Глава XVIII. Креолка и квартеронка

---

Я проспал около часа крепким сном. Потом что-то разбудило меня, но я не сразу очнулся и несколько минут лишь наполовину был способен к восприятию внешних впечатлений.

Эти впечатления были приятны. Дивные ароматы распространялись вокруг меня, и мой слух различал мягкий и шелковистый шелест, указывающий на присутствие элегантной женщины.

— Он уже просыпается, мадемуазель! — прошептал чей-то милый голос.

Мои глаза, открывшиеся в ту минуту, устремились на говорившую. Сначала мне представилось, что это лишь продолжение моего сна. Передо мною были черты моего видения: густые черные волосы, блестящие глаза, брови дугой, тонкие, трепещущие губы, алая щека… все это было у меня перед глазами.

«Сплю ли я? — думалось мне. — Однако нет… мое видение дышит, движется, говорит!»

— Видите, сударыня, он смотрит на нас! Он проснулся, будьте уверены!

— Это не сон, не грёза, это она, это Аврора!

До той минуты я находился в полусне и невольно подумал вслух. Но, может быть, только мои последние слова были сказаны достаточно громко, чтобы их услышали. Последовавший за ними возглас разбудил меня окончательно, и я увидел тогда двух женщин у моей постели. Они с недоумением смотрели одна на другую. В одной я узнал Эжени, другая, несомненно, была Аврора!

— Твое имя! — сказала удивленная госпожа.

— Мое имя! — с не меньшим изумлением повторила невольница.

— Как? Ему оно известно? Откуда?

— Не могу вам сказать, сударыня.

— Разве ты была уже здесь?

— До настоящей минуты — нет!

— Это очень странно! — произнесла хозяйка плантации, устремляя на меня вопросительный взгляд.

Я уже совершенно проснулся тогда и вполне овладел своими чувствами, а следовательно, сознавал, что проговорился нечаянно. Требовалось объяснить, каким образом мне стало известно имя квартеронки, но я не знал, что сказать. Сообщить моим двум посетительницам обуревавшие меня мысли, открыть им смысл сказанных мною слов, значило поставить себя в смешное положение. Между тем мое молчание могло возбудить у мадемуазель Безансон странные предположения. Следовало непременно сказать что-нибудь; маленькая хитрость сейчас была решительно необходима.

Я лежал с минуту, не разжимая губ, в надежде, что молодая девушка заговорит первая и наведет меня, таким образом, на правильный ответ. Сделав вид, будто бы моя рана причиняет мне сильную боль, я стал ворочаться в постели, как человек, которому не по себе. Однако Эжени, по-видимому, не обратила на это внимания и с тем же изумленным видом повторила:

— Это очень странно, что он знает твое имя!

Моя неосторожная речь произвела сенсацию; я не мог дольше молчать и, перевернувшись снова, сделал вид, будто бы только сейчас заметил присутствие мадемуазель Безансон. Я поздоровался с нею и в то же время выразил удовольствие, что вижу ее.

После двух-трех вопросов, подсказанных беспокойством о моем здоровье, она спросила:

— Но как это случилось, что вы назвали Аврору по имени?

— Аврору! — подхватил я. — О, вы удивляетесь, откуда мне известно ее имя? Благодаря верному портрету, набросанному Сципионом, я узнал ее с первого взгляда.

При этом я указал на квартеронку, которая отошла немного в сторону, оставаясь молчаливой и, видимо, удивленной.

— Ах, так Сципион говорил о ней!

— Да, сударыня; мы были очень заняты с ним целое утро. Я воспользовался его знакомством с делами плантации. Теперь я знаю уже старшую Хлою, малютку Хлою и всех ваших людей. Эти вещи меня интересуют как иностранца, которому совершенно чужда ваша жизнь в Луизиане.

— Сударь, — сказала молодая хозяйка, очевидно, довольная моим объяснением, — я счастлива, что вы чувствуете себя настолько хорошо. Доктор уверил меня, что вы скоро поправитесь. Благородный чужестранец, мне сказали, каким образом были вы ранены; это произошло из-за меня, ради моей зашиты. О, чем заплатить мне вам за это? Как мне вас отблагодарить?

— Совершенно напрасная благодарность, сударыня! Я только исполнял свой долг. Следуя за вами, я не подвергался большому риску.

— Напротив, сударь, разве вы не подвергали себя двойной опасности: нож убийцы… волны реки! Никакого риска! Но, сударь, могу вас уверить, что моя благодарность будет соразмерна вашему храброму великодушию. Мое сердце говорит мне это. Увы, бедное сердце! Оно одновременно исполнено признательности и горя.

— Да, сударыня, я понимаю, что потеря верного слуги вызывает у вас горькие сожаления.

— Верный слуга! Скажите лучше, сударь, друг! Действительно, верный! Со смерти моего бедного отца он заменил мне его; все мои друзья были его друзьями; все мои дела были в его руках. Я не знала беспокойства. Но теперь, — увы, — я не знаю, что меня ожидает.

Вдруг Эжени переменила тон и спросила меня с живостью:

— Вы говорили, сударь, что когда видели его в последний раз, то он боролся с негодяем, нанесшим вам удар?

— Правда, они боролись, когда я готовился прыгнуть в воду.

— Нет более никакой надежды, никакой! Пароход пошел ко дну несколько минут спустя. Бедный Антуан! Бедный Антуан!

Ее слезы полились снова, потому что, очевидно, она плакала и раньше. Я не мог ее ничем утешить; я даже не пытался сделать это. Лучше было дать ей выплакаться. Одни только слезы могли ее облегчить.

— И кучер Пьер… один из самых преданных среди моих слуг, погиб также. Я сильно огорчена и его потерей. Но Антуан, друг моего отца… и мой собственный! О, какая утрата, какая утрата! У меня нет больше друзей, а мне, пожалуй, скоро понадобятся они. Бедный Антуан!

Эжени плакала, произнося эти слова. Аврора также проливала слезы. Я сам не мог сдержать своего волнения и заплакал вместе с ними, чего не бывало со мной с самого детства.

Эта торжественная сцена была, наконец, прервана Эжени, которая, казалось, внезапно преодолела свое горе и подошла к моей постели.

— Сударь, — заговорила она, — боюсь, что вы будете видеть меня печальной еще некоторое время. Я не скоро забуду своего друга; но, надеюсь, вы простите, что я предалась на минуту своему горю. Теперь до свиданья; я скоро вернусь и буду наблюдать за тем, чтобы вам хорошенько служили. Я поместила вас в эту комнатку, чтобы вы были подальше от всякого шума. Я, право, упрекаю себя за мой несвоевременный приход! Доктор не велел вас тревожить, но я… я не могла успокоиться, пока не повидалась с тем, кто спас мне жизнь, и не поблагодарила его. Прощайте, прощайте! Пойдем, Аврора!

Я остался один, размышляя об этом свидании. После него в моем сердце зародилась глубокая дружба с Эжени Безансон, более чем дружба, симпатия; я не мог отогнать мысль, что ей, так или иначе, грозит опасность, что это юное сердце, еще недавно такое легкое и веселое, заполнила печаль.

Я питал к ней сострадание, дружбу, симпатию. Но почему же к этим чувствам не примешивалось чего-нибудь более серьезного? Почему не любил я ее, богатую, молодую, красивую? Почему?

Потому что полюбил другую… Меня пленила Аврора.

---

Глава 18. Креолка и квартеронка
«Квартеронка». Майн Рид

« Глава 17

Глава 19 »