18

На девять
                  сюда
                           октябрей и маёв,
под красными
                        флагами
                                        праздничных шествий,
носил
           с миллионами
                                    сердце моё,
уверен
            и весел,
                          горд
                                  и торжествен.
Сюда,
           под траур
                            и плеск чернофлажий,
пока
        убитого
                      кровь горяча,
бежал,
            от тревоги,
                               на выстрелы вражьи,
молчать
              и мрачнеть,
                                  и кричать
                                                   и рычать.
Я
    здесь
              бывал
                         в барабанах стучащих
и в мёртвом
                     холоде
                                 слёз и льдин,
а чаще ещё —
просто
            один.
Солдаты башен
                           стражей стоят,
подняв
             свои
                      островерхие шлемы,
и, злобу
               в башках куполов
                                             тая,
притворствуют
                          церкви,
                                       монашьи шельмы.
Ночь —
              и на головы нам
луна.
Она
        идёт
                 оттуда откуда-то…
оттуда,
             где
                   Совнарком и ЦИК,
Кремля
             кусок
                       от ночи откутав,
переползает
                      через зубцы.
Вползает
                на гладкий
                                   валун,
на секунду
                   склоняет
                                   голову,
и вновь
              голова-лунь
уносится
                с камня
                              голого.
Место лобное —
для голов
                 ужасно неудобное.
И лунным
                 пламенем
                                   озарена мне
площадь
                в сияньи,
                                 в яви
                                           в денной…
Стена —
                и женщина со знаменем
склонилась
                    над теми,
                                     кто лёг под стеной.
Облил
            булыжники
                               лунный никель,
штыки
            от луны
                          и твёрже
                                          и злей,
и,
    как нагромождённые книги, —
его
      мавзолей.
Но в эту
               дверь
                          никакая тоска
не втянет
                 меня,
                           черна и вязка́, —
души́
          не смущу
                           мертвизной, —
он бьётся,
                  как бился
                                   в сердцах
                                                     и висках,
живой
           человечьей весной.
Но могилы
                   не пускают, —
                                            и меня
останавливают имена.
Читаю угрюмо:
                          «товарищ Красин».
И вижу —
                 Париж
                             и из окон До́рио…
И Красин
                едет,
                         сед и прекрасен,
сквозь радость рабочих,
                                          шумящую морево.
Вот с этим
                   виделся,
                                   чуть не за час.
Смеялся.
                Снимался около…
И падает
                Войков,
                              кровью сочась, —
и кровью
                газета
                           намокла.
За ним
             предо мной
                                 на мгновенье короткое
такой,
           с каким
                        портретами сжи́лись, —
в шинели измятой,
                                с острой бородкой,
прошел
              человек,
                             железен и жилист.
Юноше,
              обдумывающему
                                           житьё,
решающему —
                           сделать бы жизнь с кого,
скажу
           не задумываясь —
                                            «Делай её
с товарища
                    Дзержинского».
Кто костьми,
                      кто пеплом
                                          стенам под стопу
улеглись…
                   А то
                           и пепла нет.
От трудов,
                  от каторг
                                  и от пуль,
и никто
             почти —
                            от долгих лет.
И чудится мне,
                          что на красном погосте
товарищей
                    мучит
                               тревоги отрава.
По пеплам идёт,
                             сочится по кости,
выходит
               на свет
                            по цветам
                                              и по травам.
И травы
               с цветами
                                 шуршат в беспокойстве.
— Скажите —
                         вы здесь?
                                           Скажите —
                                                               не сдали?
Идут ли вперёд?
                             Не стоят ли? —
                                                         Скажите.
Достроит
                комунну
                               из света и стали
республики
                    вашей
                                сегодняшний житель? —
Тише, товарищи, спите…
Ваша
          подросток-страна
с каждой
                весной
                             ослепительней,
крепнет,
               сильна и стройна.
И снова
              шорох
                          в пепельной вазе,
лепечут
              венки
                        языками лент:
— А в ихних
                      чёрных
                                   Европах и Азиях
боязнь,
             дремота и цепи? —
                                               Нет!
В мире
             насилья и денег,
тюрем
            и петель витья —
ваши
          великие тени
ходят,
           будя
                    и ведя.
— А вас
               не тянет
                              всевластная тина?
Чиновность
                     в мозгах
                                    паутину не сви́ла?
Скажите —
                    цела?
                               Скажите —
                                                   едина?
Готова ли
                 к бою
                           партийная сила? —
Спите,
            товарищи, тише…
Кто
       ваш покой отберёт?
Встанем,
                штыки ощетинивши,
с первым
                 приказом:
                                   «Вперёд!»

Глава 18. Поэма «Хорошо!» В. Маяковского.