Глава VI

Из предыдущего мы видели, как в Екатеринбурге склады­вался оригинальный горный центр. Благодаря усилиям прави­тельства, быстро вырос целый город, население которого обра­зовалось искусственным образом: нагнали солдат, приписали крестьян, набрали со всех сторон мастеров. Явились горные чи­новники и сильное промышленное купечество с сибирским оттен­ком. Всё это делалось в интересах насаждения горного дела на Урале, делалось по определенному плану, с большим или мень­шим приливом чиновничьей энергии. Когда столицы были за­няты дворцовыми переворотами и внешней политикой, о Ека­теринбурге, конечно, забывали, и его роль сводилась почти на нет, как это было во времена бироновщины. Как искусственно созданный административный центр, этот город существовал отра­женной жизнью, и одно властное слово могло прекратить его существование. Но этот случайный и зависимый характер ново­го города к концу XVIII столетия изменился,— невидимыми пу­тями создавалась крепкая и сплоченная организация, проникав­шая весь строй жизни. Выдвинулась на первый план целая исто­рическая полоса, связывавшая Екатеринбург со всей Россией и Сибирью кровными узами; крепость могли упразднить, заводы и фабрики закрыть, мушкетерский полк увести в другой город. Но Екатеринбург всё-таки остался бы и продолжал бы свое дело: эту новую роль придал ему раскол...

Мы уже говорили выше, что колонизация Урала почти исключительно обязана раскольникам и что почти все уральские заводы выстроены раскольничьими руками. Заметим здесь одну особенность, именно, что раскол прочно утвердился главным образом на частных владельческих заводах, а на казенных преобладает православное население. Исключением из этого пра­вила является один Екатеринбург, в котором сложился в тече­ние первого столетия его существования самый крепкий расколь­ничий центр, уступавший по значению только одной Москве. Самое деятельное время этого исторического явления совпадает с первой четвертью XIX столетия. Все частные заводчики откры­то покровительствовали старой вере, отчасти по тайному сочув­ствию, как Демидовы, Баташевы, Мосоловы и другие, а главным образом потому, что заводская рабочая сила сложилась из рас­кольников,— она стянулась на Урал из-под Москвы, с Олонца, Тулы и нижегородского «раменья». В Нижнем Тагиле была основана в 1781 г. знаменитая раскольничья Троицкая часовня, цвет и краса древлего благочестия; в Каслинском округе, на берегу оз. Сунгула, красовался мужской раскольничий мона­стырь, а на оз. Анбаш — женский, с четырьмя скитами; в Шарташе было 3 раскольничьих часовни и 8 женских скитов; такие же скиты находились в дер. Краснояр, Ревдинской даче, и вообще по всему Уралу гнездились сотни тайных приютов и укромных уголков, по которым разрасталось гонимое древлее благочестие. И вот все эти потаенные углы потянули к Екатерин­бургу, где во главе старой веры быстро поднялись новые столпы благочестия — Рязановы, Казанцевы, Тарасовы, Толстиковы и целый ряд других крупных промышленников-купцов. Николь­ская часовня в Екатеринбурге затмила славу тагильской Троицы. Иргизские монастыри снабжали воссиявшую благочестием пустыню беглыми иноками, исправленными попами, наставника­ми и начетчицами. Москва вошла в самые родственные отноше­ния с Екатеринбургом и сильной рукой поддерживала здешних столпов. Богатый владелец Кыштымских заводов Расторгуев не щадил ничего для поддержки раскола. Рядом с часовнями, ски­тами и потаенными моленными созданы были десятки расколь­ничьих школ и школок, а наставницы учили детей по частным домам «четью, петью и старому правилу».

От внимания правительства, конечно, не ускользнуло это усиление раскола на Урале, и оно отправило своих миссионеров в Екатеринбург. Так, в 1788 г. сюда была выслана специальная раскольничья миссия, результатом деятельности которой было обращение в единоверие одного из столпов, именно знаменитого ревнителя Якова Толстикова, который построил первую в Ека­теринбурге единоверческую церковь, известную и сейчас под име­нем «толстиковской». Но это был частный пример, который не уменьшил действовавших раскольничьих сил. Немалым препят­ствием в этой неравной борьбе служило то обстоятельство, что ду­ховное управление Зауральем находилось в зависимости от То­больска, а потом от Вятки,— эта удаленность епархиальной власти развязывала руки раскольничьим столпам. Когда в 1800 г. в Пер­ми была открыта местная епархия, она, конечно, обратила свои силы на борьбу с расколом, но в течение первых двадцати пяти лет её усилия оставались почти бесплодными... Свежие силы при­ливали отовсюду, находили сильную поддержку на месте и покровительство раскольничьей Москвы, а православное духовен­ство было бессильно. Сильной рукой утверждалась в Екате­ринбурге поповщина, а беспоповщинские толки служили только исключением. К концу столетнего существования Екатеринбурга раскол достиг своего апогея, особенно с 1815 по 1835 г.

Первое столетие города совпало с путешествием по Уралу императора Александра I...

Через четыре года, именно в 1828 г., Екатеринбург посетил Александр фон Гумбольдт, путешествовавший по Уралу при исключительной обстановке: это светило европейской науки было приглашено русским правительством для изучения России и на всем пути своего следования встречало царский прием. Описание этого путешествия оставил спутник Гумбольдта минералог г. Розе. Об Екатеринбурге в записках Розе осталось немного. «Дом, в ко­тором мы жили, — пишет он, — принадлежал русскому купцу, ко­торый, следуя национальным обычаям, носил длинный сюртук, опоясанный кушаком, и бороду; он отдал нам лучшие комнаты во втором этаже, с большими штукатуренными стенами, с кар­низом, украшенным лепной работой из гипса, и со вкусом меб­лированные. Но не могу не упомянуть здесь о домашнем насеко­мом, с которым мы здесь впервые познакомились... Это — тара­каны, blatta orientalis. Хотя дом, в котором мы жили, был, конечно, из лучших в Екатеринбурге и не оставлял желать ничего лучшего относительно чистоты и опрятности, однакож и тут их (тараканов) было весьма много». Знатные иностранцы, конечно, и не подозревали, что «этих больших темнобурых тварей, столь бесцеремонно разгуливающих по комнатам», екатеринбургские купцы разводили нарочно «для богатства»... О самом городе г. Розе отзывается так: «Со своими многими белыми колоколь­нями и большими каменными строениями он представляет весь­ма красивый вид и производит хорошее предубеждение (впечат­ление?) в пользу главного места уральского горного промысла». О пребывании Гумбольдта в Екатеринбурге воспоминаний осталось не особенно много. В честь знаменитого путешествен­ника, конечно, устраивались торжественные обеды и душили старика шампанским, но Гумбольдт предпочитал пить рябинов­ку, которую окрестил Uralwein'ом. Рассказывают, между про­чим, характерный анекдот, как «генерал от минералогии» купил у какого-то торгаша каменными вещами две печати за 600 р. Печати были необыкновенной величины и еще более необыкно­венной воды настоящих топазов — самый подходящий подарок коронованным друзьям великого ученого. Ни в Богемии, ни в Бразилии Гумбольдт не встречал еще ничего подобного, но, к сожалению, необыкновенные топазные печати оказались впо­следствии просто стеклянными... Интересуясь развитием горного дела на Урале, Гумбольдт пожелал видеть девушку, открывшую первое золото в Верх-Исетской даче. Это была Екатерина Бог­данова, теперь замужняя женщина, которую и представили уче­ному старичку. Открытие золота для неё связано было с одним очень неприятным «анекдотом». Уроженка Верх-Нейвинского завода, Екатерина Богданова еще девочкой, в 1813 г., случайно нашла золотой самородок в р. Мальковке, в окрестностях своего завода. Об этой находке, конечно, сейчас же было доложено управителю И. Е. Полузадову, а вместе с самородком предста­вили и девочку. Верх-Исетские заводы принадлежали своим владельцам на посессионном праве, и открытие золота в даче могло повести к тому, что заводы отобрали бы в казну. Полу­задов, конечно, испугался этой беды и, чтоб нашедшая золото девчонка не разболтала о самородке, велел её высечь розгами, что и было приведено в исполнение. Таким образом, в интересах уральского горного дела Екатерина Богданова понесла достой­ную казнь, и мы представляем себе ужас несчастной, когда её поволокли напоказ к ученому немцу. Гумбольдт подробно рас­спрашивал её и отпустил с миром.

Глава 6. Исторический очерк «Город Екатеринбург» Д. Мамин-Сибиряк