Глава XXXI. Сновидения

Отдавшись душой сладостной грезе любви, я блуждал, — по каким местам и сколько времени, этого я не сумел бы сказать, потому что не замечал ни расстояния, ни направления, по которому шел.

Из этой мечтательной задумчивости вывел меня более яркий свет, показавшийся в отдалении, и немного спустя я выбрался из густого мрака леса. Бродя наудачу, я наткнулся на красивую лесную прогалину, нагретую яркими солнечными лучами, поросшую травой, где пестрели цветы. То был дикий садик, украшенный разноцветными растениями, среди которых выделялись бигнонии — индейские жасмины и яркие венчики мальвы. Сам лес, окружавший этот уголок, состоял из цветущих деревьев. Там красовались магнолии различных сортов; на некоторых из них крупные лилейные цветы уступили место коническим ярко-красным семенам, которые были замечательны никак не менее самих цветов и распространяли вокруг довольно сильный, но приятный запах. Другие красивые деревья росли рядом с магнолиями, примешивая к их аромату свои собственные благоухания. Рожковое дерево, не менее интересное, чем магнолия, со своими заостренными листьями и продолговатыми красновато-коричневыми плодами; виргинский лотос, источающий овальные капли янтарного цвета, и странное дерево, из древесины которого (maclura) делают луки; его крупные околоплодники похожие на апельсины, напоминают тропическую флору.

Осень начинала прихотливо раскрашивать лес, и мазки ее блестящей палитры виднелись уже кое-где на листьях сассафрасового лавра, сумаха, кожевенного дерева, черного дерева, тупело и всех прочих пород американских лесов, которые любят наряжаться в лиственный убор. Цвета; желтый, оранжевый, алый, багровый и множество промежуточных оттенков представлялись моему взору; и все эти краски, сиявшие под лучами полуденного солнца, создавали дивное, неописуемое зрелище. Окружающая местность походила скорее на яркую театральную декорацию, чем на картину живой природы.

Я стоял некоторое время, упоенный восхищением. Моя мысль невольно обратилась вновь к Авроре. Мне было жаль, зачем ее нет в этом волшебном уголке, чтобы любоваться вместе со мною очаровательным видом, бродить по цветущей лесной прогалине, отдыхать под сенью магнолии. В ее присутствии мое счастье было бы, действительно, полным. На земле не могло существовать более живописного местечка. То была настоящая колыбель любви.

Здесь не было недостатка и во влюбленных парочках: чета хорошеньких горлиц, этих эмблематических птиц нежной страсти, сидела рядышком на ветке тюльпанника; их бронзовые горлышки раздувались временами, когда они издавали свои мелодичные ноты.

Я бросился в траву и смотрел, как птички целовались с ласковым воркованьем. Их невинное счастье внушало невольную зависть.

Мои нервы, сильнее обыкновенного возбужденные в тот день, испытывали естественную реакцию, и я почувствовал себя утомленным. В воздухе сказалась истома. Солнечный зной и наркотический запах нагоняли дремоту. Я заснул.

Сон мой продолжался не долее часа, но его тревожили сновидения; и в этот краткий промежуток времени со мною произошло немало приключений. Не одна картина, порожденная фантазией, развернулась перед очами моей спящей души, чтобы тотчас потускнеть и стушеваться. Каждая из этих сонных грез была характерна, но во всех них играли роль две личности: Эжени и Аврора.

Гейяр был также действующим лицом в моих снах, как и злодей Ларкен, смотритель негров; мне снились: Сципион, доктор Рейгарт, добряк Антуан, насколько его черты сохранились у меня в памяти. Несчастный капитан нашего парохода, сам пароход, соперница его «Магнолия», сцена крушения… Все это представлялось мне с мучительной ясностью.

Однако не все мои видения были неприятны. Некоторые, напротив, вводили меня в страну блаженства. Я бродил об руку с Авророй по цветущим прогалинам, обмениваясь с нею словами любви. Само место, где я спал, и его окрестности рисовались в моих грезах.

Удивительнее всего казалось то, что Эжени также находилась с нами и была счастлива; она изъявила свое согласие на наш брак и помогала даже нам в борьбе с препятствиями.

В этом сновидении Гейяр являлся демоном; через некоторое время он делал попытку отнять у меня Аврору. Между нами завязывалась борьба, и все завершалось вдруг каким-то смутным финалом.

Разворачивалась новая картина, новое видение: в нем Эжени играла роль злого духа. Она отказывалась исполнить мою просьбу… не соглашалась продать мне Аврору. Я видел ее ревнивой, злобной, замышляющей мщение. Мне снилось, будто бы она бранит меня, угрожает моей невесте. Аврора плакала. Этот сон был мучителен.

Сцена переменилась снова. Аврора и я наслаждались счастьем… Она была свободна, принадлежала мне, и мы были обвенчаны. Но счастье наше омрачилось горем: Эжени умерла!

Да, умерла! Мне снилось, будто бы я наклонился над нею и взял ее за руку. Вдруг ее мертвые пальцы схватили мою руку и стали ее давить. Это холодное прикосновение казалось неприятным; я сделал попытку избавиться от него, но не мог: мои пальцы были стиснуты, и все усилия освободить их не приводили ни к чему. Вдруг я почувствовал укол в руку, и в то же время ледяные тиски, державшие ее, выпустили свою добычу.

Ощущение боли от укола разбудило меня. Я машинально взглянул на свою руку, которая болела.

Ее запястье было укушено и окровавлено! Чувство ужаса разлилось у меня по всему телу, когда я услыхал «скер-рр-р» гремучей змеи, отдававшееся у меня в ушах, и торопливо осмотревшись, увидал блестящее тело пресмыкающегося, вытянутого на траве и быстро удалявшегося.

Глава 31. Сновидения
«Квартеронка». Майн Рид