Глава вторая (5)

Поздно ночью, когда все в замке давно уже спали, отворилась в моей комнате потайная дверь, о существовании которой я до тех пор и не подозревал. Евфимия вошла ко мне такая расстроенная, какою я ее еще никогда не видал.

— Викторин, — сказала она, — нам грозит измена. Гермоген, этот сумасшедший, разузнал нашу тайну. Не понимаю, откуда явилась у него такая прозорливость. Разными намеками, напоминающими предсказания оракула, повинующегося велениям грозной неотвратимой судьбы, он внушил барону подозрение: за мной теперь тщательно следят. От Гермогена осталось, по-видимому, совершенно скрытым, кто ты такой. Он не знает, что под монашеским одеянием скрывается граф Викторин. Этот сумасшедший утверждает, однако, будто ты совмещаешь в себе измену и коварство и несешь гибель этому дому. Он говорит, что в тебе сидит сатана и что ты явился сюда в образе монаха, проникнутый дьявольскою силой, чтобы осуществить какие-то преступные замыслы. Мое положение становится невыносимым. Старик вздумал меня ревновать и, кажется, намерен учредить надо мной строжайший надзор. Я не хочу более терпеть такое принуждение. Игра эта мне уже надоела, и я ее отброшу. Ты, Викторин, должен выполнить мое желание: ты избавишься таким образом от опасности быть пойманным с поличным и не дашь обратить гениально придуманную нами интригу в глупую будничную историю о старике-муже, молодой жене и ее любовнике. Надоедливого старика надо убрать с дороги. Мы посоветуемся с тобой, как лучше это устроить. По-моему, можно было бы достигнуть цели приблизительно следующим образом: каждое утро, пока Рейнгольд занят делами по хозяйству, барон, как тебе известно, отправляется в горы, чтобы наслаждаться там дикими видами, к которым ощущает пристрастие. Ты мог бы выйти отсюда несколько раньше, чтобы встретиться с ним за оградой парка. Невдалеке отсюда находится живописная дикая группа скал. Взобравшись на нее, увидишь перед собою мрачную пропасть, над которой свешивается один из отрогов скалы — называемый «Чертовым стулом». О нем ходят в народе самые нелепые толки. Говорят, будто из пропасти подымаются ядовитые пары, способные омрачить сознание дерзкого смельчака, который вздумал бы взглянуть вниз и приподнять завесу скрывающейся там тайны. У него тотчас же делается головокружение, и он падает стремглав в бездну, зияющую под «Чертовым стулом». Барон смеялся над поверьем и не раз уже стоял на отроге скалы, свесившемся над пропастью, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом. Тебе не трудно будет сделать так, чтобы он сам привел тебя на это место. Когда он взойдет на свесившийся отрог скалы, достаточно будет одного твоего толчка, чтобы избавить нас навсегда от этого обессилевшего дурня.

— Нет, ни за что на свете! — резко возразил я. — Я знаю эту ужасную пропасть, знаю «Чертов стул», но ни за что на свете не соглашусь на такое злодейство! Прочь отсюда вместе с преступлением, на которое хочешь меня толкнуть!

Евфимия вскочила со стула. Дикое пламя вспыхнуло в ее глазах, а лицо исказилось бешеной страстью.

— Несчастный расслабленный! — воскликнула она. — И ты смеешь еще в тупоумной своей трусости сопротивляться моему решению? Тебе больше нравится влачить позорное иго, чем властвовать вместе со мною? Все равно ты в моих руках. Тебе не освободиться от власти, которая приковывает тебя ко мне. Волей или неволей, ты вынужден будешь выполнить мое приказание! Человек, на которого мне противно смотреть, должен завтра умереть от твоей руки!

В то время когда Евфимия говорила все это, меня охватило глубочайшее презрение к ее похвальбе, и я расхохотался ей прямо в глаза с такою насмешкой, что она задрожала. Лицо ее покрылось мертвенною бледностью от страха и какого-то предчувствия.

— Ах ты, безумная! — воскликнул я. — Ты воображаешь, будто властвуешь над жизнью и можешь по произволу играть ее проявлениями? Берегись, чтоб эта игрушка не стала в твоей руке обоюдоострым оружием, смертельным для тебя самой! Знай, несчастная, что я, над которым ты думаешь властвовать в бессильном твоем заблуждении, на самом деле держу тебя в цепях беспощадного рока! Все твои преступные уловки являются лишь судорогами хищного зверя, запертого в клетке. Знай, несчастная, что твой любовник гниет на дне пропасти, в которую ты хотела низвергнуть мужа. Вместо Викторина ты держала в твоих объятиях самого духа мести! Иди же и сгинь сама в бездне отчаяния!

Евфимия зашаталась. По ее телу пробежал судорожный трепет. Она чуть не упала на пол тут же, у меня в комнате, но я подхватил ее и вытолкнул сквозь потайную дверь в открывшийся за этой дверью узенький коридор. У меня явилась мысль убить баронессу, но я почему-то не сделал этого. По крайней мере в первую минуту, закрыв потайную дверь, я воображал, будто убил Евфимию. Иллюзия эта, однако, рассеялась, когда я услышал несколько мгновений спустя пронзительный крик и хлопанье дверьми.

Теперь я сам поставил себя в такое положение, в котором надо было немедленно найти способ действовать. Теперь удар должен был следовать за ударом. Провозгласив себя духом мести, я решил совершить чудовищное дело. Гибель Евфимии была решена. Пламенная ненависть, сливаясь в одно целое с блаженным страстным восторгом любви, должна была упоить меня наслаждением, достойным обитавшего во мне сверхчеловеческого духа. Одновременно с гибелью Евфимии Аврелия будет моею.

Я изумился тому самообладанию, которое обнаружила на другой день Евфимия: она казалась веселой и беззаботной. Она сама рассказала, что в прошлую ночь у нее было нечто вроде припадка лунатизма, закончившегося истеричными судорогами. Муж относился к ней с искренним участием, а Рейнгольд поглядывал на нее с сомнением и недоверием. Аврелия не выходила из своей комнаты. Чем труднее было мне увидеть ее, тем неудержимее разгоралось во мне бешенство страсти. Евфимия пригласила меня пробраться обычным путем к ней в комнату, когда все в замке успокоится. Я с восхищением узнал, что приближается минута, когда эту злодейку постигнет заслуженная ею участь. С юных лет я постоянно носил при себе маленький острый нож, которым довольно искусно выполнял резьбу по дереву. Перед тем как идти к Евфимии, я спрятал этот нож в рясу и таким образом приготовился совершить убийство.

— Кажется, у нас обоих были вчера тяжелые, дурные сны, — сказала она, когда я вошел в ее комнату. — Нам чудились какие-то бездонные пропасти, но теперь все это благополучно кончилось.

Затем баронесса по обыкновению отдалась моим преступным объятиям и ласкам. Я был весь переполнен ужасающей сатанинской насмешливостью, при которой злоупотребление низменной страстностью Евфимии доставляло мне удовольствие. В то время когда она лежала в моих объятиях, из рукава моей рясы выпал нож. Она вздрогнула, словно охваченная смертельным страхом. Я проворно поднял нож, отсрочивая убийство, так как сама судьба влагала мне в руку иное оружие. Евфимия приготовила на столе десерт. Там на подносе стояли бутылка итальянского вина и тарелочка с засахаренными фруктами. «Как все это неловко и шаблонно», — подумал я, искусно переставляя стаканы и только делая вид, будто ем фрукты, которыми она меня угощала; я спускал их в широкий рукав своей рясы. Я выпил уже два или три стакана вина, которое Евфимия предназначала для себя, когда она вдруг попросила меня уйти, утверждая, будто слышит шорох шагов. Ей хотелось, чтобы я умер в своей комнате! Пробираясь на цыпочках по длинным слабо освещенным коридорам, я дошел до дверей, которые вели в комнату Аврелии, и остановился перед ними. Я видел перед собой ее образ. Мне казалось, будто он глядит на меня с такою же любовью, как в том видении, которое было у меня уже однажды. Она манила меня рукою, приглашая следовать за собой. Я нажал ручку двери, и дверь подалась передо мной. В следующее мгновение я стоял уже в комнате. Дверь оттуда в спальню была полуотворена. Меня обдал какой-то тяжелый, душный воздух, еще сильнее разжигавший бешеную страсть. Голова у меня кружилась, я задыхался. Из спальни доносились болезненные вздохи девушки, которой виделись, быть может, во сне замышляемые преступления и убийства. Вслушиваясь, я понял, что она молится. «Принимайся же за дело, чего ты медлишь? Удобное мгновенье улетает!» — твердила неведомая сила, вселившаяся в мою душу. Я переступил уже порог спальни Аврелии, когда позади меня раздался возглас: «Проклятый убийца! Теперь ты от меня не уйдешь!» — и кто-то со страшной силой схватил меня сзади.

Это был Гермоген. С трудом я вырвался наконец из его тисков и хотел уйти, но он снова схватил меня сзади и бешено вцепился мне зубами в затылок. Обезумев от боли и злости, я пытался стряхнуть его с себя, но мои попытки долго оставались тщетными. Наконец мне удалось от него освободиться. Когда он снова бросился на меня, я выхватил из рукава рясы нож. Достаточно было двух ударов, чтобы сумасшедший, хрипя, повалился на пол. Стук от его падения глухо отдался в коридоре, куда мы выбежали во время отчаянной борьбы.

Как только Гермоген пал под моим ножом, я побежал, не помня себя от бешенства, вниз по лестнице. По всему замку раздались крики: «Убийство! Убийство!» Свечи замелькали там и сям. Шаги сбегавшихся людей раздавались по длинным коридорам. Я так перепугался, что попал на отдаленную черную лестницу. Шум в замке все усиливался, всюду появлялись в окнах и коридорах зажженные свечи, все ближе и ближе раздавались крики: «Убийство! Убийство!» Я уже различал голоса барона и Рейнгольда, отдававших возбужденным тоном какие-то приказания. Куда бежать? Куда укрыться? Всего лишь за несколько мгновений перед тем, когда я намеревался умертвить этим самым ножом Евфимию, мне казалось, что я буду в состоянии, полагаясь на таинственную силу, которая обитала во мне и которая двигала мной, смело выйти из замка, надеясь, что охваченные страхом слуги не дерзнут меня задержать. Теперь, однако, убив сумасшедшего Гермогена, я чувствовал, что меня самого охватывает смертельный ужас. Наконец я все-таки выбрался на главную лестницу. Шум удалялся по направлению к апартаментам баронессы. Все начало успокаиваться. Тремя прыжками я спустился вниз и был уже в нескольких шагах от главного выхода. Вдруг раздался сквозь коридоры пронзительный вопль, похожий на тот, который я слышал в прошлую ночь.

— Ну, теперь она умерла от яда, который сама приготовила для Меня, — глухо проговорил я вполголоса. В следующее мгновенье шум и свет стали снова приближаться из апартаментов Евфимии к парадной лестнице. Аврелия испуганно звала на помощь, и опять раздались ужасные крики: «Убийство! Убийство!» — труп Гермогена несли на руках.

— Задержите убийцу! — кричал Рейнгольд.

Я злобно расхохотался. Громкий мой смех раздался в сенях и прокатился грозными отголосками по всему коридору.

— Безумцы, уж не думаете ли вы наложить дерзновенную руку на судьбу, покаравшую преступных грешников? — вскричал я громовым голосом.

Все остановились на лестнице, как вкопанные, вслушиваясь в мои слова. Я не хотел уже бежать, я решил идти им навстречу и в громовых словах объявить о том, как Бог отмстил злодеям. В это мгновение, однако, я увидел нечто, заставившее меня самого содрогнуться от ужаса. Прямо предо мною стоял окровавленный граф Викторин. Не я, а он выговорил эти страшные слова. Волосы на моей голове поднялись дыбом. Я бросился в безумном страхе прочь от замка и, быстро пробежав через парк, очутился на свободе, но вдруг услышал за собою конский топот. Напрягая последние силы, чтобы укрыться от преследования, я споткнулся о корень встречного дерева и упал. В это самое мгновение лошади меня нагнали. Оказалось, что это был егерь Викторина.

— Праведный Боже, что случилось в замке, сударь? — спросил он меня. — Там кого-то убили! По всей деревне поднялась уже тревога. Счастье, что мне пришло на ум заседлать коней и выехать сюда из города. Вы, сударь, найдете все для себя необходимое в чемодане за седлом у вашей лошади, так как нам, вероятно, придется на время расстаться. Должно быть, там вышло что-нибудь нешуточное.

Сделав над собою усилие, я сел на коня и велел егерю вернуться в город, чтоб ожидать там моих приказаний. Как только он исчез во мраке, я снова слез с лошади и осторожно ввел ее в чащу раскинувшегося передо мной дремучего елового леса.

Часть 1. Глава 2 (5). Вступление в свет
Роман «Эликсиры дьявола» («Эликсиры сатаны») Э.Т.А. Гофман