Глава XVI

---

Между тем новый неприятный сюрприз ожидал меня дома.

С грустью, почти со страхом, узнал я о том, что матушка относится к молодому Кингольду по-прежнему с уважением и симпатией.

Как раз в это время умер отец Кингольда, и все его громадное состояние перешло к Ареусу. Быть может, поэтому матушка не переставала принимать его более, чем любезно, настолько любезно, что многие соседи начинали называть его женихом моей сестры.

Правда, мне ни разу не пришлось столкнуться с этим негодяем, уже потому, что после размолвки с сестрой я довольно редко бывал дома. Постоянно разъезжали мы с Галлагером то на охоту, то к кому-либо из знакомых, то, наконец, в город на службу.

Наши специальные военные обязанности начинались ранним утром и кончались к полудню. Они ограничивались обучением новобранцев-волонтеров, причем хозяйственная жизнь отряда находилась в ведении интендантов и нас нимало не касалась.

Наши волонтеры набирались главным образом из мелких земледельцев округа, к числу которых присоединились несколько охотников и ремесленников. В числе первых явившихся оказался и мой старый знакомый, охотник за кайманами Гикман, так же как и оба негодяя Спенс и Вильямс, за поведением которых я следил особенно внимательно, зная, на что они способны. В офицеры милиционеры избирали обыкновенно наиболее богатых собственников, причем случалось, что получивший по выбору чин майора, должен был подчиняться на деле простому поручику, присланному из действующей армии в качестве инструктора. Галлагер пользовался репутацией прекрасного офицера, и это было ему очень полезно, увеличивая влияние на старых волонтеров, участвовавших в предыдущих войнах и теперь с некоторым пренебрежением глядевших на молодежь, которая еще «и пороху не нюхала».

В общем наша командировка была довольно приятна, оставляя достаточно времени для охоты и удовольствий, о которых наперебой заботились наши волонтеры, осыпавшие нас знаками внимания. Если бы не домашние огорчения, я не желал бы ничего лучше подобной жизни, несравненно более приятной, чем скучная служба в форте.

К несчастью, сестра решительно на меня рассердилась. К тому же она не только помирилась с Галлагером, но была с ним положительно очаровательна, совершенно завладевая моим другом. Они вместе играли на гитаре, пели, катались верхом и даже шалили, как бывало прежде, в то время, когда Виргиния была еще девочкой, а Галлагер неуклюжим, но влюбчивым кадетом. Все чаще и чаще случалось мне оставаться одному, так что поневоле Черному Жаку приходилось занимать меня разговорами.

Однажды, сидя с книгой у пруда, я услышал, как он окрикнул меня каким-то особенным голосом.

— Что такое, Жак? — спросил я, не выпуская из рук книги.

— Мистер Жорж, выслушайте меня. Я собираюсь поговорить с вами с раннего утра, да все не решался.

— Что с тобой? Что случилось? — спросил я, заметив, что мой верный негр сильно взволнован.

— Со мной-то ничего не случилось, а вот мисс Виргиния… С ней может случиться прескверная штука, мистер Жорж!

— Что такое? О чем ты говоришь? — не без беспокойства начал я допытывать Жака.

— А то, что люди называют ее невестой Ареуса Кингольда! — решительно выпалил Черный Жак.

Я даже вздрогнул, но сейчас же успокоился. Какой вздор!.. Разве мыслима подобная нелепость. Я спокойно изложил верному негру свои соображения.

— Это старая история, Жак. Об этом браке говорят чуть не десять лет. Ареус, в самом деле, просил руки моей сестры еще у покойного отца, но получил отказ и от него, и от Виргинии. Теперь же, когда она независима, поверь, никто не убедит ее согласиться на этот брак.

— Простите, мистер Жорж, но вы ошибаетесь. Мисс Виргиния уже почти согласилась…

— Вздор! — с досадой крикнул я. — Не понимаю, кто мог тебе внушить такие нелепые мысли!

Упрямый негр не сдавался.

— Виола сказала мне всю правду, мистер Жорж. Виола честная девушка. Она ни за что не соврет. А рассказала она мне все это для того, чтобы я передал вам. Виола и то целыми днями плачет, как подумает, что наша милая мисс Виргиния окажется женой этого злодея, которого проклинают и невольники, и белые, и краснокожие.

Я невольно задумался. Дело оказалось серьезнее, чем я думал.

— Что же рассказывала тебе Виола? — спросил я Жака.

— А то, что этот Ареус ежедневно приезжает сюда, и что наша барышня с ним любезна, как никогда ни с кем не бывала.

— Ну, Жак, это ты вздор говоришь. Как может он бывать здесь каждый день, если я его ни разу не видел? Я даже не слыхал, чтобы матушка или сестра говорили о нем. Должно быть, твоя Виола видела посещения Кингольда во сне, — добавил я, смеясь.

— Что вы его не видите, так это очень просто. Он приезжает только в те часы, когда вас нет дома. Узнать это было нетрудно. Вся Саванея знает, что вы уезжаете на рассвете и возвращаетесь сюда только после полудня. А Кингольд приезжает по-соседски утром, часов в девять, и каждый день завтракает с госпожой и барышней.

Признаюсь, я был не на шутку оскорблен недоверием матушки и сестры, так же как и наглостью Кингольда, задумавшего жениться на сестре человека, которого пытался убить. Неужели Виргиния была слепа и не видела недостатков этого негодяя? Впрочем, откуда было девушке знать об этих недостатках? Кто мог сообщить ей о них? Уж, конечно, не несчастные запуганные невольники Кингольда, не смеющие даже взглянуть на своего жестокого господина! Но я открою глаза сестре, сообщу ей подробности о жизни Ареуса и помешаю этому гнусному браку во что бы то ни стало! Решившись на это, я обратился к Черному Жаку.

— Послушай, Жак, — проговорил я, стараясь по возможности скрыть от старого слуги волновавшие меня чувства. — Всякий раз, когда я буду уходить из дома, ты оставайся здесь и следи за всем, что здесь происходит. Сразу же, как Ареус Кингольд придет сюда в мое отсутствие, ты сядешь на коня и помчишься ко мне…

— Вы можете положиться на меня, мистер Жорж. Я все сделаю, как вам будет угодно.

На другой день, как всегда, я отправился на место службы. Галлагер сопровождал меня.

Всякий раз, когда я делал смотр волонтерам, они нетерпеливо спрашивали меня: «Когда же мы выступим, наконец?» Старый Гикман был нетерпеливее всех, а так как его опыт давал ему право на звание унтер-офицера, то я часто беседовал с ним. Он был очень предан мне и моему семейству и знал немало подробностей о нашей семейной жизни. Неудивительно поэтому, что он заметил мою рассеянность, озабоченный вид, и сам заговорил со мной об этом

— Вы правы, лейтенант, — сказал он, выслушав мой рассказ, — я сам скорее согласился бы отдать свой скальп индейцу, чем видеть вашу прелестную сестру замужем за этим Ареусом. А между тем все говорят, что они уже обручены.

— Каким же образом «все» об этом узнали, когда я, ее брат, ничего не знаю?

— Не могу ответить вам на этот вопрос, но, повторяю, об обручении говорят повсюду. Я сам слышал, что брак Ареуса уже вопрос решенный. Простите, что повторяю неприятную вам весть. Не будь я другом вашего отца и вашим, я, конечно, не говорил бы так откровенно. Но мы все так ненавидим этого негодяя, что не можем хладнокровно думать о его браке с мисс Виргинией. Говорят, что индейцы ловкие воры. Однако ни один из них не сравнится с отцом и сыном Кингольдами в искусстве присваивать себе чужую собственность. Старик, к счастью, уже никого больше не обворует. Ему теперь приходится отдавать отчет на том свете за все гадости, сделанные им на земле… А их столько, что за день не перечесть. Вспомните, например, ту несправедливость, которую он сделал относительно несчастных метисов, живших по ту сторону реки.

— Вы говорите о Повелях?

— Да, о них. Вы слышали, конечно, о возмутительном мошенничестве, разорившем их?

— А вы знаете подробно эту историю?

— Мне известна изнанка этой хитрой штуки. Никогда не думал я, чтобы джентльмен был способен на такую низость.

Гикман рассказал мне подробности несчастья, постигшего семейство Повелей. Они были выгнаны из их дома отцом Ареуса. Это тяжело отозвалось на вдове не только потому, что их участок был лучший во всем округе, но и потому, что ее привязывали к усадьбе воспоминания о покойном муже.

Гикман, бывший очевидцем их выселения, описал мне в полных чувства словах скорбь матери, слезы дочери и угрозы сына. Бедная женщина предлагала все свое личное состояние, до последних драгоценностей, подаренных ей мужем, за право сохранить за собой дом, где она провела лучшие годы своей жизни, но все ее мольбы были тщетны…

Как честный человек, старый Гикман ненавидел всякую несправедливость, и его простой и искренний рассказ вновь пробудил во мне негодование, которое я испытывал каждый раз, когда вспоминал всю эту гнусную историю.

Так как мы отошли немного в сторону, чтобы говорить свободнее, я же вполне доверял дружбе Гикмана к моему семейству, то мне и захотелось поведать ему все мои опасения. Я знал, что его совет будет, вероятно, резок, но зато полезен уже потому, что я не знал человека, опытнее старого охотника и лучше его знающего жизнь и людей.

К моему удивлению, оказалось, что Гикман уже знал о «воскрешении» Желтого Жака и даже, кажется, никогда не верил в его смерть. Быть может, он знал также о кознях Ареуса Кингольда против меня, так как едва я произнес это имя вместе с именами Спенса и Вильямса, как мой старый друг многозначительно взглянул мне в глаза, как бы давая понять, что он мог бы многое рассказать об этом добродетельном триумвирате. С понятным нетерпением ждал я дальнейших объяснений, как вдруг до меня донесся звук копыт быстро скачущей лошади. Взглянув на дорогу, я увидел Жака верхом на моем вороном. Заметив меня, он повернул в мою сторону и, соскочив на землю возле нас, прошептал мне на ухо:

— Он у нас, мистер Жак.

Я постарался сохранить спокойствие, не желая, чтобы Гикман подозревал, какое известие привез мне Жак, и хладнокровно отослал негра обратно. Затем я проводил Гикмана до казарм, где и распростился с ним на сегодня. Едва он скрылся из вида, я побежал на конюшню и, не предупредив даже Галлагера, поскакал домой.

Я хотел быть дома прежде, чем тайный посетитель успеет удалиться. Однако для того, чтобы вернуться домой незаметно, надо было принять некоторые предосторожности. Приблизившись к нашей усадьбе, я свернул с большой дороги на тропинку, огибавшую задний фасад строений, и по ней доехал до оранжереи, откуда уже нетрудно было войти в дом не будучи никем замеченным. Здесь меня могли увидеть одни лишь невольники, что для меня было неважно. Жак, согласно моему приказанию, ждал меня в условленном месте, вблизи оранжереи. Я сделал ему знак рукой и он последовал за мной до бассейна, где мы оба слезли с лошадей, которых я и оставил ему. Сам же я направился к дому в странном состоянии духа. Впервые приходилось мне идти к дому моего отца, крадучись, как дикарь к спящему врагу. Ноги мои дрожали, и сердце усиленно билось. На мгновение я вынужден был остановиться — настолько положение казалось мне тяжелым и мучительным.

В эту минуту в оранжерее раздался звонкий смех сестры, прерываемый неприятным голосом Ареуса. С минуту я прислушивался, а затем, раздвигая осторожно ветки, подошел настолько, что мог видеть внутренность оранжереи и не пропустить ни слова из разговора сидящих в ней. Я пришел как раз вовремя, чтобы услышать формальное объяснение в любви, заставившее меня вздрогнуть от негодования. Неужели моя сестра могла так весело смеяться в ответ на это объяснение?

— Неужели это правда, мистер Кингольд? — любезно проговорила она. — Неужели вы говорите серьезно?

— О, мисс Рандольф, не насмехайтесь надо мной! Ведь вы знаете, что я чуть не десять лет живу только надеждой назвать вас своей женой! — патетически уверял Ареус, уморительно возводя глаза к небу.

— Помилуйте, да откуда же я могла узнать столь интересные для меня вещи? — возражала сестра с очаровательной улыбкой, играя веером и щуря свои прелестные глазки.

— Разве я не говорил вам сто раз о моей любви?

— Да я-то никогда не придавала вашим словам серьезного значения. Мало ли что говорится из любезности, мистер Ареус.

— Но я, кажется, и на деле доказал вам всю искренность и серьезность моего чувства. Я предложил вам свое состояние и имя. Неужели всего этого недостаточно для того, чтобы убедить вас в моей любви?

— Вы, очевидно, принимаете меня за дурочку, дорогой сосед. Ведь если вы на мне женитесь, то не только ваше состояние остается при вас, но оно даже увеличится тем, что я принесу в приданое. Поэтому извините, подобное предложение я не считаю доказательством любви. Да, кроме того, вы говорили всегда о браке, а не о любви, предлагали руку, а не сердце.

— Вы слишком строги, мисс. Сто раз хотел я просить вашу матушку благословить мою любовь…

— Отчего же вы этого не сделали, дорогой сосед? — насмешливо спросила сестра.

— Потому что я не был самостоятелен, находясь под суровой опекой отца. Теперь же это препятствие уже не существует, и я обращаюсь к вам с предложением, уже заручившись согласием вашей матушки.

— Это еще не обязывает меня дать согласие, мистер Ареус. Я свободна располагать собой и требую от своего жениха известных гарантий. Вы же пользуетесь нелестной репутацией, дорогой сосед. Говорят, вы необычайно расчетливы и до скупости экономны, так что я боюсь, как бы вы не стали сердиться на мою расточительность, — проговорила сестра, продолжая смеяться.

— Мои враги клевещут на меня, мисс Виргиния. Клянусь, в этом отношении вы не будете иметь повода жаловаться…

— Вашей клятвы недостаточно, чтобы успокоить меня, мистер Кингольд. Как могу я поверить вашей щедрости, когда вы за все время нашего знакомства не сделали мне ни одного подарка?..

Сестра смеялась, говоря эти слова, но я ушам своим не верил. Как могла она выговорить что-либо подобное! Но Кингольд, очевидно, не заметил неприличия слов моей сестры и продолжал свои уверения:

— Если бы я мог надеяться, что мой подарок будет принят, я давно бы положил к вашим ножкам бриллианты, золото, все… что я имею…

— А что вы скажете, если я захочу испытать вас и поймаю на слове?

— Приказывайте, мисс Рандольф. Все мое состояние — ваше!

— Берегитесь, я попрошу у вас не безделицу, не собачку или лошадь, даже не драгоценность. Я не люблю бриллиантов…

— Все равно. Что бы вы ни пожелали, я не задумаюсь исполнить.

— Ваши слова придают мне смелости, — весело смеясь, продолжала сестра свою бестактную игру. — Мне давно хочется иметь одну вещь… Я даже хотела просить вас продать ее мне…

— Что же это такое, мисс Рандольф? Говорите, ради Бога, не терзайте меня!

— Это плантация, дорогой сосед.

— Плантация?.. — повторил Кингольд с удивлением.

— Да, плантация, но не та, на которой вы живете, а одна из ваших многочисленных ферм. Та, которая принадлежала семейству метисов. Помните?.. Ваш отец, кажется, купил ее у них?

Сестра сделала заметное ударение на слове «купил».

— Да, довольно дорого даже, — отвечал Кингольд в смущении. — Но простите мое удивление, мисс Рандольф. Я решительно не понимаю, зачем вы желаете получить от меня маленькую ферму, когда можете стать госпожой всего, что я имею?

— Я хочу иметь эту плантацию по многим причинам, дорогой сосед. Во-первых, мне нравится это место, во-вторых, я часто хожу гулять за реку, а в-третьих, я так хочу… Надеюсь, что этого для вас довольно, конечно, если вы хотите доказать мне свою любовь, щедрость и великодушие.

— А что я получу в награду? — осторожно спросил Кингольд.

— Если вы хотите делать подарки с каким-нибудь условием, то я заранее отказываюсь от них, хотя бы вы на коленях просили меня.

— В таком случае я умолкаю, мисс Рандольф. Без всяких условий — плантация ваша.

— Этого еще недостаточно, мистер Ареус. На словах дарить все можно, но… кто помешает вам завтра же потребовать у меня обратно ваш подарок? Чтобы этого не случилось, я хочу иметь законную купчую крепость на эту ферму.

— У вас в руках будут все необходимые бумаги.

— Когда же?

— Если вы желаете, то хоть сегодня же. Сделать купчую не так трудно.

— Прекрасно. Ступайте и не забывайте, что вы делаете мне подарок без всяких условий.

— Конечно, — радостно проговорил Кингольд, — без всяких условий. Я полагаюсь на ваше великодушие… Через два-три часа у вас будут все нужные бумаги. А до тех пор, прощайте, мисс Рандольф!

С этими словами он быстро вышел из оранжереи. Я был так поражен всем слышанным, что стоял, пригвожденный к своему месту. Кингольд был уже далеко, а я все еще не привел в порядок свои мысли, спрашивая себя, должен ли я следовать за ним, или сначала переговорить с сестрой? В это время матушка и Виргиния поднимались на террасу дома, и я решительно пошел за ними, так как хотел непременно переговорить с сестрой и потребовать объяснений ее странному, чтобы не сказать неприличному, поведению.

Я нашел матушку и Виргинию в гостиной, где между нами и разыгралась довольно бурная сцена. Без всяких предосторожностей и не слушая никаких возражений, я рассказал все, что видел и слышал в достопамятную ночь, проведенную мною на дереве. «Человек, только что оставивший наш дом, имел намерение убить меня», — решительно закончил я свой рассказ.

— А теперь, Виргиния, решай, желаешь ли ты быть женой этого человека?

— Никогда, Жорж, никогда… Я и так никогда не имела этого намерения, — ответила сестра вполне искренне. — Теперь же я ненавижу и презираю его…—  При этих словах Виргиния закрыла лицо руками и вся в слезах бессильно опустилась на диван.

Не так легко мне было убедить матушку в том, что все сказанное мной истина, так как она требовала доказательств, что чуть не привело к серьезной ссоре.

Но в это время меня позвали. Я выбежал на балкон и увидал всадника в голубом мундире американских драгун. Это был посланец из крепости. Усталый и запыленный, он едва держался на побелевшей от пены лошади. По всему было видно, что он ехал не останавливаясь и очень быстро для передачи наскоро написанной депеши, адресованной мне и Галлагеру. Вот текст записки:

«Приводите ваших волонтеров как можно скорее. Мы окружены. Враги многочисленны. Необходимо собрать все силы. Не теряйте ни минуты.

Клинч».

Я должен был повиноваться. К счастью, мой конь не был расседлан, и не прошло пяти минут, как я скакал обратно по дороге к казармам исполнять полученное приказание. Известие, привезенное мною, было встречено громкими криками «ура», и, благодаря всеобщему восторгу, приготовления к выступлению были окончены через час после получения депеши. В сущности, отряд еще раньше был готов к выступлению, а так как ничто нас больше не задерживало, то трубачи и протрубили поход.

Я заехал домой, чтобы наскоро попрощаться со своими, и уехал затем к месту службы с облеченным сердцем, уверенный, что теперь, когда сестра знает о ненависти Ареуса ко мне, она ни за что не станет его женой.

---

Глава 16
«Оцеола вождь семинолов». Майн Рид

« Глава 15

Глава 17 »