Глава XIV

По голой равнине при ветре сыром
В грязи плетёмся уныло.
Но в сердце моем звучит и поёт:
«Ты, солнце, каратель-светило!»

Так старая песня кончалась, — её
Мне нянька часто певала,
«Ты, солнце, каратель-светило!» — как зов
Лесного рожка звучало.

Та песня поёт об убийце; он жил
В довольстве, в весельи блестящем;
Но вот, наконец, был найден в лесу
На иве плакучей висящим.

И к дереву смертный его приговор
Гвоздём прибит был: свершило
Судилище фэмы свой мстительный суд —
Ты, солнце, каратель-светило!

Убийца был солнцем к суду привлечён,
Оно обвинить побудило;
Оттилия крикнула в смертный час:
«О солнце, каратель-светило!»

Чуть вспомню ту песню, — и няню свою
Старушку я вспоминаю:
Все складки, морщины на смуглом лице
Так живо себе представляю!

В деревне вестфальской родившись, она
Имела запас превосходный
Преданий, сказок, волшебных легенд
И песен в манере народной.

С каким я биением сердца внимал
Рассказу про королевну
Что, косы плетя золотые, в степи
Сидела одна ежедневно.

Гусей сторожила в степи она;
Когда ж вечерком загоняла
Их в город обратно, всегда у ворот
В глубокой скорби стояла.

Прибита была к ним коня голова, —
Она королевне знакома!
Ах, конь этот бедный её принес
В чужбину из отчего дома.

Вздыхает до слёз королевская дочь:
«О Фалада, ты повешен!»
И голова отвечает с ворот:
«Я за тебя безутешен!»

Вздыхает до слёз королевская дочь
«Когда бы мать это знала!»
И голова отвечает с ворот:
«Ей сердце б весть разорвала!»

Не смея дохнуть, я старухе внимал,
Когда, уж в тоне серьёзном,
О Ротбарте речь заводила она,
Об императоре грозном.

Она уверяла, что он не мёртв,
Как думает мир наш ученый:
Он жив и скрывается только в горе,
Дружиною окружённый.

Кифгейзер — гора та зовётся; внутри
Пещера; высоко аркады
Возносятся в залах, и там горят
Таинственным светом лампады.

И первая зала — конюшня; туда
Войди, — увидишь стоящих
У ясель тысячи тысяч коней
В серебряных сбруях блестящих.

Оседланы, взнузданы кони, но
Недвижны; не слышно ржанья
И стука копыт, точно здесь стоят
Чугунные изваянья.

А в зале второй на соломе лежат
Тысячами солдаты;
Воинственно грозны лица — народ
Здоровый и бородатый.

С оружьем, в броне с головы до ног
Вся армия; да, но тоже
Лежат храбрецы недвижно; сковал
Их сон непробудный на ложе.

Вдоль третьей залы громадный склад
Различных видов оружья —
Тут шлемы, секиры, брони, мечи
И старофранкские ружья.

Немного здесь собрано пушек, но их
Трофей построить достало,
И знамя воздвигнуто в высоте
Над ним, чёрно-золото-ало.

В четвёртой — сам император. Сидит
На каменном стуле, рукою
Могучей о каменный стол опершись,
С опущенной головою.

Сидит он много веков; борода,
Как пламя красна, достигает
Уже до земли; то глазом моргнет,
То брови мрачно сдвигает.

Он спит иль думает думу? Решить
Нельзя; но пусть лишь настанет
Желанный, давно ожидаемый час, —
И он могуче воспрянет.

Он схватит доброе знамя, и крик:
«Встать! на коня!» — пронесётся
По залам высоким: заслышав зов,
Вся конница вмиг проснется.

И вскочит, оружьем стуча, на коней,
Топочущих, ржущих ретиво;
Труба гремит, и в мир боевой
Помчались всадники живо.

Все выспались вдоволь, и бьются все
Отлично, ездят отлично;
Убийц покарать император решил
И судит их самолично;

Убийц, чьё коварство в былые дни
Германию осквернило —
Чистейшую деву в кудрях золотых…
О солнце, каратель-светило!

Пусть, в замках укрывшись, считают себя
В покое наглые трусы, —
От мстительной петли они не уйдут,
От гневной руки Барбаруссы!

Чудесные сказки старушки моей
Звучат так отрадно, мило!
И суеверное сердце поёт:
О солнце, каратель-светило!

Глава 14
«Германия. Зимняя сказка»
Генрих Гейне.