Глава 27

---

В которой продолжается рассказ о необыкновенных происшествиях на постоялом дворе

Ссора между цирюльником и Санчо Пансой все разгоралась.

— Смотрите, сеньоры, — кричал цирюльник, обращаясь к постояльцам гостиницы, собравшимся во дворе и глазевшим на драку, — этот мошенник украл мое седло. А что оно мое — это так же верно, как то, что бог когда-нибудь пошлет мне смерть. Да вот здесь в стойле находится мой осел, — уж он не станет лгать. Не верите, так примерьте сами: если седло не придется ему как раз впору, зовите меня мошенником. Кроме того, этот разбойник утащил у меня совсем новенький бритвенный таз, за который я платил из собственного кармана целый эскудо.

Услышав это, Дон Кихот не мог сдержаться: он стал между спорящими, разнял их и, положив седло на землю, чтобы оно было у всех на виду, пока не выяснится, на чьей стороне правда, произнес:

— Сеньоры, вам сейчас станет ясным заблуждение, в котором пребывает этот добрый оруженосец, называя бритвенным тазом то, что было, есть и будет шлемом Мамбрина. Этот шлем я отнял у него в честном бою, и с тех пор я его законный владелец! Мне непонятно, о каком седле говорит этот человек. Правда, я припоминаю, что позволил своему оруженосцу взять себе сбрую с коня этого жалкого труса. А если теперь конская сбруя превратилась в седло для осла, то я объясняю себе это не иначе, как чудесным превращением; в рыцарских историях такие превращения случаются постоянно. Вы сейчас убедитесь в этом. Сбегай-ка, сынок Санчо, и принеси сюда шлем, который этому человеку кажется бритвенным тазом.

— Черт возьми, сеньор, — отвечал Санчо, — если у нас нет других доказательств нашей правоты, то окажется, что бритвенный таз такой же шлем Мамбрина, как и эта сбруя — седло для коня.

— Делай, что тебе приказывают, — строго перебил его Дон Кихот. — Не все же, наконец, в этом замке заколдовано!

Когда Санчо принес таз, Дон Кихот показал его всем собравшимся и сказал:

— Сеньоры и кабальеро! Взгляните на этот золотой шлем и судите сами, похож ли он на бритвенный таз. Вот какова наглость этого оруженосца, обвиняющего нас в похищении жалкого цирюльничьего таза. Клянусь рыцарским орденом, к которому принадлежу, это тот самый шлем, который я у него отнял, и с тех пор я ничего к нему не прибавил и ничего от него не убавил.

— Да уж это верно, — сказал Санчо, — потому что с того самого дня, как мой господин его завоевал, он сражался в нем только один раз, когда освобождал несчастных, закованных в цепи. Не будь тогда на нем этого бритвенного шлема, плохо бы пришлось ему, потому что в этом бою камни на нас сыпались градом.

— Ну, что скажут ваши милости об этих господах, утверждающих, что это шлем, а не бритвенный таз? — вскричал цирюльник.

— А кто осмелится утверждать противное? — воскликнул Дон Кихот. — Если он рыцарь, я докажу ему, что он говорит неправду, а если оруженосец — что он тысячу раз лжет!

Мастер Николас, присутствовавший при этом споре, решил для общей потехи поддержать Дон Кихота; поэтому, обратившись к цирюльнику, он сказал:

— Сеньор цирюльник, знайте, что я — ваш собрат по ремеслу, что уже больше двадцати лет я занимаюсь этим делом, и нет такой бритвенной принадлежности, которая не была бы мне хорошо знакома. Но, кроме того, я в молодости служил солдатом и знаю отлично, что такое шишак, шлем и прочие доспехи. И я утверждаю, что предмет, который этот любезный сеньор держит в руках, так же похож на бритвенный таз, как белый цвет на черный, а правда на ложь. Я заявляю, что это настоящий шлем, хотя у него не хватает многих частей.

— Конечно, не хватает, — сказал Дон Кихот. — Прежде всего у него нет забрала.

— Совершенно верно, — подхватил священник, догадавшись о намерении своего друга цирюльника.

Эта шутка понравилась собравшимся, среди которых было несколько кабальеро, и они в один голос подтвердили, что в руках у Дон Кихота шлем, а не бритвенный таз.

— Господи помилуй! — воскликнул одураченный цирюльник. — Как же это возможно, чтобы столько почтенных людей говорило, что это не таз, а шлем? Такой случай мог бы привести в изумление целый университет. Ну, что ж, если мой таз оказался шлемом, так и седло с моего осла окажется, пожалуй, конской сбруей, как утверждает этот сеньор.

— Седло это или сбруя, должен решить сеньор Дон Кихот, — сказал священник, — ибо во всех рыцарских делах мы все считаем его лучшим судьей.

— Клянусь богом, сеньоры, — сказал Дон Кихот, — в этом замке произошло со мной столько удивительных приключений, что, право, я боюсь с уверенностью судить о любом происшествии, случившемся здесь. По-моему, все здесь совершается силою какого-то волшебства. Вот еще этой ночью я добрых два часа провисел подвешенный за руку и так и не знаю, как и почему свалилось на меня это бедствие. Поэтому с моей стороны было бы легкомысленно брать на себя роль судьи, и я предоставляю это дело на ваше усмотрение, сеньоры. Быть может, именно потому, что вы не посвящены, подобно мне, в рыцари, волшебные силы не имеют над вами власти, — ваш разум свободен, и вы в состоянии видеть вещи, происходящие в этом замке, такими, какие они есть в действительности, а не какими они мне кажутся.

— Сеньор Дон Кихот, — заметил священник, — рассуждает совершенно правильно: решить этот вопрос — наше дело. Но чтобы решение наше было вполне законно, я тайно соберу голоса этих сеньоров и потом сообщу, каково мнение большинства из них.

Те, кто знал причуды Дон Кихота, потешались от всей души, но людям, впервые его видевшим, вся эта история казалась величайшей нелепостью. Именно так думали три путешественника, как раз в это время прибывшие в гостиницу (по виду их можно было принять за стрелков). Но больше всех волновался цирюльник, на глазах у которого бритвенный таз превратился в шлем Мамбрина. Он не сомневался, что и седло его превратится в роскошную конскую сбрую. Все же остальные хохотали, глядя на священника, с величайшей серьезностью собиравшего голоса. Каждый из присутствующих должен был сказать ему на ухо, что представляет собою сокровище, из-за которого завязалась такая распря, — седло или конскую сбрую. Наконец, собрав голоса у всех, знавших Дон Кихота, священник громко заявил пострадавшему цирюльнику:

— Ну, вот что я скажу вам, почтеннейший. Мне просто надоело собирать голоса, ибо все, кого я ни спрашивал, отвечали мне одно и то же: нелепо называть седлом осла сбрую, да еще с породистого коня. Итак, сеньор цирюльник, как ни досадно это вам или вашему ослу, но вам придется подчиниться общему решению: это — конская сбруя, а не седло, и всему делу конец.

— Пусть я не попаду в царствие небесное, если все вы, сеньоры, не ошибаетесь; пусть душа моя не предстанет перед лицом господа бога, если это — сбруя, а не седло. Право же, я не пьян; если я и согрешил сегодня утром, то уж никак не за завтраком!

Простодушие цирюльника забавляло всех не меньше, чем сумасбродство Дон Кихота, который сказал:

— Итак, теперь остается каждому забрать то, что ему принадлежит. Что бог даровал, то и святой Петр благословит.

Один из стрелков сказал:

— Я убежден, что все это простая шутка. Нельзя допустить, чтобы люди, с виду столь разумные, могли всерьез утверждать, будто перед ними шлем и конская сбруя. А если они, вопреки опыту наших чувств, настаивают на этом, — значит, здесь скрывается какая-то тайна. Провались я на этом месте, если когда-нибудь поверю, что это — не таз для бритья и не седло с осла!

А другой стрелок воскликнул:

— Это — седло, не будь я сыном своего отца! А кто скажет противное, тот пьян, как винная бочка.

— Вы лжете, низкий негодяй, и будете жестоко наказаны за свою ложь! — воскликнул Дон Кихот. С этими словами он поднял копье и с такой силой пустил его в голову стрелка, что если бы тот не отскочил в сторону, то был бы убит на месте. Копье, ударившись о землю, разлетелось в щепки. Между тем остальные стрелки, увидев, как обошлись с их товарищем, стали требовать повиновения Санта Эрмандад.

Хозяин гостиницы, также принадлежавший к братству Санта Эрмандад, побежал за своим жезлом и шпагой и, вернувшись, присоединился к стрелкам. Цирюльник, воспользовавшись поднявшейся суматохой, ухватился за свое седло; Санчо уцепился за него с другой стороны; Дон Кихот обнажил свою шпагу и напал на стрелков. Священник кричал, хозяйка орала, дочка хозяйки вопила, Мариторнес плакала, Доротея растерялась. Цирюльник лупил Санчо; Санчо колотил цирюльника; один из кабальеро, которого стрелок осмелился схватить за руку, дал ему такую зуботычину, что у того весь рот наполнился кровью; другой кабальеро повалил на землю второго стрелка и в ярости топтал его ногами; хозяин орал во все горло, зовя на помощь Санта Эрмандад; словом, по всей гостинице раздавались плач, крики, вопли; повсюду царило смятение, суматоха, полная растерянность; слышался звон шпаг и стук палок, кровь лилась рекой. В самый разгар этой свалки Дон Кихот внезапно вообразил, что он нежданно-негаданно очутился в лагере Аграманта⁵³ в минуту жестокой распри между рыцарями, и поэтому громким голосом, прогремевшим по всему постоялому двору, закричал:

— Остановитесь! Вложите мечи в ножны! Успокойтесь! Слушайте меня все, если вам дорога жизнь!

Услышав его громовой голос, все утихли, и он продолжал:

— Не говорил ли я вам, сеньоры, что этот замок заколдован и что в нем обитает целый легион демонов? Теперь вы сами можете убедиться в этом. Взгляните! Ведь здесь воскресла знаменитая распря в лагере Аграманта. Все мы сражаемся: одни из-за меча, другие из-за коня, третьи из-за осла, четвертые из-за шлема, — все мы сражаемся, но никто толком не знает, за что он проливает свою и чужую кровь. Довольно кровопролития! Заключим между собою мир. Клянусь всемогущим богом, для нас, людей благородного звания, величайший позор убивать друг друга из-за столь ничтожных поводов.

Однако стрелки не желали успокоиться. Им порядком досталось от кабальеро, и теперь они пылали жаждой мести. Но цирюльник, которому во время потасовки вырвали бороду, очень обрадовался призыву Дон Кихота. Санчо как добрый слуга повиновался первому же слову своего господина. Только хозяин продолжал кричать, требуя, чтобы наказали сумасшедшего, который вот уже второй раз переворачивает вверх дном всю гостиницу.

Наконец шум начал понемногу затихать. Тут один из стрелков вспомнил, что у него имеется приказ об аресте Дон Кихота: Санта Эрмандад постановила задержать его за противозаконное освобождение каторжников. Вспомнив об этом, стрелок решил проверить приметы Дон Кихота. Он вытащил из-за пазухи приказ и стал читать по складам приметы, перечисленные в нем, все время поглядывая на Дон Кихота. Убедившись в конце концов, что Дон Кихот именно тот человек, которого ему велено арестовать, он свернул свиток, взял его в левую руку, а правой схватил Дон Кихота за шиворот и закричал громким голосом:

— Повиновение Санта Эрмандад! А кто не верит, что я действую от ее имени, пусть прочтет этот приказ: в нем значится, что я должен задержать этого разбойника с большой дороги!

Священник прочел приказ и убедился, что стрелок говорит правду, так как все приметы Дон Кихота были указаны вполне точно; он только вздохнул и грустно покачал головой. А Дон Кихот, видя, что его оскорбляет какой-то жалкий проходимец, пришел в ярость и обеими руками вцепился стрелку в горло. Не вступись за беднягу товарищи, он бы, наверное, задохнулся раньше, чем Дон Кихот разжал свои пальцы. Хозяин, который был обязан вступиться за члена своего братства, тотчас же бросился на помощь пострадавшему. Хозяйка, видя, что ее муж опять полез в драку, снова принялась кричать, и снова ей стали вторить дочка и Мариторнес, прося помощи у неба и всех святых. А Санчо, глядя на то, что творилось, сказал:

— Господи боже мой, да ведь все, что господин мой толковал о всяких волшебствах и чудесах в этом замке, — сущая правда: в нем и часу нельзя провести спокойно!

Наконец присутствующим удалось разнять Дон Кихота и стрелка. Однако стрелки продолжали добиваться выдачи преступника, требуя от имени Санта Эрмандад, чтобы им помогли связать по рукам и ногам разбойника, грабящего на горных тропах и проезжих дорогах. А Дон Кихот, слушая их речи, презрительно улыбался и, наконец, спокойно проговорил:

— Подойдите-ка сюда, подлые и низкие людишки! Так вы осмеливаетесь называть разбойником с большой дороги того, кто разбивает цепи бедных пленных, освобождает узников, помогает несчастным, поднимает павших, заступается за обездоленных? О, низменные существа, поистине вы недостойны того, чтобы небо открыло вам величие странствующего рыцарства! В каком грехе и неведении пребываете вы! Уже одна тень странствующего рыцаря должна внушать вам почтение, не говоря о нем самом. Подойдите-ка сюда, стрелки-разбойники, грабители на больших дорогах во имя Санта Эрмандад, и скажите: как зовут того невежду, что подписал приказ о моем задержании? Разве этому жалкому тупице неизвестно, что странствующие рыцари не подлежат обычному суду, что их закон — меч, их судебник — храбрость, а указы — их собственная воля? Разве он не знает, что ни одна дворянская грамота не дает своему владельцу таких огромных привилегий, какие посвящение в рыцари дарует счастливому избраннику, принесшему торжественный обет посвятить свою жизнь великому делу странствующего рыцарства? Кто из рыцарей вносит налоги, подати, туфлю королевы⁵⁴, поместные пени, речной или подорожный сбор? Какой владелец замка возьмет с него деньги за оказанное гостеприимство, какой король откажется посадить его за свой стол? Какая благородная девица не влюбится в него? И, наконец, найдется ли такой странствующий рыцарь, у которого не хватит смелости, встретившись с четырьмя сотнями стрелков, влепить им четыре сотни палочных ударов?

Во время этой речи Дон Кихота священник убеждал стрелков прекратить дело.

— Разве вы не видите, — говорил он, — что Дон Кихот не в своем уме? Если вы арестуете беднягу и уведете с собой — все равно вам придется отпустить его как сумасшедшего.

Стрелок, у которого был приказ, ответил, что не его дело судить, сумасшедший ли Дон Кихот или нет. Он просто обязан исполнить приказание начальства, а остальное его не касается.

— И все же, — ответил священник, — вы его не арестуете; да и он, как мне кажется, не позволит себя арестовать.

Между тем, пока шел этот разговор, Дон Кихот вел себя так нелепо, что если бы стрелки не поверили в сумасшествие бедного идальго, они бы сами оказались безумцами вроде него. Поэтому они оставили его в покое и даже взялись примирить цирюльника с Санчо Пансой.

Рассмотрев дело, блюстители правосудия вынесли приговор, который если и не вполне примирил тяжущиеся стороны, то все же кое-как удовлетворил их: противники обменялись седлами, но каждый сохранил свои подпруги и уздечки. Что же касается шлема Мамбрина, то священник тайком от Дон Кихота дал цирюльнику за бритвенный таз восемь реалов, а тот написал ему расписку с обязательством не жаловаться на обман ни ныне, ни вовеки веков.

От хозяина не укрылось, что священник вознаградил цирюльника. Не желая упускать своего, он настойчиво требовал у Дон Кихота платы за ночлег и за погубленные мехи и вино. При этом он кричал и клялся, что не выпустит из конюшни ни Росинанта, ни осла Санчо, пока ему не будет уплачено все до последнего гроша.

Священник и это уладил, щедро вознаградив хозяина за все убытки. Таким образом мир был восстановлен, и все присутствующие единодушно признали, что за это следует благодарить благожелательного и красноречивого священника.

Когда со всеми этими неприятными делами было покончено, Дон Кихот решил, что пора отправиться в дальнейший путь и поскорее закончить предназначенный ему великий подвиг. Поэтому он опустился на колени перед Доротеей и произнес:

— Прекрасная и высокородная дама! Мудрая пословица гласит: усердие — мать успеха. Пословица эта особенно справедлива в военном деле, где победа над врагом всецело зависит от натиска и быстроты. Кто успевает предупредить намерения неприятеля, тот выигрывает сражение. Говорю я это к тому, прекрасная сеньора, что, по моему мнению, дальнейшее наше пребывание в этом замке бесполезно и даже опасно. Ведь Пандафиландо Свирепоглазый может узнать через тайных соглядатаев, что я собираюсь вступить с ним в бой; тогда он, конечно, поспешит укрыться в такой крепости, которую я не в состоянии буду взять, несмотря на все мое усердие и силу неутомимой руки. Поэтому постараемся предупредить его коварные умыслы и немедленно двинемся в путь.

Дон Кихот замолчал, с достоинством ожидая ответа от прекрасной принцессы. А Доротея, подлаживаясь под его слог, сказала:

— Сеньор рыцарь! Благодарю вас за готовность помочь мне в моей великой беде. Да будет угодно небу, чтобы наше общее желание исполнилось. Тогда вы увидите, что не перевелись еще на свете благородные женщины. Теперь же я готова немедленно пуститься в путь. Располагайте мной, как вы находите нужным. Раз я вручила свою судьбу в ваши руки, я не стану прекословить тому, что предпишет ваше благоразумие.

— Двинемся же немедленно в путь! — воскликнул Дон Кихот. — Нетерпение торопит меня, ибо недаром говорится — в промедлении гибель. Санчо! Седлай Росинанта, взнуздай своего осла и скакуна королевы, простимся с владельцами замка и устремимся к нашей цели!

Санчо покачал головой и проговорил:

— Не извольте гневаться, ваша милость, если я скажу вам то, что обязан сказать как верный слуга и оруженосец.

— Говори, в чем дело, да только поскорее, — ответил встревоженный этими загадочными словами рыцарь.

— Я теперь доподлинно узнал, ваша милость, что эта сеньора, выдающая себя за королеву Микомиконского государства, такая же королева, как моя покойная матушка. Подумайте-ка, ваша милость, один из здешних кабальеро принялся ухаживать за ней, и она сама любезничает с ним. Боюсь, что, пока мы будем разъезжать по путям да дорожкам, проводить худые ночки да такие же денечки, этот молодчик женится на ней и присвоит себе все, что мы отвоюем у великана, да еще и посмеется над нами! А значит, незачем мне торопиться взнуздывать Росинанта да седлать осла. Лучше уж сидеть на месте, пускай другие беспокоятся, а мы и так сыты будем.

Услышав столь непристойные речи оруженосца, Дон Кихот сильно разгневался: брови его нахмурились, в глазах вспыхнули искры, и он воскликнул срывающимся голосом:

— О низкий негодяй! Невежественный, косноязычный сквернослов! Убирайся прочь от меня! Чудовище, сундук обманов, вздорный мерзкий сплетник, клеветник, осмелившийся чернить доброе имя особы королевского рода! Убирайся с глаз моих, а не то берегись моего гнева!

Негодование Дон Кихота нагнало такой страх на Санчо Пансу, что он готов был провалиться сквозь землю. Не смея даже оправдываться, он поторопился скрыться с глаз своего господина.

Но Доротея, зная характер Дон Кихота, сумела быстро успокоить нашего рыцаря.

— Сеньор рыцарь Печального Образа! Не гневайтесь на вашего оруженосца за его вздорные слова! Здравый разум и добрая совесть Санчо не позволяют заподозрить его в лживой клевете. Должно быть, под влиянием волшебных чар ему на самом деле привиделось то, о чем он говорит. Но само собой понятно, что это было только дьявольское наваждение. Ведь вы сами, сеньор рыцарь, говорили, что в этом замке все происходит по проискам волшебников.

— Клянусь всемогущим богом, — воскликнул Дон Кихот, — ваше величество совершенно правы! Ну, конечно, этот грешник Санчо был обманут злым волшебником и увидел такие вещи, какие никак невозможно увидеть без вмешательства нечистой силы; ведь я знаю, что этот бедняга — честный и невинный малый, неспособный лгать.

После этого Дон Кихот заявил, что он прощает своего оруженосца. Священник позвал Санчо; тот смиренно приблизился и, опустившись на колени, попросил своего господина пожаловать ему руку. Дон Кихот исполнил его просьбу и наставительно сказал:

— Ну что, сынок Санчо, теперь, надеюсь, тебе ясно, что я был прав, когда твердил тебе, что в этом замке все заколдовано!

— Я тоже так думаю, — отвечал Санчо, — все заколдовано, кроме подбрасывания на одеяле. Что бы вы ни толковали, а эта неприятная штука произошла вполне естественным путем.

Видя, что его все равно не переубедить, Дон Кихот ничего не возразил на эти слова своего оруженосца.

---

⁵³ Лагерь Аграманта. Аграмант — один из героев поэмы «Неистовый Роланд» Ариосто. Когда Аграмант стоял лагерем под Парижем, в его войске возникли отчаянные распри и междоусобицы. В конце концов дело дошло до того, что никто не понимал, за что и с кем дерется.

⁵⁴ Туфля королевы — особый налог, взимавшийся по случаю бракосочетания короля. Такое название он получил потому, что в те времена в Испании только замужние женщины носили туфли с пробковым носком. В народе говорили, что налог взимается на приобретение драгоценных туфлей для королевы.

---

Глава 27, в которой продолжается рассказ о необыкновенных происшествиях на постоялом дворе
Роман «Дон Кихот» М. де Сервантес

« Глава 26

Глава 28 »