Глава первая (6)

Углубившись в себя, не замечая и не слыша ничего, происходившего вокруг меня, шел я однажды по улице. Громкий возглас кучера и стук колес экипажа вернули меня к действительности и заставили отскочить в сторону. Карета герцогини промчалась мимо. Лейб-медик нагнулся из дверец и дружески многозначительно кивнул мне, предлагая зайти к нему на квартиру. Мгновение спустя он выскочил из экипажа и, взяв меня под руку, потащил за собою со словами:

— Я только что приехал от Аврелии и должен вам многое порассказать.

Как только мы вошли к нему в комнату, он воскликнул:

— Вы, сударь, человек слишком уж пылкий и неосторожный! Разве можно поступать таким образом? Вы предстали перед Аврелией совершенно неожиданно, словно привидение. Нервы у нее не из особенно крепких, и она после того захворала. — Заметив, что я побледнел, врач прибавил: — Положим, серьезного вреда от этого не произошло: она уже настолько поправилась, что гуляла сегодня в саду, а завтра вместе с герцогиней вернется в резиденцию. Про вас, милейший Леонард, Аврелия много говорила. Она хочет увидеться с вами, чтоб извиниться, так как думает, что показалась вам глупой и странной.

Припоминая то, что произошло между нами в загородном замке, я положительно не знал, как надлежало мне истолковать эти слова Аврелии.

Врачу были, по-видимому, известны намерения герцога относительно меня. Он дал мне это ясно понять и благодаря заразительной своей жизнерадостности рассеял мрачное мое настроение, так что наш разговор сделался под конец очень веселым. Он описал мне еще раз, в каком виде застал Аврелию. Подобно ребенку, который не может оправиться после тяжелого сна, она лежала на софе с полузакрытыми глазами, улыбавшимися сквозь слезы, и, склонив голову на руку, жаловалась ему на болезненные свои галлюцинации. Он повторял ее слова, подражая голосу застенчивой девушки, прерываемому легкими вздохами, и, выставляя некоторые из ее жалоб в шутливом виде, сумел несколькими смелыми ироническими штрихами до такой степени ясно очертить грациозный ее образ, что он стоял передо мною совершенно как живой, весело улыбающийся. В качестве контраста с Аврелией лейб-медик изобразил также герцогиню с величественной ее важностью. Это мне показалось еще забавнее.

— Думали ли вы когда-нибудь, — спросил он меня наконец, — думали ли вы на пути сюда, в резиденцию, что с вами случатся здесь такие изумительные события? Вследствие сумасбродного недоразумения вы попали под суд и в тюрьму, а затем оказывается, что вам здесь суждено завидное счастье, подготовленное благосклонностью августейшего вашего друга.

— Я должен сознаться, что меня с самого начала осчастливило благосклонное внимание герцога. Тем не менее я чувствую, что если теперь герцог и весь двор как будто относятся ко мне с большим вниманием, то это следует в сущности приписать единственно лишь судебной ошибке, жертвою которой я чуть не сделался.

— Ну нет, тут главную роль играет совершенно иное маленькое обстоятельство, о котором вы могли бы и сами догадаться.

— Должно быть, я не отличаюсь особенной догадливостью…

— Дело в том, что хотя вас и называют по-прежнему господином Леонардом, но всем известно, что вы дворянин, так как это подтвердилось наведенными в Познани справками.

— Но разве могло такое ничтожное обстоятельство повлиять на герцога и отразиться на уважении, которым я пользуюсь в придворном кругу? Когда герцог, познакомившись со мною, пригласил меня бывать при дворе, я возразил, что мне может воспрепятствовать мое мещанское происхождение, но герцог тогда же объявил, что научные занятия вполне заменяют дворянские грамоты и дают мне право являться к его двору.

— Действительно, герцог придерживается этих воззрений, кокетничая просвещенным своим отношением к изящным искусствам и наукам. Поэтому-то вам и довелось встретиться при дворе со многими художниками и учеными, не имеющими счастья принадлежать к так называемому «благородному» сословию. Вы могли бы даже заметить, что те из них, в ком сильнее развита щекотливая восприимчивость, сравнительно редко бывают при дворе или даже вовсе туда не являются. Несмотря на все старания немецкого дворянина выказать себя свободным от предрассудков, в обращении его с простым бюргером проскальзывает всегда легкий оттенок чего-то, смахивающего на снисхождение. Этого не в состоянии вынести человек, которому подсказывает законная гордость, что в так называемом благородном обществе часто именно он должен относиться со снисхождением и терпимостью к низкому умственному уровню и неразвитости окружающих. Вы сами из дворян, г-н Леонард, но, как я слышал, получили серьезное научное образование. Поэтому, быть может, вы и являетесь первым дворянином, у которого я не заметил здесь в придворном кругу ничего дворянского в дурном смысле этого слова. Вы, может быть, подумаете, что я говорю как природный мещанин, руководствующийся предрассудками моего сословия, или же — что со мною произошла какая-нибудь неприятная случайность, под влиянием которой у меня и образовался такой предрассудок? Такое предположение было бы, однако, ошибочным. Я принадлежу к одной из профессий, на долю которых выпадает со стороны высших сфер не только терпимость, но фактическая благосклонность и ухаживание Лейб-медики и духовники в качестве неограниченных властителей над телом и душою признаются, силой вещей, как бы столбовыми дворянами. Наиблагороднейшее происхождение не в состоянии избавить обладающего им счастливца от рези в желудке и страха подвергнуться на том свете еще худшим мучениям. Следует оговориться, впрочем, что лишь католическое духовенство сумело поставить себя на одну ногу с дворянами. Что касается здешних протестантских пасторов, то они играют роль домашней прислуги — разумеется, высшего ряда, — которой, после того как она растрогает совесть высокоблагородных бар, разрешается занять место где-нибудь на краешке обеденного стола и с должным смирением уплетать там жаркое, запивая его вином. Очень может быть, что нелегко отрешиться от укоренившегося предрассудка, но в большинстве случаев к этому не проявляется даже никакого желания. Иному имперскому дворянину, без сомнения, чудится порой, что он лишь благодаря своему происхождению из старинного дворянского рода может занимать в свете высокое положение, на которое в противном случае не имел бы ни малейшего права. В наше время гордость заслугами предков и благородным якобы от них происхождением становится чрезвычайно странным и почти смешным явлением. Исходя из рыцарства, отличавшегося воинскими доблестями и умением владеть оружием, выработалась в Западной Европе каста, на исключительной обязанности которой лежала защита всех других сословий, причем само собою выработалось подчиненное положение беспомощных защищаемых к могучему защитнику. «Сколько бы ни хвалился ученый своей наукой, художник — своим искусством, ремесленник и торговец — своим ремеслом, но все-таки, — говорит рыцарь, — все вы, неопытные в военном деле, не сможете отразить врага. Я же, с юности приучившись владеть оружием, становлюсь перед вами с боевым мечом. То, что составляет для меня забаву и увеселение, спасает вам имущество и жизнь». На самом деле, однако, грубая сила утрачивает теперь прежнее свое преобладающее значение. Созидающий, творческий дух все более обнаруживает свое могущество. Сильная рука, крепкие латы и острый меч не в состоянии его победить. Даже ведение войны и боевое вооружение подчиняются в настоящее время другому принципу. Положение каждого человека ставится все в большую зависимость от его внутренней ценности. Если бы даже государственные законы признавали за ним право на какой-нибудь блестящий общественный пост, он все же должен утвердить за собою это право соответственным развитием. Гордость предками, вытекающая из рыцарских традиций, основывается на совершенно противоположном принципе, который может быть выражен в следующей форме: «Мои предки были героями — следовательно, и я герой». Чем дальше уходят в глубь истории эти геройские предки, тем лучше. Если чьему-либо дедушке пожаловали дворянство, то можно легко усмотреть, каким именно образом проникся он геройством, а недавним, близким от нас чудесам верится обыкновенно с трудом. Во всяком случае, рациональные основы рыцарской гордости зиждутся на способности геройского мужества и физической силы передаваться по наследству. У здоровых, сильных родителей обыкновенно бывают здоровые и сильные дети. Подобным же образом передаются по наследству воинственный дух и физическая храбрость. Сохранять чистоту крови в рыцарской касте было поэтому фактической потребностью в прежние времена. Со стороны какой-нибудь высокородной девицы являлось, без сомнения, великой заслугой произвести на свет могучего витязя, к которому злополучный недворянский мир обращался с мольбою: «Пожалуйста, не пожирай нас сам и защищай от других витязей, которые точат на нас зубы». Умственный капитал, наоборот, сравнительно редко передается по наследству. Сыновья мудрых отцов зачастую оказываются набитыми дураками. Поэтому в наше время, которое отдает духовному рыцарству предпочтение перед физическим, оказывается с точки зрения доказательности унаследованного дворянства менее выгодным происходить от Лейбница, чем от Амадиса Гальского или какого-нибудь иного храброго рыцаря Круглого Стола. Дух времени увлекает нас вперед в совершенно определенном направлении, и положение дворянства, гордящегося своими предками, заметно ухудшается. Этим следует объяснить бестактное поведение германского имперского дворянства относительно выходцев из других сословий, выдвинувшихся благодаря личным своим талантам и заслугам. Это поведение, являющееся какой-то нелепой смесью признания фактических заслуг и снисхождения, а не чувством собственного превосходства, объясняется, пожалуй, неясным еще сознанием того, что в глазах умных людей весь устаревший хлам средневековых традиций утратил всякий смысл и не может более маскировать скрывающегося за ним ничтожества. Остается только возблагодарить Провидение за то, что многие высокородные дворяне и дворянки, уяснив себе дух нашего времени, воспользовались благоприятными условиями своей обстановки, чтобы воспарить в грандиозные выси изящных искусств и науки. Им, без сомнения, удастся избавить с течением времени нынешнее немецкое дворянство от смешных и нелепых свойств, на которые я указал вам.

Слова лейб-медика раскрывали передо мною совершенно чуждую до тех пор область. Мне еще никогда не приходилось задумываться о дворянстве и его отношениях к среднему сословию. Почтенный врач, очевидно, не подозревал, что я и сам принадлежал когда-то не только к этому сословию, но и к тому его разряду, на который не распространяется презрительное отношение дворянства. Действительно я был высокочтимым духовником самых знаменитых дворянских фамилий в Б. Вдумываясь глубже в свое положение, я убедился, что опять-таки сам вызвал новые изменения в своих судьбах, упомянув в разговоре с пожилою статс-дамой, что родился в Квечичеве. Отсюда возникла для меня необходимость выдать себя за дворянина Кржчинского, а это в свою очередь навело герцога на мысль женить меня на Аврелии.

Часть 2. Глава 1 (6). Поворотный пункт
Роман «Эликсиры дьявола» («Эликсиры сатаны») Э.Т.А. Гофман