1 стр.

---

Мы сидели с Холмсом и непринужденно разговаривали о том и о сем. В середине разговора он протянул мне табакерку из старинного золота с большим аметистом на крышке. Эта драгоценная вещь не подходила к столь скромному образу его жизни, и поэтому я не мог не обратить на это внимание.

— Я забыл, что не видал тебя уже несколько недель, — проговорил Холмс. — Это маленький подарок князя К... на память о моем участии в деле «Ирены Адлер».

— А это кольцо? — спросил я и взглянул на бриллиант чудной воды, блестевший на его пальце.

— Я получил его от одного члена голландского королевского дома. Но поручение, данное мне было настолько щекотливого свойства, что я не могу доверить его даже тебе.

— Ты чем-нибудь в данное время занят? — спросил я с любопытством.

— Да, у меня теперь около двенадцати разных случаев, но особенно интересного ни одного нет. Обыкновенно незначительные случаи представляют самое обширное поле для наблюдений, а большие преступления обыкновенно отличаются большой простотой, так как чем значительнее преступление, тем яснее побудительная его причина. Может быть мне предстоит разобрать какой-нибудь интересный случай, так как, если я не ошибаюсь, сейчас ко мне явится клиентка.

Холмс стоял у окна и смотрел на улицу. Я подошел к нему и увидал на той стороне улицы высокую даму в пышном меховом боа и в нарядной, кокетливо одетой шляпе с громадным красным пером. Она беспокойно и нерешительно поглядывала на наши окна, казалось, не знала идти ли ей вперед или назад и пальцы ее нервно теребили пуговицы перчаток. Вдруг она быстро перешла на нашу сторону и тотчас же раз дался резкий звук колокольчика.

— Я знаю эти симптомы — проговорил Холмс и бросил свою сигару в камин. — Колебание, нерешительность у моего порога всегда указывают на любовную историю. Она хотела бы спросить совета, но ей неловко вмешать в ее чисто личное дело третье лицо. Но даже и здесь бывают некоторые различия. Если женщина тяжко оскорблена мужчиной, она действует решительно, звонит с силой, чуть ли не отрывает проволоку звонка. В данном случае мы имеем дело с сердечными невзгодами и дама, видимо, не столько взволнована, как опечалена. А, вот и она, и наши сомнения будут сейчас рассеяны.

Холмс еще произносил эти слова, как раздался стук в дверь и грум доложил о мисс Мари Сутерланд, которая выплыла вслед за мальчиком.

Шерлок Холмс приветствовал незнакомку с обычной любезностью, запер дверь, предложил ей кресло и бросил на нее свой привычный испытующий, но вместе с тем как бы и рассеянный взгляд.

— Вы не находите, — спросил он, — что вам при вашей близорукости вредно писать на машинке?

— Совершенно верно, мне это было вредно, — ответила она, — но теперь я знаю где помещаются буквы и поэтому пишу не смотря на шрифт.

Вдруг она поняла все значение его слов, она сильно испугалась и страх и удивление выразились на ее широком, добродушном лице.

— Вы уже слышали обо мне, мистер Холмс, — воскликнула она, — иначе вам об этом неоткуда знать.

— Оставимте это, — проговорил со смехом Холмс, — это мое дело. Я обыкновенно обращаю внимание на то, что ускользает от взглядов других. Если бы это было не так, вы не пришли бы ко мне за советом.

— Я пришла к вам, мистер Холмс, по совету мистрисс Этречёй, ведь вы так скоро разыскали ее мужа, тогда как полиция и все считали его умершим. Ах, мистер Холмс, если бы вы могли сделать то же самое для меня! Я не богата, но имею сто фунтов годового дохода, кроме того, что зарабатываю своим трудом. Я бы отдала все, чтобы только узнать, что сталось с мистером Госмером Ангелем!

— Почему вы так заторопились идти ко мне? — спросил Шерлок Холмс, сложил пальцы своим привычным жестом и взглянул на потолок.

Снова удивление выразилось на почти ничего не значащем лице молодой дамы.

— Да, я почти бегом вышла из дому, — ответила она, — потому что меня вывело из себя равнодушие, с которым мистер Виндибанк — мой отец — отнесся ко всему происшествию. Он не хотел идти в полицию, не хотел идти к вам и так как он упорно стоял на своем, говоря, что вся эта история не имеет никакого значения, что я, наконец, рассердилась, схватила шляпу и кофточку и направилась прямо к вам.

— Ваш отец? — спросил Холмс, — конечно ваш отчим — ведь вы не носите его фамилии.

— Да, мой отчим. Я его называю отцом, и все-таки это звучит очень комично, так как он только на пять лет и два месяца старше меня.

— Ваша мать еще жива?

— Жива и пользуется отличным здоровьем. Я конечно не была в восторге, мистер Холмс, когда она вскоре после смерти отца вышла замуж во второй раз, и притом за человека, который на пятнадцать лет моложе ее. Мой отец был купцом и оставил после своей смерти бойкое дело, которое моя мать продолжала вести при помощи мистера Гарди, главного приказчика. Когда же появился мистер Виндибанк, она должна была продать дело, так как он был комиссионером по продаже вин. Они продали фирму за четыре тысячи семьсот фунтов стерлингов; будь жив мой отец, он получил бы гораздо больше.

Я ожидал, что Шерлок Холмс обнаружит нетерпение, выслушивая от добродушной мисс эти не идущие к делу подробности, но, к моему величайшему удивлению, он выслушал рассказ с напряженным вниманием.

— Вы свой маленький капитал получили от отца? — спросил он.

— О нет, я получила его в наследство от дяди моего Неда. Он заключается в новозеландских акциях, приносящих 4½ %. Дядя оставил после себя две тысячи пятьсот фунтов, но я получаю только проценты с этой суммы.

— Пожалуйста, рассказывайте дальше, — проговорил Холмс. — Так как вы получаете ежегодно кругленькую сумму в сто фунтов и кроме этого зарабатываете еще кое-что, то, понятно, вы иногда путешествуете для удовольствия и наслаждаетесь жизнью. Мне кажется, что можно даже отлично жить при годовом доходе в шестьдесят фунтов.

— Я могла бы жить и на меньшее, мистер Холмс, но вы отлично понимаете, что раз я живу у родителей, то я не хочу быть им в тягость, и поэтому они будут распоряжаться моими деньгами, пока я от них не уйду, — конечно, только до тех пор. Мистер Виндибанк получает по четвертям мои проценты и передает их матери, так как мне совершено довольно того, что я зарабатываю пишущей машинкой. Я получаю по 2 пенса за страницу и в день работаю большей частью от пятнадцати до двадцати страниц.

— Вы мне очень подробно рассказали ваше положение, — заметил Холмс. — Этот господин — мой друг доктор Ватсон, и в его присутствии вы можете говорить совершенно откровенно. Пожалуйста, расскажите нам о вашем знакомстве с мистером Госмером Ангелем.

Мисс Сутерланд покраснела и, взволнованная, затеребила края своей кофточки.

— Я в первый раз увидала его на балу газовых техников, — сказала она. — Мистер Виндибанк не хотел нас пустить на бал, он вообще не любит, когда мы уходим из дому. Он иногда приходит в ярость от того, что я отправляюсь на какую-нибудь экскурсию с воскресной школой. На этот раз я твердо решила, что поеду на бал, какое он имел право мне это запретить? Он объявил, что на этом балу будет неподходящее для нас общество, он утверждал, что мне нечего одеть, хотя я только два раза надевала свое новое лиловое плюшевое платье. Ничего бы не случилось, если бы моему отчиму не нужно было бы внезапно отправиться по делам во Францию. Тогда мы, мать и я с мистером Гарди, нашим прежнем старшим приказчиком, поехали на бал, и там-то я и встретила мистера Госмера Ангеля.

— Вероятно, мистер Виндибанк не был этим очень доволен по своем возвращении из Франции?

— Вовсе нет, он ничуть не рассердился. Он смеялся, пожимал плечами и говорил, что совершено бесполезно отговаривать женщин от чего-нибудь, ибо все равно они всегда сделают так, как хотят.

— Так, так. Вы, значит, познакомились на балу с одним господином по имени Госмер Ангель.

— Да. Я познакомилась с ним в тот вечер, он сделал нам визит на следующий день, чтобы осведомиться о нашем здоровье, и затем мы сговорились с ним, мистер Холмс, то есть я встретилась с ним два раза, и мы отправились гулять. Затем, однако, вернулся отец и мистер Ангель не мог уже больше бывать в нашем доме.

— Не мог?

— Да, вы знаете, отец этого не любит. Если бы дать ему волю, он никогда бы не принимал гостей. Он утверждает, что женщина должна довольствоваться тесным семейным кружком. Я сама с этим соглашалась и не раз говорила матери, что этого тесного семейного кружка мне как раз не достает.

— Что стало с мистером Госмером Ангелем? Он не пытался увидаться с вами?

— Отец должен был через неделю снова уехать во Францию, и поэтому Госмер написал, что лучше всего это время не видеться. Писать друг другу мы могли совершенно свободно, и он писал мне каждый день. Я по утрам беру корреспонденцию у почтальона, так что отец о письмах ничего не узнал.

— Вы были к тому времени обручены с тем господином?

— Да, мистер Холмс, мы обручились во время первой нашей прогулки. Госмер — мистер Ангель был кассиром одного торгового дома на улице Лиденголь, и...

— В каком именно торговом доме?

— К сожалению, я этого не знаю.

— Где же он жил?

— Он там и ночевал.

— И у вас нет его адреса?

— Нет, я знаю только, что он жил на улице Лиденголь.

— Куда вы адресовали ваши письма?

— До востребования в почтовое отделение. На место службы его он просил меня писем не посылать, потому что сослуживцы его смеялись бы над тем, что он получает письма от дамы. Я хотела писать ему на машинке, как он это сам делал, но он не хотел об этом и слышать и заявил, что ему гораздо приятнее получать писаные от руки письма, что они гораздо естественнее и что, читая эти письма, не чувствуешь, будто между нами стоит машинка. Вы из этого можете заключить, как он меня сильно любил и как он был деликатен даже в мелочах.

— Да, это ясно видно, — заметил Холмс. — Я всегда особенную цену придаю таким мелким подробностям. Не помните ли вы каких-нибудь других незначительных мелочей, касавшихся личности мистера Госмера Ангеля?

— Он был очень робок и выходил со мной гулять охотнее вечером, чем днем, так как он терпеть не мог, чтобы на него обращали внимание. Он вел себя очень благовоспитанно и корректно. У него был очень слабый голос, и он говорил мне, что эта слабость в голосовых связках осталась у него после болезни гланд, перенесенной им в детстве. Он обращал большое внимание на свои костюм и всегда был чисто и прилично одет. У него, как и у меня, были слабые глаза, и он носил консервы.¹

— И что случилось, когда ваш отчим, мистер Виндибанк снова уехал во Францию?

— Госмер снова явился к нам и предложил мне обвенчаться до возвращения отца. Он отнесся к этому очень серьезно, заставил меня положить руки на библию и поклясться, что я буду ему век верна, что бы ни случилось. Моя мать сказала, что он имеет право потребовать от меня такой клятвы, что она является только доказательством его горячей любви. Матери он сразу понравился при первом же знакомстве, и она любила его почти больше чем я. Когда они начали говорить о будущей нашей свадьбе, я заметила, что мы должны обождать этим до приезда отца. Но они сказали, что нам нечего обращать на него внимание, что он успеет узнать об этом, и мать обещала поговорить с ним на этот счет. Мне это не особенно понравилось, мистер Холмс. Мне казалось очень смешным просить разрешения моего отчима, бывшего только на несколько лет старше меня, но так как я терпеть не могу тайн, то я написала ему в Бордо и адресовала письмо французской фирме, но письмо я получила обратно в день свадьбы.

— Значит он его не получил?

— Да, он как раз в то время уехал в Англию.

— Но во всяком случае это крайне неловкое совпадение! Вы были обвенчаны в церкви?

— Да, без всякой помпы. Венчание должно было происходить в церкви Спасителя, и затем после него назначен был завтрак в гостинице Панкрас. Госмер приехал за нами в экипаже, в который он усадил мать и меня, а сам он сел на первого попавшегося извозчика. Мы первые приехали к церкви и начали ждать Госмера. Скоро показался его извозчик, экипаж остановился у церкви, но никто из него не выходил. Когда же кучер слез с козел и открыл дверцы, в экипаже никого не оказалось. Кучер не понимал, что стало с ездоком, который сел в экипаж у него на глазах. Все это произошло в прошлую пятницу, мистер Холмс, и с тех пор я не имею понятия, что стало с моим женихом.

— Мне кажется, мисс, что над вами подшутили.

— Ах нет! Госмер слишком любил меня, чтобы он мог меня так бросить. Еще в день свадьбы он просил меня оставаться ему всегда верной и говорил, что если бы даже судьба неожиданно разлучила нас, то я не смею забывать, что дала ему слово, рано или поздно он осуществит свои права. Эти слова в день свадьбы внушают подозрение, но благодаря происшедшему они теперь получают совершенно особое значение.

— Конечно. По вашему мнению, с ним должно быть случилось какое-нибудь несчастье?

— Да мистер Холмс. Должно быть он почувствовал, что ему угрожает откуда-то опасность, иначе он бы этого не говорил. Его предчувствие на самом деле оправдалось.

— Вы, конечно, не имеете понятия, чего он опасался?

— Никакого.

— Еще один вопрос. Как отнеслась к этому ваша мать?

— Она рассердилась и велела мне молчать о всей этой истории.

— Говорили вы об этом с вашим отцом?

— Да, и он, видимо, держался моего взгляда, что с Госмером что-нибудь случилось и что я снова услышу о нем. Какую он мог иметь цель, говорил отец, покинув меня у церковной двери? Если бы он занял у меня денег или при заключении брачного контракта я бы перевела на него мое состояние, тогда только можно было бы объяснить его поведение; однако Госмер вел себя безупречно и никогда не принимал от меня ни одного гроша. Что могло с ним случиться? Почему он ни слова мне не написал? Я просто с ума сойду! Ночью я глаз не смыкаю!

Она вытащила из муфты маленький платок и заплакала.

— Я подробно разберу все дело, — проговорил поднимаясь Холмс, — и не сомневаюсь, что я его распутаю. Положитесь на меня, мисс, и не печальтесь больше, прежде всего, постарайтесь забыть мистера Госмера Ангеля, как он, по-видимому, забыл вас.

— Значит, вы не думаете, что я его снова увижу?

— Сомневаюсь в этом.

— Что же могло с ним случиться?

— Это я вам могу сказать только впоследствии. Я бы очень хотел иметь подробное описание его личности и получить от вас некоторые его письма, если это возможно.

— Я в прошлую субботу напечатала объявление в газете, — ответила она. — Вот газета, а вот и четыре письма.

— Благодарю вас. Позвольте узнать ваш адрес.

— Площадь Лион, 31.

— Если я хорошо понял, вы мне сказали, что вы никогда не имели адреса мистера Ангела. Где помещается торговый дом, в котором служит ваш отец?

— Он комиссионер громадной виноторговли «Вестгуз и Марбсенк» на улице Фенчург.

— Благодарю вас. Вы мне теперь достаточно все разъяснили. Оставьте, пожалуйста, бумаги здесь и последуйте моему доброму совету: забудьте всю эту историю, постарайтесь забыть ее навсегда.

— Вы мне желаете добра, мистер Холмс, но я не могу вам этого обещать. Я останусь верна Госмеру, когда бы он ни вернулся.

Несмотря на уродливую шляпу с громадным пером и ее кукольное лицо, эта детская вера как бы облагораживала существо нашей посетительницы, внушая известное к ней уважение.

Она положила пакет с бумагами на стол и удалилась с обещанием вернуться, как только ее позовут.

---

¹ Очки-консервы — очки с линзами очень большого размера.

---

1 стр. «Ловкий обман» Артур Конан Дойл

« «Ловкий обман»

2 стр. »