Граф Гапсбургский (Ф. Шиллер) В. Жуковский

Торжественным Ахен весельем шумел;
‎В старинных чертогах, на пире
Рудольф, император избранный, сидел
‎В сиянье венца и в порфире.
Там кушанья Рейнский фальцграф разносил;
Богемец напитки в бокалы цедил;
‎И семь избирателей, чином
Устроенный древле свершая обряд,
Блистали, как звезды пред солнцем блестят,
Пред новым своим властелином.

Кругом возвышался богатый балкон,
‎Ликующим полный народом;
И клики, со всех прилетая сторон,
‎Под древним сливалися сводом.
Был кончен раздор; перестала война;
Бесцарственны, грозны прошли времена;
‎Судья над землею был снова;
И воля губить у меча отнята;
Не брошены слабый, вдова, сирота
Могущим во власть без покрова.

И кесарь, наполнив бокал золотой,
‎С приветливым взором вещает:
«Прекрасен мой пир; все пирует со мной;
‎Все царский мой дух восхищает...
Но где ж утешитель, пленитель сердец?
Придет ли мне душу растрогать певец
‎Игрой и благим поученьем?
Я песней был другом, как рыцарь простой;
Став кесарем, брошу ль обычай святой
Пиры услаждать песнопеньем?»

И вдруг из среды величавых гостей
‎Выходит, одетый таларом,
Певец в красоте поседелых кудрей,
‎Младым преисполненный жаром.
«В струнах золотых вдохновенье живет.
Певец о любви благодатной поет,
‎О всем, что святого есть в мире,
Что душу волнует, что сердце манит...
О чем же властитель воспеть повелит
Певцу на торжественном пире?»

«Не мне управлять песнопевца душой
‎(Певцу отвечает властитель);
Он высшую силу признал над собой;
‎Минута ему повелитель;
По воздуху вихорь свободно шумит;
Кто знает, откуда, куда он летит?
‎Из бездны поток выбегает:
Так песнь зарождает души глубина,
И темное чувство, из дивного сна
При звуках воспрянув, пылает».

И смело ударил певец по струнам,
‎И голос приятный раздался:
«На статном коне, по горам, по полям
‎За серною рыцарь гонялся;
Он с ловчим одним выезжает сам-друг
Из чащи лесной на сияющий луг
‎И едет он шагом кустами;
Вдруг слышат они: колокольчик гремит;
Идет из кустов пономарь и звонит;
И следом священник с дарами.

И набожный граф, умиленный душой,
‎Колена свои преклоняет,
С сердечною верой, с горячей мольбой
‎Пред Тем, что живит и спасает.
Но лугом стремился кипучий ручей;
Свирепо надувшись от сильных дождей,
‎Он путь заграждал пешеходу;
И спутнику пастырь дары отдает;
И обувь снимает и смело идет
С священною ношею в воду.

«Куда?» — изумившийся граф вопросил. —
‎«В село; умирающий нищий
Ждет в муках, чтоб пастырь его разрешил,
‎И алчет небесныя пищи.
Недавно лежал через этот поток
Сплетенный из сучьев для пеших мосток —
‎Его разбросало водою;
Чтоб душу святой благодатью спасти,
Я здесь неглубокий поток перейти
Спешу обнаженной стопою».

И пастырю витязь коня уступил
‎И подал ноге его стремя,
Чтоб он облегчить покаяньем спешил
‎Страдальцу греховное бремя.
И к ловчему сам на седло пересел
И весело в чащу на лов полетел;
‎Священник же, требу святую
Свершивши, при первом мерцании дня
Является к графу, смиренно коня
‎Ведя за узду золотую.

«Дерзну ли помыслить я, — граф возгласил,
‎Почтительно взоры склонивши, —
Чтоб конь мой ничтожной забаве служил,
‎Спасителю Богу служивши?
Когда ты, отец, не приемлешь коня,
Пусть будет он даром благим от меня
‎Отныне Тому, чье даянье
Все блага земные, и сила, и честь,
Кому не помедлю на жертву принесть
И силу, и честь, и дыханье».

«Да будет же вышний Господь над тобой
‎Своей благодатью святою;
Тебя да почтит Он в сей жизни и в той,
‎Как днесь Он почтён был тобою;
Гельвеция славой сияет твоей;
И шесть расцветают тебе дочерей,
‎Богатых дарами природы:
Да будут же (молвил пророчески он)
Уделом их шесть знаменитых корон;
‎Да славятся в роды и роды».

Задумавшись, голову кесарь склонил:
‎Минувшее в нем оживилось.
Вдруг быстрый он взор на певца устремил —
‎И таинство слов объяснилось:
Он пастыря видит в певце пред собой;
И слезы свои от толпы золотой
‎Порфирой закрыл в умиленье...
Все смолкло, на кесаря очи подняв,
И всяк догадался, кто набожный граф,
И сердцем почтил Провиденье.