Глава XXXII. Укушенный змеей

---

Боль не приснилась мне; кровь, сочившаяся из моей руки, не была иллюзией. Все было реально. Меня укусила гремучая змея.

Пораженный ужасом, я внезапно вскочил; не помня себя, провел рукой по укушенному месту, вытер кровь. Ранка была ничтожна; она походила на укол острием ланцета; оттуда вытекло всего несколько капель крови.

Вид подобной ранки едва ли испугал бы даже малого ребенка; но я, взрослый мужчина, ужаснулся, потому что знал, насколько опасен ничтожный укол, сделанный таким страшным орудием, как ядовитый зуб змеи. Мне было хорошо известно, что я мог умереть менее, чем через час.

Моим первым побуждением было преследовать змею и уничтожить ее, но прежде чем я уступил ему, она сделалась уже недосягаемой для меня. Невдалеке валялось дуплистое дерево, громадный тюльпанник, ствол которого был источен до самой сердцевины. Змея устремилась туда. Вероятно, там было ее убежище, и не успел я добежать до того места, как длинное тело животного, усеянное ромбовидным пятнами, скрылось в потемках дупла. Новое «скер-р-рр» донеслось до моего слуха в момент его исчезновения. Это шипение походило на клик торжества, как бы рассчитанный на то, чтобы подразнить меня.

Пресмыкающееся было тогда уже в безопасности от моего мщения. Впрочем, его гибель не принесла бы мне никакой пользы. Смерть врага не могла помешать действию яда, уже разлившемуся по моим жилам. Я сознавал это ясно, однако все-таки убил бы вредную гадину, если бы мог. Во мне кипели гнев и жажда мщения.

Но то было лишь первым порывом, который внезапно парализовался ужасом. Во взгляде пресмыкающегося таилось что-то до такой степени дьявольское, его неожиданное нападение и проворное бегство были так страшны, что, потеряв его из виду, я вдруг почувствовал сверхъестественный страх, и мне представилось, будто бы в этом змеином теле обитал дух дьявольского свойства.

Подавленный такой мыслью, я на минуту впал в какое-то оцепенение.

Однако вид крови и боль в укушенной руке заставили меня скоро опомниться и подумать о противоядии, которое следовало искать, не теряя времени. Но где мог я найти его?

Что было мне известно о нем? Ведь я получил только классическое образование. Правда, последнее время мои досуги посвящались занятиям ботаникой; однако мои новые познания относились исключительно к лесным деревьям, а ни одно из тех, с которыми я познакомился, не обладало лечебными свойствами. Я ничего не знал, ни о травянистых растениях, ни о корневых снадобьях, ни о кирказонах, которые могли бы мне пригодиться в данном случае. Будь окрестные леса покрыты сплошь целебными травами, это не помешало бы мне умереть среди них, не подозревая об их целебности. Да, я мог бы растянуться на ложе из корней крестовника и испустить свой последний вздох в ужасных судорогах, не догадываясь о том, что сок этих скромных растений, смятых моим телом, в несколько часов мог бы уничтожить действие яда, попавшего мне в кровь, и возвратить меня к жизни и здоровью.

Я не стал терять времени на обдумывание врачебных средств. У меня была лишь одна мысль: как можно скорее обратиться к доктору Рейгарту. Все мои надежды сосредоточились на нем.

Не мешкая ни минуты, я поднял ружье и, углубившись снова под густую сень кипарисов, пошел торопливыми шагами. Я бежал, насколько позволяли мне ноги, но ужасное потрясение, испытанное мною, как будто разбило все мое существо, и колени у меня стукались одно об другое во время бега.

Однако я принуждал себя спешить дальше, не думая ни о чем, кроме того, чтоб вернуться в Бренжье и найти доктора Рейгарта. Я перелезал через поваленные деревья, пробирался по зарослям тростника, сквозь чащи карликовых пальм и дынных деревьев; мне приходилось раздвигать сучья на своем пути, на каждом шагу царапая кожу. Я переправлялся через лужи загнившей воды, через густую тинистую грязь, через всякую топь, которая кишела ужасными пресмыкающимися; под моими подошвами хрустела икра крупных пип¹, хриплый и зловещий крик которых мрачно вторил шуму моих шагов. Я шел вперед без отдыха.

«Но где же я? Где дорога? Где мои давешние следы? Боже великий, они потеряны! Я погиб, погиб!»

Эти мысли сменяли одна другую с быстротой молнии. Я кидал вокруг себя жадные взоры. Я не видел ни пути, ни следов, кроме оставленных мною сию минуту. Я не находил ни одного признака, который помог бы мне собрать мои воспоминания. Дорогабыла потеряна. Я пропал, это не подлежало сомнению…

Я содрогнулся в приливе отчаяния. Кровь застыла у меня в жилах при мысли об угрожавшей мне опасности.

Не удивляйтесь этому. Заблудившись в лесу, я должен был неминуемо погибнуть. Одного часа было бы достаточно для моей гибели. В этот промежуток времени яд успел бы произвести свое действие, и моего трупа не нашел бы никто в этих дебрях, кроме волков и коршунов. Боже великий!

Тут как будто для того, чтобы с большей уверенностью взглянуть в глаза своей участи, я вспомнил недавно слышанные слова, что настоящее время года, знойная осень, придает особую силу яду гремучей змеи и ускоряет его действие. Приводили случаи, когда менее чем через час, укус ее приводил к смерти.

«Боже милосердый, — думал я, — еще час, и меня не будет!»

Эта мысль сопровождалось вздохом.

Опасность заставила меня возобновить мои поиски. Я вернулся обратно. Это казалось мне лучше всего, что я мог сделать, потому что в окружавшем меня сумраке ничто не указывало мне, приближаюсь ли я к плантациям. Я не мог видеть неба, которое, проглянув сквозь лиственную сень, возвещает человеку, блуждающему в лесу, о близости возделанных полей. Само небо скрывалось от моих взоров, и когда я с мольбою поднимал к нему глаза, то не видел ничего над своей головой, кроме густой и темной листвы кипарисов под ее траурным покровом из ползучей тилландсии.

Я мог только повернуть назад, чтобы попытаться найти потерянную мною дорогу, или блуждать наудачу, вверив себя судьбе.

Пришлось избрать первое. Снова пустился я колесить по тростниковым зарослям, по чащам карликовых пальм, снова брел по загнивающим лужам, переправлялся через тинистые пруды.

Но не сделал я и сотни ярдов по свежим следам, проложенным мною, как они стали казаться мне одинаково сомнительными. Я проходил по небольшому бугру, возвышавшемуся над остальным грунтом, и потому более сухому. Мои подошвы не оставили никакого отпечатка на этом месте, и я стал в тупик: куда мне повернуть? Пробовал поворачивать во все стороны, но не мог найти дороги. Мои чувства притупились, и я окончательно терял голову. Я заблудился вторично.

Заблудиться в лесу при обычных обстоятельствах было бы приключением, не представлявшим большой важности. Час или два поисков, ну, пожалуй, ночь, проведенная под защитой дерева, с легким неудобством в виде пустого желудка. Но перед человеком, которого осаждали, как меня, ужасные мысли, рисовалась совсем иная перспектива! Яд всасывался быстро; мне мерещилось, будто бы я уже чувствовал, как он распространяется по моим жилам.

Еще одно усилие, чтобы выбраться из леса.

Я кинулся вперед на этот раз уже вверяясь случаю. Я пробовал следовать по прямой линии, но безуспешно. Громадные сучья, такие замечательные у широколистных деревьев, преграждали мне путь, а пустившись в обход, чтобы миновать их, я вскоре потерял из виду направление, по которому хотел идти.

Я бродил наудачу, с трудом волоча ноги по стоячей воде, увязая в болотах, или карабкаясь на громадные поваленные деревья. На своем пути я обращал в бегство тысячи обитателей сырого леса, которые приветствовали меня своими разнообразными голосами. Птица «ква» пищала, болотный филин «ухал», лягушка-бык издавала крики, похожие на раскаты трубы, тогда как отвратительный аллигатор мычал благим матом, разевал костлявую пасть, удаляясь с моей дороги ползком, с сердитым видом, и, казалось, был готов порою кинуться на меня.

Ах, вот, наконец, и свет, вот и небо! Мне открылась только частица небесного свода, кружок, казавшийся не больше тарелки. Но вы не можете себе представить, с какой радостью увидел я его. Для меня он был тем же, чем бывает маяк для заблудившегося мореплавателя.

«Возделанные поля должны быть там», — сказал я себе.

Да, я увидел солнце, блестевшее между деревьями; и горизонт расширялся по мере того, как я шел дальше. Без сомнения, плантации были впереди меня. Попав на них, я быстро пройду полями до деревни. Рейгарт, наверно, сумеет уничтожить яд или введет какое-нибудь противоядие.

С сердцем, полным надежд, и горящим взором я направлялся к яркому сиянию вдали.

Клочок голубого неба увеличивался… открывались другие части небосклона; лес редел по мере того, как я продвигался вперед. Его опушка, по-видимому, была близко.

Грунт с каждым шагом становился тверже, а деревья попадались более низкорослые. Рассеянные побеги кипарисов не преграждали больше мне путь; я проходил теперь между тюльпанниками, терновыми деревьями и магнолиями. Древесные стволы не стояли здесь так близко один к другому; листва была реже и давала меньше тени. Наконец, я достиг опушки этой чащи и очутился совершенно под открытым небом.

Крик агонии сорвался с моих губ. У меня его исторгло отчаяние. Я пришел к пункту моего отравления, я попал вновь на лесную прогалину…

Идти дальше не стоило. Усталость, досада и горе парализовали мои силы. Шатаясь, направился я к упавшему дереву, тому самому, которое приютило моего пресмыкающегося убийцу, и опустился на траву, в полной растерянности и вне себя от гнева.

Я думал, что обречен умереть в этом очаровательном уголке, посреди ярких цветов, на этом месте, которым любовался так недавно, и на том же клочке земли, где мною была получена роковая рана.

---

¹ пипа суринамская — жаба.

---

Глава 32. Укушенный змеей
«Квартеронка». Майн Рид

« Глава 31

Глава 33 »