Глава X. Новый способ поднимать пары

---

Час солнечного заката был недалеко; пламенеющий диск опускался за темную полосу кипарисного леса, которая опоясывала на западе горизонт, и оранжевый отблеск окрашивал речную гладь. Я прохаживался от носа к корме под тентом, всматриваясь в окружающее, восторженно любуясь красотой вечера.

Однако моя мечтательная задумчивость скоро рассеялась. Взглянув вниз по течению, я увидал большой пароход, догонявший нас. Масса дыма, валившего из его высоких труб, и багровый отблеск от его топок указывали, что он идет на всех парах. Судя по его размерам и громкому пыхтенью его пароотводной трубы, то было судно перворазрядной величины, и я без труда угадал в нем «Магнолию». Оно шло с большой скоростью, и мне не понадобилось долго присматриваться к нему, чтобы заметить, как быстро уменьшается расстояние между нами.

В ту же минуту мой слух поразил тревожный шум, поднявшийся внизу: громкие, возбужденные голоса, топот ног, который указывал на то, что люди поспешно забегали по палубам и галереям. Женские возгласы также примешивались к этому гаму.

Я догадался о происходившем. Весь этот переполох вызвало приближение парохода-соперника.

До настоящей минуты предполагавшаяся гонка была почти забыта. Среди экипажа и между пассажирами распространился слух, что капитан отказался от состязания, и хотя его решение сначала резко осуждалось, но досада скоро улеглась. Экипаж занялся причальными снастями, кочегары взялись за дрова, игроки — за карты; большинство пассажиров коротало время, смотря по личному вкусу каждого. Одни разбирали свой багаж, другие погрузились в чтение газет. Второй пароход, отваливший не одновременно с нашим, не показывался в виду до вечера, и дух соперничества почти остыл у всех.

Но появление «Магнолии» произвело внезапный переворот: игроки бросили наполовину сданные карты, подстрекаемые азартом более интересной забавы; чтецы закрыли книги, отложили газеты; рывшиеся в своих чемоданах поспешно захлопнули их крышки; красивые леди внезапно вскочили с кресел-качалок, и все высыпали из кают, чтобы кинуться опрометью на корму.

Моя позиция на верхней палубе была как нельзя более удобна для наблюдения за пароходом-соперником, и ко мне вскоре присоединилась часть моих спутников. Между тем я захотел посмотреть, что делается в общей зале, и с этой целью спустился вниз.

Общую залу я нашел совершенно опустевшей; все пассажиры и пассажирки вышли на галерею; опершись на перила, они с беспокойством наблюдали отсюда за «Магнолией».

Капитан стоял под тентом возле залы. Его окружила толпа джентльменов, которые казались очень оживленными. Они приставали к нему один за другим, убеждая его увеличить давление пара.

Вероятно, желая избавиться от их назойливости, он переходил с места на место. Напрасные уловки! К нему лезли, его преследовали по пятам неугомонные господа с одной и той же просьбой на устах. Некоторые умоляли даже «ради Бога» не дать «Магнолии» перегнать «Красавицу Запада».

— Вот увидите, капитан, — говорил один, — если «Красавица» не примет вызова, я уверен, что о ней не станут даже вспоминать на этих водах. Кончено дело!

— Вы правы, — подтверждал другой.

— Что касается меня, то следующий раз я попробую поехать на «Магнолии».

— Это быстроходное судно «Магнолия» — прибавил третий.

— Я уверен, что это она и есть, — снова вмешался первый. — Ишь как несется на всех парах!

Я направился по наружной галерее к дамской гостиной. Она была пуста. Все оттуда вышли и стояли вдоль парапета; дамы, по-видимому, интересовались гонкой пароходов не меньше мужчин. Я слышал, как многие из них громко выражали желание, чтобы состязание началось. Всякое предчувствие опасности, всякая боязнь последствий рискованной борьбы смолкли, и я полагаю, что если бы в данную минуту собравшейся публике предложили поставить вопрос о гонке на голосование, то едва ли бы два-три голоса оказались против нее. Признаюсь откровенно, я и сам присоединился бы к большинству; заразительный азарт сообщился мне, и я уже давно перестал думать о затонувших деревьях, «пильщиках» и лопающихся котлах.

По мере приближения «Магнолии» общее воодушевление росло. Очевидно, она поравняется с нами через несколько минут, а потом обгонит нас. Эта мысль была невыносима для некоторых пассажиров, судя по вырвавшимся у них резким словам, к которым время от времени примешивалось яростное проклятие. Бедному капитану приходилось безропотно выносить все неприятности, так как было известно, что остальные офицеры стояли за испытание скорости судна. Только он один уклонялся от борьбы.

«Магнолия» была уже близка. Она шла в нашем кильватере, немного отклонив нос в сторону, очевидно, готовилась нас обогнать.

Ее офицеры и экипаж были на ногах, все до единого человека. Оба шкипера стояли на виду на мостике; кочегары были заняты на палубе, дверцы топок накалились докрасна, а багровый отблеск поднимался на несколько футов над высокими трубами. Можно было подумать, что на пароходе пожар.

— Они топят окороками! — воскликнул один голос.

— Вовсе нет! — вступился другой пассажир.

— Посмотрите, перед топками навалена целая груда окороков!

Я оглянулся в ту сторону. Это была правда. Подобие пирамиды из каких-то темных предметов возвышалось на палубе против печей. Размеры этих предметов, их форма и цвет не оставляли сомнения в том, что это были вяленые свиные окорока. Видно было, как кочегары хватали их по одному из кучи и подбрасывали в печь на раскаленные своды поддувал.

«Магнолия» быстро догоняла нас. Ее носовая часть приходилась уже вровень с корпусом «Красавицы». Одушевление и шум на нашем судне усиливались с каждой минутой. Время от времени насмешка кого-либо из пассажиров на нашем сопернике подливала масла в огонь, и мои спутники снова принимались умолять капитана. Мужчины почти доходили до угроз насилия.

«Магнолия» продолжала подаваться вперед: теперь она поравнялась с нами. Прошла еще минута, минута глубокого молчания. Экипаж и пассажиры обоих судов следили за происходящим с чересчур переполненными сердцами, чтобы быть в состоянии произнести хоть одно слово. Еще немного, и «Магнолия» опередила нас! Крик торжества грянул со всех сторон на ее палубах, сопровождаемый насмешливыми выходками и оскорбительными замечаниями в наш адрес.

— Перебросьте нам канат, мы потащим вас на буксире! — предлагал один.

— Где теперь ваш Ноев ковчег? — глумился другой.

— Ура, «Магнолия»! Троекратное хрюканье в честь «Красавицы Запада»! Троекратное хрюканье в честь старого покойника! — ревел во все горло третий среди насмешек и взрыва хохота.

Я едва могу описать ту жестокую обиду, которую испытывали находившиеся на борту «Красавицы». Это чувство разделялось не только офицерами экипажа, но всеми пассажирами. Я сам поддался ему и в несравненно сильнейшей степени, чем мог предполагать раньше.

Никому неприятно быть в числе побежденных в какой бы то ни было борьбе. Чувство, преобладающее в окружающей нас среде, в силу непреодолимого физического закона, становится, пожалуй, на одну минуту, нашим личным чувством, и, даже когда мы знаем, что повод к всеобщей экзальтации ничтожен и нелеп, электрический ток заражает нас тем же энтузиазмом.

Экипаж и пассажиры как будто считали осторожность капитана трусостью, и на всем пароходе поднялся оглушительный гам, в котором можно было различать крики: «Стыд! Позор!»

Несчастный капитан! Я не спускал с него глаз все это время, и мне было искренне жаль беднягу. Я был, пожалуй, единственным пассажиром на борту, кроме белокурой креолки, знавшим его тайну, и не мог не восхищаться рыцарской стойкостью, с какой он хранил ее. Я видел, как разгорались его щеки, как сверкали досадой глаза, и чувствовал, что если бы ему пришлось повторить свое обещание, он не сделал бы этого даже ради того, чтобы обеспечить за собой всю перевозку грузов по реке.

В эту минуту, словно желая ускользнуть от назойливых приставаний, он подался назад, к кормовой части судна, и прошел через дамскую гостиную. Тут его тотчас узнали, и прекрасные пассажирки устроили ему общую атаку, почти такую же шумную, как и мужчины. Многие из них угрожали, смеясь, что перестанут ездить на его пароходе, тогда как другие упрекали его в недостатке любезности. Невозможно было устоять против подобных насмешек. Я внимательно следил за капитаном, ожидая какой-нибудь развязки. Она действительно приближалась.

Капитан сделал шаг вперед, окруженный приставшими к нему дамами, и заговорил:

— Сударыни, для меня было бы приятнее всего исполнить ваше желание. Но перед отплытием из Нового Орлеана я обещал одной даме не подвергать риску наш пароход и поручился ей в том моим честным словом.

Тут эта рыцарская речь была прервана одной молодой особой, которая воскликнула, стремглав вбегая в залу:

— О, капитан! Милый капитан, не давайте этому гадкому пароходу опередить нас! Прибавьте паров и обгоните его. Ну же, скорее, милый капитан!

— Как, сударыня! — удивился капитан, — ведь это вам обещал я не затевать гонки, это вы…

— Совершенно верно! — спохватилась мадемуазель Безансон, так как это была она. — Вы правы. А ведь я совсем забыла. О, милейший капитан, возвращаю вам назад ваше слово! Увы! Надеюсь, что еще не поздно. Ради Бога, постарайтесь его обогнать! Слышите, что они там кричат, как глумятся над нами!

Лицо капитана, оживившееся на мгновение, внезапно приняло опять унылый вид.

— Сударыня, — отвечал он, — хотя я весьма благодарен вам, но, к сожалению, должен сказать, что при настоящих обстоятельствах не могу надеяться одержать верх над «Магнолией». Мы в неравных условиях. Соперник топит машину окороками, запасшись ими в большом количестве. Я мог бы достать их также сколько угодно, но, дав вам слово не вступать в состязание, я, разумеется, не стал грузить этой клади. Было бы бесполезно тягаться с противником, не имея иного топлива, кроме обыкновенных дров… Разве только ход «Красавицы» оказался бы, действительно, лучше, чего мы пока не знаем, потому что никогда не испытывали ее скорости.

Против такого довода, казалось, не могло быть возражений, и многие дамы посмотрели с досадой на мадемуазель Безансон.

— Окорока! — подхватила она. — Вы говорите, окорока, любезный капитан? Сколько их надо? Хватит ли двухсот штук?

— О, столько не понадобится! — отвечал капитан.

— Антуан! Антуан! — продолжала молодая девушка, подзывая старика-управителя. — Сколько мы везем бочек ветчины?

— Десять, сударыня, — отвечал тот с почтительным поклоном.

— Десять бочек! Этого достаточно, я полагаю. Они к вашим услугам, капитан.

— Сударыня, я уплачу вам за них! — воскликнул капитан, которому передался всеобщий энтузиазм.

— Нет, нет, нет! Я беру на себя этот расход, потому что вы по моей вине не запаслись ими на месте. Эти припасы куплены для рабочих на моей плантации, но в них нет большой нужды. Мы пошлем за другими. Ступайте, Антуан! Ступайте к кочегарам! Разбейте бочки! Делайте с моей кладью, что вам вздумается, только не допустите эту противную «Магнолию» опередить нас. Послушайте, как там кричат! О, мы еще обгоним их!

Говоря таким образом, гордая креолка бросилась к перилам, сопровождаемая толпой поклонников.

Решение капитана было скоро принято, а история с окороками, немедленно распространившаяся среди пассажиров, еще более усилила энтузиазм и пассажиров, и экипажа. Молодая дама была встречена троекратным приветственным кличем, что было принято за мистификацию по адресу находившихся на «Магнолии». Последние наслаждались некоторое время своим триумфом; они шли на значительном расстоянии впереди нас.

Все служащие на «Красавице Запада» усердно принялись за дело: бочки были выкачены и разбиты перед паровыми котлами, после чего часть их содержимого исчезла в пылающей печи. Ее чугунные стенки скоро накалились докрасна; давление возросло; судно дрогнуло под усилившимся действием машины; звонки механиков зазвонили свои сигналы; колеса завертелись быстрее, и увеличение скорости хода стало заметным.

Надежда заглушила крики; водворилась боязливая тишина. Слышались только редкие слова, мнения то одного, то другого пассажира о ходе судов-соперников; обсуждались условия пари, да время от времени проскальзывали намеки на историю с окороками.

Моментами все глаза обращались к реке, жадно измеряя расстояние между пароходами.

---

Глава 10. Новый способ поднимать пары
«Квартеронка». Майн Рид

« Глава 9

Глава 11 »