Глава XL. Гостиница в Бренжье

---

Было еще рано, когда я пришел в деревню. Тайком пробирался я по улицам, избегая всяких встреч. К несчастью, мне предстояло пройти мимо бара, чтобы попасть к себе в комнату. Дело было незадолго перед ужином, и господа, жившие в гостинице, собрались в буфетном зале и в сенях.

Беспорядок в моей одежде, окровавленной местами и запачканной в грязи, должен был неминуемо обратить на себя внимание, что и не замедлило случиться. Все оборачивались и смотрели на меня. Праздные гуляки не могли скрыть своего изумления. Кое-кто из бывших в сенях и в буфете окликнул меня, когда я проходил мимо, и полюбопытствовал, где я был. Один из них сказал:

— Эге, сударь! Должно быть, вы дрались с кошками?

Я ничего не ответил. Поднявшись проворно по лестнице, я перевел дух только у себя в комнате.

Мое тело покрывали ссадины от колючих шипов терновника. Эти раны требовали перевязки. Я послал за Рейгартом. К счастью, он оказался дома и вскоре пришел в гостиницу. Войдя ко мне в комнату, доктор взглянул на меня с изумлением.

— Любезнейший Рутерфорд, откуда вы? — спросил, наконец, он.

— С болота.

— А эти раны… разорванная одежда… кровь?

— Ссадины от шипов терновника, ничего больше.

— Да куда же вы ходили?

— На болото.

— На болото! Но как оцарапались вы таким образом?

— Меня ужалила гремучая змея.

— Как? Вы были ужалены гремучей змеей? И вы не шутите?

— Нисколько… Но я принял противоядие. Я вылечился.

— Противоядие! Вылечились!.. Каким же это способом? Кто дал вам лекарство?

— Один приятель, встреченный на болоте.

— Приятель на болоте! — подхватил Рейгарт, изумление которого все возрастало.

Я почти упустил из виду необходимость быть сдержанным и понял теперь, что сболтнул липшее. Нескромные глаза подсматривали в замочную скважину, уши старались подслушать наш разговор.

Хотя жители берегов Миссисипи не особенно любопытны, вопреки свидетельству сплетников-туристов, однако мой жалкий и загадочный вид по возвращении был способен подстрекнуть и самых апатичных людей. Порядочное число обитателей гостиницы собралось в коридоре, возле моей комнаты, и с жаром толковало о том, что такое могло со мной случиться. Я слышал их разговор, хотя эти господа не догадывались о том.

— Он дрался с пантерой? — спрашивал один из них.

— С пантерой или с медведем, — отвечал другой.

— Во всяком случае с какой-нибудь бешеной гадиной; она дала ему себя знать, это видно.

— Это тот самый, который сбил с ног Ларкена- Забияку? Не правда ли?

— Тот самый, — подтвердил чей-то голос.

— Не англичанин ли он?

— Не знаю. Думаю, что он из Великобритании. Но англичанин, там, ирландец или шотландец, все равно, только с этим малым лучше не связываться. Честное слово! Он опрокинул Забияку, точно деревянный чурбан, одним своим хлыстом, а потом отобрал у него пистолеты. Ха-ха-ха!

— Важно!

— Он способен пройти со своим хлыстом посреди диких кошек. Он убил кэтемаунта¹, я в том уверен.

— О, наверное.

Я полагал, что мое столкновение с Ларкеном вооружило против меня людей его сорта. Однако тон и выражение разговаривавших доказали мне, что я ошибался. Хотя местных жителей, пожалуй, задевало за живое, что иностранец, человек совсем молодой, каким был я тогда, отколотил самого отчаянного из них, однако эти грубоватые люди были не слишком пропитаны сектантским духом и, кроме того, Забияка-Ларкен не пользовался среди них любовью. Если бы я прибил его по иной причине, я стал бы совсем популярным. Но заступаться за невольника… иностранцу… да еще вдобавок англичанину… это являлось уже непростительной самонадеянностью! То было невыгодной стороной моей победы, и с тех пор я прослыл в окрестностях человеком неблагонадежным.

Эти замечания потешали меня, пока я поджидал Рейгарта, но не особенно интересовался ими до известного момента. Вдруг до моих ушей долетели слова, давшие иное направление моим мыслям. За дверью говорили:

— Он, как слышно, ухаживает за мадемуазель Безансон?

Это настолько возбудило мое любопытство, что я приник ухом к замочной скважине.

— По-моему, он ухаживает за плантацией, — заметил другой, сопровождая свои слова многозначительным смехом.

— Ладно, — подхватил третий голос. — Значит, он ухаживает за тем, чего не получит.

— Как? Почему? — посыпались любопытные вопросы.

— Ему, пожалуй, достанется дама, — продолжал тот же самый из собеседников самоуверенным тоном, — но плантации он не увидит, как своих ушей.

— Как! Что вы хотите сказать, господин Монлей? — послышался новый возглас.

— Я хочу сказать то, что говорю, господа, — отвечал важный оратор и снова повторил свои первые слова, нарочно растягивая их: — Он, пожалуй, может получить даму, но не плантацию.

— О, значит, люди говорят правду? — продолжал другой голос вопросительным тоном. — Несостоятельность? А старый Гейяр…

— Теперь хозяин плантации.

— А негры?

— Все до последнего будут проданы; завтра шериф возьмет их в свое распоряжение.

Ропот удивления донесся до моего слуха. Он перемешивался с возгласами досады или сочувствия.

— Бедная девушка! Очень жаль ее!

— Да, но это нисколько не удивительно. Она сорила деньгами после смерти отца.

— Некоторые утверждают, будто бы он не оставил большого состояния дочери. Большая часть имущества была заложена раньше.

Приход доктора прервал этот разговор, избавив меня в то же время от пытки слушать его.

— Вы говорите: «друг на болоте?» — снова спросил меня Рейгарт.

Я колебался с ответом, вспомнив о кучке людей возле моей двери, и наконец сказал доктору тихим, но твердым голосом:

— Любезный друг, со мной было приключение, и вы видите, что я ранен серьезно. Перевяжите мои раны и не спрашивайте у меня подробностей. Я имею свои причины хранить молчание. Со временем вы узнаете все, но не теперь. Дело в том, что…

— Довольно, довольно! — сказал доктор, прерывая меня. — Будьте покойны. Покажите мне свои раны.

Добряк не прибавил ни слова и занялся перевязкой.

При всяких иных обстоятельствах эта маленькая операция показалась бы мне мучительной, потому что я начинал уже чувствовать некоторую боль. Но тут вышло совсем иное. Только что слышанное мною сделало меня бесчувственным к физической боли, и я ничего не ощутил.

Я испытывал настоящую нравственную агонию.

Я горел желанием расспросить Рейгарта о делах плантации, об Эжени и Авроре, но не мог; мы были не одни. Хозяин гостиницы и слуга-негр вошли ко мне в комнату; они помогали доктору при перевязке. Я не смел заикнуться о таком предмете в их присутствии и был вынужден преодолеть свое нетерпение до тех пор, пока все было кончено и хозяин с негром удалились.

— Ну, теперь скажите мне, доктор, что значат эти слухи о мадемуазель Безансон?

— Да разве вы не знаете всего?

— Я знаю только то, что слышал сейчас от сплетников, собравшихся за дверью моей комнаты.

Я повторил Рейгарту их разговор.

— Я, право, думал, что вам известно все, и приписывал даже этому ваше сегодняшнее отсутствие, нимало не догадываясь, впрочем, о том, что вы можете близко принимать к сердцу случившееся.

— Я не знаю ничего, кроме того, что случайно дошло до моего слуха. Бога ради, скажите мне все! Правда ли это?

— В сущности правда. Мне грустно это говорить.

— Бедная Эжени!

— В руках Гейяра закладные на значительную часть ее имущества. Уже давно подозревал я это и боюсь, что все обделано на законном основании. Гейяр скрывал свои права, и ходят слухи, будто бы владения Безансонов принадлежат ему теперь целиком. Все перешло к ловкому адвокату.

— Все?

— Все, что есть на плантации.

— И невольники также?

— Ну, разумеется.

— Все… все! И… и Аврора?

Я колебался задать этот вопрос, Рейгарту ничего не было известно о моей любви к прекрасной девушке.

— Вы говорите о квартеронке? Ну, конечно, и она. Ведь эта девушка такая же невольница, как и прочие. Ее продадут вместе с другими.

Такая же невольница, как и прочие!.. Ее продадут!..

Эта мысль не была высказана мною вслух.

Не могу описать волнения, овладевшего мною при словах доктора. Кровь кипела у меня в жилах, и я с трудом воздержался от какого-нибудь безумного восклицания. Мне хотелось скрыть обуревавшие меня чувства, но едва ли мои усилия достигли своей цели. По крайней мере, спокойный взгляд Рейгарта обратился на меня с удивлением. Но если он угадал мою тайну, то был настолько великодушен, что не стал спрашивать объяснений.

— Значит, все невольники будут проданы? — спросил я, дрожа.

— Разумеется; все имущество должно поступить в продажу. Таково требование закона в подобных случаях. Весьма вероятно, что Гейяр купит имение мадемуазель Безансон, потому что ее плантация примыкает к его собственной.

— Гейяр! Негодяй! А бедная девушка, что будет с нею?

— Мне говорили, что у нее есть старая тетка, имеющая кое-что; но, впрочем, немного. Старушка живет в Новом Орлеане, и весьма вероятно, что племянница поселится у нее. Тетка, кажется, бездетная, и Эжени будет ее наследницей. Не могу, однако, утверждать этого; до меня только доходили такие слухи.

Рейгарт произнес эти слова несколько сдержанно. Я заметил нечто особенное в его тоне. Но мне была ясна причина этой сдержанности: он находился под влиянием ошибочного мнения относительно моих чувств к Эжени! Я не стал разуверять его.

Бедняжка Эжени! Двойное горе… Перемена, замеченная мною в ней недавно, не удивляет меня больше… Вот почему казалась она такой печальной!

Эти соображения я оставил про себя, после чего сказал вслух:

— Знаете, доктор, мне надо отправиться на плантацию.

— Только не сегодня вечером.

— Нет, именно сегодня… сейчас!

— Вам не следует туда ехать, милейший!

— Почему?

— Это невозможно… Я не могу вам позволить… вы схватите лихорадку, которая может свести вас в могилу!

— Однако…

— Я вас не слушаю. Поверьте, что у вас уже началась лихорадка. Вам необходимо оставаться у себя в комнате, по крайней мере, до завтра. Может быть, тогда вы будете в состоянии выходить, не подвергаясь никакой опасности. В данную же минуту это немыслимо.

Я был вынужден уступить, но не уверен в том, что выиграл этим относительно моей лихорадки. Ночной воздух, пожалуй, меньше способствовал бы ей, чем мое душевное волнение, которого было нечем успокоить. Страшное биение сердца и разгоряченная кровь скоро подействовали мне на мозг.

— Аврора — невольница Гейяра! Ха-ха-ха! Его невольница! Гейяр! Аврора! Ха-ха-ха! Это его горло сдавливаю я? Ах, нет! Я схватил змею! Сюда… помогите!.. помогите!.. Воды! Воды! Задыхаюсь! Нет, это Гейяр! Я его поймал! Опять змея! Боже! Она обвивается вокруг моей шеи… она меня душит! На помощь! Аврора! Прелестная Аврора! Не поддавайтесь ему!

— Я скорее умру, чем поддамся!

— Я был в том уверен, благородная девушка! Я спешу вам на выручку! Как она отбивается от него, как рвется из рук бездельника! Демон! Назад! Демон! Аврора, вы свободны, свободны, ангел небесный!

Таков был мой бред — бред мозга, разгоряченного лихорадкой.

---

¹ Так называют дикую кошку страшного вида, существующую лишь в народной фантазии.

---

Глава 40. Гостиница в Бренжье
«Квартеронка». Майн Рид

« Глава 39

Глава 41 »