы просто нести в руках? Животное, должно быть, упиралось, так как время от времени я видел, что Жак нагибался, как бы лаская какого-то зверя.

Я не терял его из виду до ограды, желая знать, пройдет ли он маисовым полем, которое было кратчайшей дорогой к дому.

Действительно, он перелез через ограду, но затем, к моему крайнему удивлению, начал быстро отдирать доски, одну за другой, бросая их в сторону, как бы желая оставить свободный проход в ограде. Потом он прошел в поле, все еще согнувшись, и высокие стебли маиса скрыли его от моих взоров, так же как и то животное, которое он тащил или вел таким странным образом.

Пожав плечами, я постарался позабыть о глупом невольнике и вновь обратил внимание на диких коз, которые, совершенно успокоившись, мирно паслись посреди равнины.

Но помимо моего желания глаза мои все еще обращались к тому месту маисового поля, где я видел мулата, и тут-то внезапно новое явление поразило меня и вызвало мое удивление. Темная масса, показавшаяся мне негром или индейцем, появилась на опушке леса и ползком проследовала через степь по следам Желтого Жака.

С индейцами мы были в мире. Кто же мог быть этот очевидный враг? Неужели, негр? Может быть, Черный Жак, недовольный слабостью наказания, полученного его гнусным противником, хотел отомстить ему сам?

Признаюсь, я не мог остановиться на этой мысли, так сильно противоречащей тому прекрасному мнению, которое я составил себе о черном друге моего детства и отрочества.

В это время солнце совершенно поднялось над равниной, и лучи его ярко осветили деревья и лужайки. Темный предмет, обративший на себя мое внимание, выполз на солнце, повернув свою голову по направлению маисового поля. И тут я сразу убедился, что это не был ни Черный Жак, ни индеец, ни вообще человеческое существо. Мне нетрудно было узнать длинное тело пресмыкающегося, светящееся на солнце, как стальная кольчуга: это был отвратительный кайман!

Для того, кто рос на берегу одной из рек Флориды, вид каймана не представляет ничего удивительного или устрашающего.

Тем не менее трудно представить себе животное более противное и ужасное, чем это громадное пресмыкающееся, самое большое и самое отвратительное из всех существующих. Однако те, кто привыкли его видеть и знают его привычки, его совсем не боятся, впрочем, испытывая чувство брезгливого отвращения при его приближении.

И я не обратил бы на этого каймана никакого внимания, если бы меня не поразила уверенность, с которой он двигался по следу моего невольника. Надо полагать, что сильный запах мулата был для пресмыкающегося приманкой, выдавая направление его шагов, так как Желтый Жак скрылся в поле маиса гораздо раньше, чем кайман выполз из леса. Неужели одного этого запаха было достаточно, чтобы руководить животным? Оно ползло по траве, придерживаясь берега реки и подымаясь, время от времени, почти на три фута, как будто для обозрения горизонта, затем уверенно продолжая свой путь, хотя и медленно, так как на земле движения его довольно неуклюжи. Только вода является нормальной стихией для этого чудовищного земноводного.

Наконец кайман дополз до пролома в загородке и проник в нее той самой дорогой, какой прошел мулат. Затем он скрылся, подобно Жаку, среди высокого маиса, и я его больше не видел. Теперь у меня была полная уверенность, что животное следовало за человеком, и что — более того — человек знал, что его преследуют, так как я видел, как этот человек в степи часто оборачивался назад. Да, наконец, зачем же ему было ломать загородку, если не для того, чтобы впустить каймана?

Тем не менее эта уверенность не дала мне возможности выяснить загадку, которая была перед моими глазами. Мне было ясно, что животное двигалось под влиянием какой-то притягательной силы. Было ли оно загипнотизировано, или в руках у мулата было что-то такое, что заставляло каймана следовать за ним?

При этой мысли я невольно вздрогнул. Воспитанный на руках черных кормилиц и нянек, я с их молоком воспринял часть предрассудков, которыми полны мозги черных всех стран света. Я прекрасно знал, что наши болота кишат кайманами, но вид одного из них, преследующего по пятам Желтого Жака так далеко от своего убежища, был для меня чем-то совершенно сверхъестественным и вызвал во мне все представления о колдовстве.

Долго я оставался неподвижен, углубленный в свои мысли, не заботясь более о диких козах, спокойно пасшихся невдалеке, занятый исключительно таинственными действиями мулата и преследующего его земноводного.

Стебли маиса были так высоки, что даже верхом на лошади человек мог бы в них спрятаться. Положим, мне можно было бы выйти из своего укрытия, и, встав в один из промежутков, разделяющих посев кукурузы на правильные полосы, увидеть Желтого Жака, но тогда и он мог бы меня увидеть, а я не хотел, чтобы он знал, что кто-либо был свидетелем его странных маневров.

За маисовым полем расстилалась плантация индиго, высота которого не превышала двух футов. Желтый Жак должен был пройти через эту плантацию, чтобы добраться до дома, и тут-то он, скорее всего, не мог ускользнуть от моего наблюдения.

Впрочем, я мог бы и раньше отчасти следить за его движением в маисе, благодаря колебанию растений на его пути, так как он не шел по тропинке между грядами, а двигался напрямик, через поле; поэтому с моего места я мог даже слышать шуршание сталкивающихся между собой стеблей. Вот он дошел почтидо конца поля, и тут до моего слуха долетел жалобный лай, какой свойственен собаке, чувствующей приближающуюся опасность. Я подумал сначала, что кричит кайман, так как молодые кайманы часто воспроизводят звуки, напоминающие собачий лай. Но нет, кайман был еще довольно далеко, а лай доносился вполне явственно. Я вспомнил тогда о маленьком животном, которое мулат вел за собой, и чем ближе они подходили ко мне, тем яснее становилось мне, что это была собака. И точно — через минуту показался мулат, таща за собой на веревке небольшого белого щенка.

На границе маисового поля он остановился, чтобы осмотреть открывающееся перед ним пространство, видимо, раздумывая, куда ему продолжить путь. Очевидно, он не хотел, чтобы его видели, но я все же не понимал причины этого.

Наше поле индиго было засажено тем сортом, который растет в Гватемале и достигает высоты трех футов. Желтый невольник согнулся чуть не вдвое и проник на плантацию, вокруг которой не было плетня.

С возвышенности, на которой я находился, от меня не могло укрыться ни одно из его движений. Я заметил, что он заставлял визжать собачонку, время от времени теребя ее за уши. В пятидесяти шагах за ним следовал кайман. Он остановился на мгновение на границе маисового поля, но затем направился к плантации индиго.

Гикман часто говорил мне, что старых крокодилов можно приманить голосом щенков, может быть, оттого, что они надеются найти либо маленького каймана, которого пожирают без всякой жалости, либо же щенка — не менее лакомого блюда для всех крокодилов. Несчастные таксы и легавые, усталые после продолжительной охоты, желая утолить жажду, набрасываются на первый попавшийся источник и часто становятся жертвой этих прожорливых чудовищ. Но все это не объясняло мне непонятную тактику мулата. Он принимал всевозможные предосторожности, какие впору только старому и опытному охотнику, для того, чтобы избежать взгляда крокодила. Был ли это просто опыт, чтобы узнать притягательную силу голоса собаки? Или же он хотел довести пресмыкающееся до жилища своих товарищей, чтобы показать им борьбу каймана с собакой? Мне некогда было останавливаться на решении этого вопроса, так как меня поразило то упорство, с которым Желтый Жак стремился к достижению какой-то цели. Всегда необычайно ленивый, он встал на рассвете… Я считал мулата способным на всякую гадость, но зачем понадобился ему кайман, совершенно безвредный и беззащитный на суше?

Впрочем, я вскоре узнал, в чем дело. Дойдя до оранжереи, Желтый Жак открыл маленькую дверь, прошел в нее и оставил настежь открытой. Через некоторое время он заставил щенка громко завизжать. Кайман приближался.

Я прекрасно видел чудовище. Несмотря на то, что он был двенадцати футов длиной, это еще не был самый большой экземпляр своей породы. Его морщинистая кожа была покрыта липким потом, отражавшим солнечные лучи, и сам он казался очень возбужденным. Когда до него долетал визг собаки, он подымал свою голову и раздраженно бил хвостом по земле. При этом из его пасти вылетали звуки, напоминающие отдаленный раскат грома, от тела исходил отвратительный запах. Нельзя было представить себе что-либо более безобразное и противное. Но вот кайман проник в дверь, и деревья сада скрыли его от моих глаз. Между апельсиновой рощей и бассейном, о котором я уже упомянул, было большое пространство, где находился небольшой пруд. Это было место, где откармливали черепах для надобностей кухни. Мой отец сохранил привычки гостеприимства истого виргинца и потому дорожил возможностью угостить какого-нибудь гурмана изысканным блюдом. Во Флориде же черепахи великолепны.

Желтый Жак, заставляя все время щенка визжать, прошел мимо этого пруда и направился к вышеописанному бассейну.

Дойдя до него, он с беспокойством оглянулся. Лицо его приняло радостное выражение.

Схватив щенка, он бросил его в бассейн и сам исчез за апельсиновыми деревьями. Несчастное животное начало выть, стараясь доплыть до берега. Но усилия его продолжались недолго. Кайман, привлекаемый визгом, был недалеко. Он бросился в бассейн, прямо поплыл к бедной собачонке, схватил ее страшными челюстями и нырнул на дно со своей добычей. Некоторое время я мог видеть его на дне прозрачного бассейна, но он скоро забрался в одно из углублений, где различить его уже было невозможно.

Так вот из-за чего старался Желтый Жак! Какая мелкая месть! Бассейн был наполнен множеством красивых рыбок, за которыми ухаживала моя сестра. Она одна кормила их и очень любила, когда эти рыбки преследовали ее, кружась по бассейну. Кайман, этот ненасытный пожиратель рыб, конечно, очень скоро уничтожит их всех. Сколько горя для моей сестры, но сколько радости для Желтого Жака…

Я прекрасно знал, что мулат ненавидел мою сестру. Ведь это она просила наказать его, когда он обидел Виолу!

Теперь он показал, до чего может дойти его злость. При этом он думал, что никто не станет обвинять его в том, что он привлек каймана, так как все знают, что, движимые инстинктом, кайманы иногда переходят из сравнительно отдаленных рек в другие воды.

Я был еще очень молод и наивен, и имел слишком мягкое сердце, чтобы постичь всю гнусность замысла, могущего таиться в душе человека. Я угадал только половину плана Желтого Жака.

В первую минуту мне хотелось бежать домой, чтобы сообщить все, и при помощи людей убить каймана прежде, чем он уничтожит рыбок моей сестры. Но дикие козы снова привлекли мое внимание. Они паслись теперь всего в шестистах футах от меня.

Это было очень соблазнительно. Я подумал, что крокодил, насытившись щенком, не станет так скоро охотиться за рыбами. Значит, у меня есть еще время. И я занялся только дикими козами.

Так как они были на таком расстоянии, что ружье мое не могло достать их, то мне пришлось покинуть свое укрытие. Этого рода дичь, впрочем, всегда держится в отдалении от всякого рода зарослей, откуда чаще всего их настигает стрела индейца или пуля белого охотника.

---

Глава 2
«Оцеола вождь семинолов». Майн Рид

« Глава 1

Глава 3 »