Глава XXIV. Соперник

---

Не могу описать, какое действие произвело на меня это открытие! Я точно остолбенел, прирос к месту и на минуту почувствовал себя неподвижным, как статуя. Все во мне замерло. Если бы Гейяр говорил даже достаточно громко, то я не расслышал бы его, потому что оглох от такой неожиданности.

Враждебное чувство, которое заговорило во мне при мысли, что к Авроре забрался Ларкен, было ничто в сравнении с яростью, овладевшей мною теперь. Будь новый смотритель молод и красив — что, однако, отрицал Сципион, — я и тогда не боялся бы соперничества с ним.

У меня было твердое убеждение, что сердце Авроры принадлежало мне, и я знал, что смотритель не имел никакой власти над ее личностью. Он распоряжался полевыми работниками из чернокожих и прочими невольниками на плантации; он был их господином, мог бранить и наказывать этих несчастных сколько душе угодно. Но над Авророй он не смел командовать. По каким-то неизвестным мне причинам с квартеронкой обращались совсем не так, как с прочими невольниками. Этим отличием она была обязана не белизне своей кожи, не красоте. Последняя часто изменяет жестокую судьбу рабыни, это правда, но вовсе не на радость ей порою. Гуманное отношение к Авроре основывалось на чем-то совершенно ином, чего я не мог даже подозревать. Ее растили в неге и холе вместе с молодой госпожой; она получила образование не хуже, чем сама Эжени Безансон, и, действительно, с Авророй обращались скорее как с сестрой мадемуазель Безансон, а не как с ее невольницей. Она получала приказания только от своей госпожи. Истязателю негров не было до нее никакого дела. Таким образом я не имел повода опасаться его.

Но когда я узнал голос Гейяра, мои подозрения приняли совсем иной оборот. Этот имел влияние не только на невольницу, но и на госпожу; он мог не закрывать глаза на дивные прелести Авроры. Каким бы отвратительным мошенником ни был в моих глазах Доминик, это не мешало ему поддаваться чарам любви. Отталкивающие уроды влюблялись иногда в ослепительных красавиц. Недаром в сказке зверь полюбил красотку.

Сам час, выбранный Гейяром для своего прихода, мог навести на подозрения. Немедленно после отъезда хозяйки! Явился ли он еще при ней и был ли оставлен молодой девушкой у нее в доме? Это представлялось невероятным. Сципион не знал о его присутствии, иначе он предупредил бы меня, зная мою антипатию к адвокату.

— Нет сомнения, — подумал я, — это визит украдкой; Доминик явился на плантацию тайно; он подстерег отъезд хозяйки и тогда проскользнул в дом, чтобы застать квартеронку одну!

Все это мелькнуло у меня в голове с быстротой молнии и с силой убеждения; я не сомневался больше, что Гейяра привела сюда преднамеренность, а не случайность.

Когда я опомнился от такой ошеломляющей неожиданности, то почувствовал в себе новую силу. Мои нервы напряглись; слух получил небывалую остроту. Я стал внимательно прислушиваться. Не спорю, это было не особенно похвально; но когда имеешь дело с тонким плутом, не мешает иногда отложить в сторону излишнюю щепетильность. Особые обстоятельства данного момента заставили меня свернуть с прямой дороги; но то было шпионство влюбленного, который терзается ревностью. Пожалуй, оно найдет по этой причине свое оправдание в глазах моих читателей.

Разговаривавшие или подошли ближе к окну, или заговорили гораздо громче. По крайней мере, я стал ясно различать их слова, стараясь в то же время умерить лихорадочные удары своего сердца.

— Неужели этот молодой человек осмеливается ухаживать за вашей госпожой? — услыхал я вопрос Гейяра.

— Как я могу знать, господин Доминик? Право, я не видела ничего такого, что наводило бы на эту мысль. Он очень скромен; таково мнение и мадемуазель Безансон. Я никогда не слыхала, чтобы он говорил ей о любви, никогда.

Мне показалось, что за этими словами последовал вздох.

— Если бы он осмелился, — продолжал Гейяр, видимо, хорохорясь, — если бы он осмелился сказать что-нибудь подобное мадемуазель или даже вам, Аврора… то я проучил бы его! Он не придет больше сюда, этот искатель приключений! Я так решил.

— О, господин Гейяр, я уверена, что это сильно огорчит мадемуазель! Вспомните, ведь он спас ей жизнь! Она питает к нему глубокую благодарность. Она постоянно говорит о нем, и ей было бы очень досадно, если бы господин Эдуард перестал бывать в доме. Я уверена, что это причинило бы моей госпоже большое горе!

В тоне этих слов была горячность, почти мольба, которые приятно отдались у меня в ушах, и я подумал, что сама Аврора, пожалуй, огорчилась бы прекращением моих визитов.

Гейяр, очевидно, подумал то же самое, потому что вдруг заметил с гневной иронией:

— Может быть, это огорчило бы еще и другую особу?.. Например, хоть вас?.. А, вот что! Так это так? Вы его любите? Прокл…

Восклицание замерло в вопле жгучей ревности.

— О, сударь, — возразила квартеронка, — с чего вы это взяли? Мне любить его, мне… бедной невольнице! Увы, увы!

Ни тон, ни содержание ее слов не понравились мне. Однако я надеялся, что это была лишь одна из мелких хитростей любви, которую я охотно прощал. Гейяр казался довольным, потому что внезапно заговорил с веселой игривостью:

— Вы невольница, прекрасная Аврора! Нет, в моих глазах вы королева. Аврора-невольница! Если это так, то по вашей собственной вине. Ведь вы знаете, кто имеет власть даровать вам свободу, власть и желание, слышите, и желание, Аврора!

— Не говорите этого, прошу вас, господин Доминик! Я сказала уже вам, что не могу слушать подобных речей. Повторяю опять, что я не могу и не хочу этого!

Твердость ее тона обрадовала меня.

— Полноте, очаровательная Аврора, — не унимался Гейяр, — не сердитесь на меня, — прибавил он умоляю-щим тоном, — Я не могу не заботиться о вашем благополучии. Вы будете свободны, вам не понадобится больше угождать капризной госпоже.

— Господин Гейяр! — перебила его квартеронка, — не говорите так о мадемуазель! Она совсем не капризна, вы несправедливы к ней. О, если бы она слышала ваши слова!

— Черт возьми! — зло перебил ее в свою очередь адвокат, снова принимаясь хорохориться. — Велика важность, если бы она и услыхала меня! Вы воображаете, что я дорожу ею? Люди думают то же самое. Ха-ха-ха! Ну и пускай себе думают! Дурачье! Ха-ха! Со временем увидят, что ошибались! Ха-ха! Полагают, что я бываю здесь, чтобы повидаться с нею! Ха-ха-ха! Нет, Аврора, очаровательная Аврора! Не ради мадемуазель Безансон я приезжаю сюда. Это вас… вас, Аврора, я люблю… Да, люблю всем моим…

— Господин Доминик, повторяю вам…

— Дорогая Аврора, скажите только, что вы любите меня! Ну, одно словечко! О, скажите мне его! И тогда вы перестанете быть невольницей, вы сделаетесь такой же свободной, как ваша госпожа; у вас явится все… удовольствия, золотые уборы, драгоценности, сколько вы захотите; мой дом будет в вашем распоряжении, вы станете повелевать в нем, как полновластная хозяйка.

— Довольно, сударь! Вы оскорбляете меня… Я не желаю больше вас слушать!

Ее голос звучал твердо и решительно. Ура!

— Нет, дрожайшая и очаровательнейшая Аврора! Не уходите, постойте! Выслушайте меня!..

— Не хочу ничего больше слушать! Мадемуазель узнает…

— Одно слово! Одно слово! Один поцелуй, Аврора! Молю о том на коленях.

Послышался глухой стук колен о паркет; за ним поднялась борьба, во время которой у Авроры вырывались восклицания. Я увидел, что наступила моя очередь, и в три прыжка очутился в комнате. Негодяй держал девушку за руку и старался привлечь ее к себе. Она отталкивала его, напрягая всю свою женскую силу, а так как ей нельзя было отказать в порядочной крепости, то было довольно забавно смотреть, как старого любезника, стоявшего на коленях, волочили по ковру.

Гейяр, отвернувшийся от окон, заметил мое присутствие лишь в тот момент, когда я разразился звонким хохотом, которого не мог сдержать, даже если бы мне грозила смерть за мою дерзость. Этот хохот не прекращался еще долго после того, как Доминик выпустил свою пленницу и принял вертикальное положение; я хохотал так громко, что не слышал его угроз мщения.

— Что привело вас сюда, сударь? — был его первый внятный вопрос, обращенный ко мне.

— Я не стану спрашивать вас о том же, господин Доминик Гейяр. Это очевидно и без того. Ха-ха-ха!

— Спрашиваю вас, сударь, — повторил он еще более раздраженным тоном, — по какому делу явились вы сюда?

— Я пришел сюда не по делу, сударь, — отвечал я по-прежнему с оттенком иронии. —Я пришел сюда без всякого дела, как и вы сами.

Интонация моих последних слов, по-видимому, привела его в бешенство.

— Тогда, чем скорее уберетесь вы отсюда, тем будет лучше! — воскликнул он, грозно сдвигая брови.

— Для кого и для чего? — полюбопытствовал я.

— Для вас самих, сударь! — отрезал Гейяр.

Я также вспыхнул при его дерзости, но еще владел собой.

— Сударь, — заговорил я, делая шаг вперед и глядя прямо ему в лицо. — Я не знал до настоящей минуты, что дом мадемуазель Безансон есть собственность господина Доминика Гейяра; если бы это было так, я был бы меньше расположен уважать святость этого жилища. Вы же, сударь, вы не уважаете ее. Вы поступили бесчестно с этой девушкой, с этой молодой дамой, потому что она заслуживает этого звания не меньше лиц самого благородного происхождения в вашей стране. Я был свидетелем вашего подлого поведения и слышал, какие оскорбительные вещи предлагали вы ей.

Тут Гейяр вздрогнул, но не проронил, однако, ни слова. Я продолжал:

— Вы, сударь, не джентльмен, а потому недостойны стать лицом к лицу со мною. Хозяйка этого дома отсутствует. В данную минуту я настолько же у себя, как вы сами. Обещаю вам, что если вы не уберетесь отсюда через две секунды, то мой хлыст прогуляется по вашей спине.

Все это было сказано достаточно сдержанным тоном. Гейяр заметил, должно быть, что я не шучу, потому что притих.

— Вы дорого поплатитесь за это, — прошипел он сквозь зубы. — Вы узнаете, что в нашей стране шпионов не гладят по головке.

— Ступайте вон, милостивый государь!

— А вы, мой миловидный образец квартеронской добродетели, — прибавил Доминик, кидая злобный взгляд на Аврору, — помните, что наступит день, когда вы не будете, пожалуй, так жеманиться, как сегодня, и не найдете себе такого любезного защитника.

— Еще одно слово, и…

Поднятый мною хлыст готовился опуститься на его плечи. Но он не дождался этого и, проскользнув в дверь, убежал через веранду.

Я вышел за ним следом, желая убедиться в его исчезновении, и дойдя до края галереи, смотрел оттуда поверх садовой ограды. Чириканье птиц давало понять, что кто-то проходит через аллеи; наконец, отворились ворота. После того над оградой замелькала голова человека, удалявшегося по дороге. Она, несомненно, принадлежала озадаченному соблазнителю.

Вернувшись в гостиную, я немедленно забыл о существовании подобной твари.

---

Глава 24. Соперник
«Квартеронка». Майн Рид

« Глава 23

Глава 25 »