Глава XII

---

Сообщив генералу об ответе краснокожих вождей, я отправился спать, но, признаюсь, до самого утра пролежал с открытыми глазами. Не так легко заснуть, зная, что в нескольких шагах живет человек, решившийся убить тебя из-за угла, как собаку. Первой моей мыслью было пойти завтра утром к генералу и рассказать ему все происшествие для того, чтобы он принял меры для моей безопасности, арестовав Кингольда. Но несколько минут размышления заставили меня отказаться от этого плана. В самом деле, какие доказательства мог я представить? Свидетельство безумной женщины да собственное слово? Но ни тому, ни другому могли не поверить. Кингольды были богатыми и уважаемыми гражданами. Для того, чтобы обвинить одного из них в столь гнусном поступке, необходимы были серьезные доказательства, которых у меня не было. Оставалось одно: вызвать Ареуса на дуэль, найдя первый попавшийся предлог. Но и это было неудобно в настоящую минуту. Во-первых, он мог не принять вызова, а во-вторых, дуэли в военное время были строго воспрещены законом. Я рисковал попасть под суд.

Чем больше я думал, тем безвыходнее казалось мне мое положение. К тому же, у меня не было никого, с кем бы я мог посоветоваться. Все офицеры форта были мне едва знакомы, да среди них почти не было симпатичных мне людей. Поневоле пришлось призвать на совет единственного близкого мне человека — моего верного Черного Жака.

Он нисколько не удивился, выслушав мой рассказ. В тот самый вечер, когда я узнал о покушении на мою жизнь, Жак услышал от черного слуги Ареуса подробности спасения нашего мулата и то, что он почему-то вошел в милость к его господину. В ту минуту, когда кайман схватил убегающего невольника, Желтый Жак сумел вонзить в глаз чудовища нож, который держал в руке все время бегства. Несколько царапин, полученных в борьбе, окрасили воду, обманув погоню. Сам же мулат, плывя под водой, добрался до тростников, окружающих остров, где и просидел до ночи. Собаки, понятно, не могли отыскать его следов в воде, и таким образом все сочли его за мертвого. Вслед за тем беглый мулат присоединился к одному из индейских племен, где и заслужил общее уважение и некоторую власть, получив название «Мико-Мулата».

Одного я не мог дознаться и, признаюсь, не могу понять, как и почему подружился Ареус Кингольд с Жаком, и почему злопамятный мулат простил ему то, что этот самый Ареус осудил его тогда на сожжение?

— Жак, скажи, вызвать ли мне на дуэль этого негодяя Ареуса?

Мой верный негр покачал головой.

— Не стоит рук марать, мистер Жорж. Да, кроме того, вы его и не найдете сегодня. Он встал на рассвете и уехал верхом, не сказав куда, даже своему невольнику, от которого я узнал вчера все, что рассказал вам сегодня.

Громкие звуки барабанов и военной музыки прекратили мой разговор с Жаком. Быстро одевшись, я отправился туда, куда меня призывала обязанность.

Вчерашняя сцена повторилась сегодня, только краснокожих было значительно меньше.

Отсутствие многих вождей-патриотов ясно доказывало непоколебимость их решения; но это отсутствие было на руку хитрому дипломату.

Большинство присутствующих краснокожих принадлежало к племени Оматты и других союзников американцев, предавших интересы своего народа. Но появление Оцеолы было уже достаточно для того, чтобы служить противовесом влиянию изменников.

Молодой вождь скромно разместился позади всех остальных, так как его лета и рождение от белого давали ему право только на звание младшего или второстепенного вождя в своем племени. Но так велико было личное обаяние этого выдающегося человека, что все взоры устремлены были на него, и было ясно, что масса народа пойдет туда, куда он поведет ее. Молодой воин стоял неподвижно и спокойно среди других вождей, глядя на все происходящее с таким хладнокровием, точно ничто его не касалось. Но при этом достаточно было взглянуть в его большие сверкающие глаза, чтобы понять, каким нестерпимым блеском могли они загореться при первом оскорбительном слове. Да, хитрый штатский генерал правильно рассчитал свою интригу. Я не сомневался, что благородная дичь попадет в ловушку предателя-охотника.

Узнал ли меня товарищ молодости? Этот вопрос интересовал меня больше всего остального. Но как решить его? Оцеола несколько раз взглядывал на меня и мог прекрасно видеть мое лицо, так как я стоял вблизи генерала и, следовательно, всего в нескольких десятках шагов от него. Но, несмотря на это, его взгляд скользил по мне с полным равнодушием, а его лицо ни на секунду не изменило выражения спокойствия.

Мне показалось, что среди женщин, окружающих лагерь краснокожих, промелькнула величественная фигура безумной королевы, и что она долго и оживленно разговаривала с кем-то, скрывавшимся в одной из палаток. Но, быть может, я и ошибался.

Неожиданно возле меня очутился Ареус Кингольд в свите генерала и, любезно поздоровавшись, пожал мне руку. Я ответил ему так же любезно и несколько раз пробовал вглядываться ему в глаза, но он все время отворачивался. Зато он рассказывал пикантные анекдоты, возбуждавшие смех окружающих, но возмущавшие меня своим цинизмом. Особенно бесило меня то, что он позволял себе выражаться презрительно о краснокожих женщинах. Иногда мне казалось, что он делает это нарочно, что он догадывался о моих чувствах и хочет уколоть меня намеками на сестру Оцеолы. Но какая могла быть у него цель? Вызвать меня на дуэль он не думал. Это я знал из его собственных слов. Быть может, он хотел создать себе самому оправдание, вызывая меня на оскорбление. Но я решился не давать ему торжествовать над собой и отвечал сдержанно и холодно, но всегда так, что присутствующие вынуждены были смеяться над ним, а не надо мной.

Правительственный агент, заранее уверенный в успехе своей интриги, держал себя гордо и вызывающе и напоминал в своем тщеславии раздувшегося индейского петуха. Когда он останавливал взгляд полный ненависти на Оцеоле, мне становилось страшно за моего бедного друга. Я отдал бы все на свете за то, чтобы предупредить его о заговоре. О, если бы я мог подойти к нему! Я уверен, что дружба моя с одной стороны, а негодование на несправедливость и предательство правительственного агента, с другой, победили бы законы военной дисциплины, и я рассказал бы Оцеоле то, что в сущности должен был бы считать служебной тайной. «О, если бы я мог предупредить его об угрожающей ему опасности! — повторял я про себя. — Если бы я мог посоветовать ему быть осторожнее в словах и действиях и вести себя как можно сдержаннее!» Но, увы, мне приходилось только терзаться своим бессилием отвратить от друга опасность.

Я не мог простить себе того, что забыл вчера вечером о заговоре, который готовился против Оцеолы. Вчера безумная Ева могла служить мне посредницей, но я был так занят собственной опасностью, что забыл об опасности, угрожающей человеку, которого я все еще называл своим другом!

Правда, мне было известно, что на его жизнь не покушались. По словам комиссара, его должны были только арестовать при первом удобном предлоге и продержать в заключении до подписания договора. Но как найти подходящий предлог, чтобы арестовать Восходящее Солнце? Мне казалось это затруднительным даже для такого ловкого дипломата, как Томсон. Кроме того, меня сильно беспокоил вопрос, что же станет с молодым вождем среди изменников?

Пока я терзался подобными мыслями, перед правительственным агентом поставили стол, чернильницу, положили перья и приготовленную бумагу.

Это был договор.

— Дорогие братья, — сказал наш штатский генерал. — Вчера мы только разговаривали, сегодня же мы здесь, чтобы дело делать. Вот договор. Надеюсь, что вы хорошо обдумали мои вчерашние предложения и подпишете его.

— Да, мы обдумали, — сказал Оматта, говоря за себя и за вождей, ему сочувствующих. — И готовы подписать.

— Онапа — верховный вождь, не ему ли следует начинать? — громко проговорил агент, надеясь обмануть этим вопросом краснокожих, внушая мысль, что и Онапа переменил свои взгляды.

— Где же Онапа? — повторил комиссар, обозревая собрание, точно он не знал заранее, что Онапа отсутствует.

— Мико здесь нет! — раздались голоса.

— Почему же его нет?.. Он должен быть здесь! — допытывался комиссар.

— Он болен и не мог прибыть на совет! — сообщил его зять, Гот Матте.

— Это ложь! — крикнул агент. — Мико притворяется больным, и вы это знаете!

При этом оскорблении лицо храброго воина омрачилось. Он задрожал, но сдержался и занял свое место с презрительной усмешкой.

— Абрагам, ты член совета мико Онапа, ты должен знать его взгляды. Почему его здесь нет?

— О, генерал! — ответил негр на скверном английском языке, нисколько не смущаясь. — Как злосчастный негр может знать намерения мико? Он мне не говорил всего… Это великий вождь, и он может уходить и приходить, не открывая своих намерений никому.

— Да хочет ли он, наконец, подписать?.. Скажите — да, или нет?

— Нет! — твердо сказал Абрагам, очевидно, уполномоченный ответить так. — Бедный негр знает решение мико по этому вопросу. Он никогда не подпишет договора. Нет, нет… никогда!

— Довольно, довольно! — вскричал комиссар, возвышая голос. — А теперь, вожди и воины семинолов, слушайте меня… Я являюсь сюда, облеченный властью Великого Отца, который наш общий повелитель. Эта власть дает мне право наказывать измену и неповиновение. Я применю ее теперь против Онапы. Он больше не король семинолов!

При этих словах как будто электрическая искра пробежала по собранию. Среди общего удивления проявились и злоба, и радость.

Каким образом американский агент может отнять короля у свободного народа семинолов? Великий Отец ведь не управляет ими. Они одни выбирают себе короля, и они одни могут его низложить! Они одни, и никто больше!.. Вероятно, комиссар шутит…

Но нет, как это ни казалось странным, наш храбрый генерал Томсон решился прибегнуть к крайним средствам.

— Оматта, вы были верны вашему слову и вашей чести. Вы достойны быть главой вашего народа. С этой минуты я вас назначаю королем семинолов, и Великий Отец, и весь американский народ признают ваш новый титул… Теперь подписывайте первым.

Оматта, повинуясь жесту комиссара, подошел, взял перо и подписал.

В торжественном молчании послышалось одно слово: «Изменник!» И слово это произнес Оцеола, который смотрел на Оматта с неописуемым презрением.

После этого Блак Дирт приложил свою печать, так как он не умел писать. За ним последовали Огала, Столассе, другие братья Оматта, и еще около дюжины вождей. Вожди-патриоты сгруппировались слева… Наступила их очередь.

Агент посмотрел на Гота Матте, как на наиболее непокорного. Задумавшись на минуту, он сказал грубо:

— Ваша очередь, Прыгун…

— Вы можете перепрыгнуть через меня! — сказал умный и находчивый вождь.

— Как?.. Вы отказываетесь подписать?

— Бедный неученый индеец Гот Матте не может подписать.

— И не надо, чтобы вы подписывали… Ваше имя уже написано. Вы должны только приложить к нему палец.

— Бедный неграмотный Прыгун может ошибиться и приложить палец не на то место.

— Если хотите, можете поставить крест, — сказал комиссар, надеясь его убедить.

— Кресты дикари оставляют вам, белым, вы выставляете их на платьях. Я же просто отказываюсь подписать… Неужели это так трудно понять?

— Хорошо… Так слушайте меня!

— Уши Гота Матте всегда открыты.

— Ладно! Так знайте, что Гот Матте больше не вождь семинолов. Великий Отец не желает оставлять за ним эту честь.

— Ого-го!.. — сказал Гот Матте, рассмеявшись в лицо агенту, который принял величественный вид. — Да чьим же вождем я буду тогда, генерал Томсон?

— Я произнес свой приговор! — сказал комиссар, видимо, взволнованный искренним смехом всех патриотов. — Вы больше не вождь. Мы не признаем вас вождем.

— А не удостоите ли вы спросить, как относится мое племя к этому решению? — с насмешкой спросил Прыгун.

— Ваше племя будет благоразумно и подчинится приказанию Великого Отца. Оно не захочет сохранить дурного вождя.

— Вы говорите правду, — сказал Гот Матте. — Мой народ благоразумен, верен и патриотичен. Не думайте, что он подчинится мнению вашего президента. Когда его желания будут действительно желаниями доброго и справедливого отца краснокожих детей своих, тогда они его послушают. Иначе — закроют свои уши… Что касается ваших нелепых решений, то они мне просто смешны. Я презираю ваш приговор и не сомневаюсь в верности моего племени. Сейте, если можете, раздор между моими воинами, это удавалось вам с другими! — продолжал он, глядя с презрением на Оматта и его сторонников. — Вы уже сотворили немало изменников, но мне не страшны ваши хитрости. В моем племени нет ни одного человека, способного отвернуться от Гота Матте… Нет ни одного!..

Он замолчал и, скрестив руки на груди, принял величественно-презрительный вид.

Комиссар обратился тогда к Абрагаму, который спокойно сказал:

— Нет… Бедный негр ничего не подпишет! Видя, что комиссар хочет настаивать, негр, глядя на него в упор, прибавил:

— Никогда не подпишу я этой проклятой бумаги, никогда… никогда… вы поняли, господин Томсон?..

Комиссар и против Абрагама произнес грозный приговор, приказывая племени Онапа немедленно прогнать его от себя. Это решение было встречено общим хохотом краснокожих. Очень уж смешна была претензия комиссара распоряжаться вольными племенами!

Затем Апинки, Туча, Аллигатор, Карлик последовали примеру Абрагама, и все они были лишены своего звания.

Разжалованные вожди хохотали, как дети, глядя на человека, явившегося к ним повелевать, не имея на это никакого права.

Но Томсон ничего не слышал, так как его внимание сосредоточилось на последнем вожде — на Оцеоле.

До этих пор Оцеола произнес только одно слово «изменник», брошенное им в лицо Оматта. Но по его глазам было видно, что он относится далеко не безразлично ко всему происходящему. Он смеялся над шутками Прыгуна и горячо сочувствовал ответам Абрагама и остальных патриотов. Теперь пришла его очередь высказаться.

Индейцы, как и наши солдаты, были неподвижны под влиянием одинакового тяжелого предчувствия. Минуты две прошли в молчании. Наконец, агент прервал его громким голосом.

— Повель… Позвольте спросить, признают ли вас вождем?

Повеля считали очень вспыльчивым, и этот вопрос был задан с целью вывести его из терпения. Но это не удалось. Оцеола не рассердился и только смерил агента высокомерным взглядом, точно оскорбитель был так ничтожен, что на его слова не стоило даже сердиться.

Поведение вождя и его спокойное достоинство должны были бы образумить каждого порядочного человека, но Томсон был человек сухой и бесчувственный, и потому продолжал:

— Я спрашиваю вас, вождь ли вы и имеете ли право подписывать?

Вожди и воины закричали:

— Восходящее Солнце — вождь!.. Он имеет право подписать. Но что вам до этого? Он все равно никогда не подпишет этого договора.

— Нет, я хочу подписать! — сказал Оцеола. — Я имею право подписать — и подпишу!

Нельзя передать впечатление, переданное этими словами. Все были поражены. Поднялся шум, подобный раскату отдаленного грома. Изменники ликовали, но среди криков радости слышны были угрозы и удивление небольшого числа индейцев, оставшихся верными своему отечеству. Неужели Восходящее Солнце хочет подписать договор после того, что он делал и что он говорил?

Я, со своей стороны, был также поражен неожиданным решением Оцеолы. Комиссар замер от удивления и выпучил на него глаза, не смея предложить ему приблизиться для подписи. Наконец, преодолев свое смущение, он пробормотал, любезно улыбаясь:

— Хорошо, Оцеола… Подходите и подписывайтесь!

Оцеола подошел и, нагнувшись над столом, казалось, искал места, где бы подписать. Внезапно он громко проговорил: «Да вот его имя — Оматта!» Затем он выпрямился и спросил иронично у агента, желает ли он видеть его подпись?

— Вы обещали, дорогой Оцеола! — робко пролепетал штатский генерал, не зная, что думать.

— И исполню свое обещание! — ответил Оцеола, высоко подняв свой нож и с такой силой вонзив его в разложенную бумагу, что лезвие насквозь пробило дерево стола, пригвоздив к нему предательский договор.

— Вот моя подпись, — проговорил он, обращаясь в сторону Оматта. —Я пронзил твое имя!.. Трепещи и старайся исправить твою измену, или нож мой точно так же пронзит сердце изменника!

Агент с негодованием вскочил при этих словах.

— А… так вот каковы его намерения! Хорошо… генерал Клинч, прикажите вашим солдатам арестовать его!

Ожидавший этого возгласа, генерал отдал приказание одному из офицеров, который мгновенно окружил своей командой Оцеолу… Я видел нечеловеческие усилия вождя, старавшегося освободиться, причем он опрокинул человек двенадцать, но наконец, подавленный численностью, прекратил борьбу и остановился, как вкопанный.

Ни белые, ни индейцы не ожидали такого исхода. Генерал Томсон превысил свои полномочия и совершил насильственный и незаконный акт, приказав арестовать одного из вождей во время заседания совета.

Индейцы подняли страшный крик, увидев Повеля во власти его врагов. Но бороться было невозможно. Жерла пушек грозно глядели на толпу краснокожих…

Надо было терпеливо ждать. И вожди удалились при громких воинственных криках: ой-го-гэ…

Солдаты увели Оцеолу в форт.

— Предатель и насильник! — вскричал он, бросая на агента страшный взгляд. — Ты можешь приказать заключить в тюрьму Оцеолу, можешь его повесить, но душа его не умрет с ним, а будет вечно жить для мщения. И оно настанет… Ты слышишь эти крики?.. Это воинственные крики Красных Палиц!.. Вслушайся в них хорошо, предатель!.. Это твой похоронный звон, гнусный насильник!

Проговорив эти слова, Оцеола скрылся вместе со своим конвоем под сводами ворот форта.

---

Глава 12
«Оцеола вождь семинолов». Майн Рид

« Глава 11

Глава 13 »