Глава XXVI

---

Зотушка все это время вел самый странный образ жизни и точно не хотел ничего знать, что делается в батюшкином доме. Он совсем не ходил в горницы, чтобы не встречаться с «ратником», и как будто избегал Нюши, которую всегда очень любил. Правда, Зотушка очень редко появлялся в своем флигельке и все пропадал где-то, хотя его не видали больше ни у Савиных, ни у Колобовых. О печальной жизни Нюши Зотушка, конечно, знал давно, хотя об этом и не говорил никому. Ни одна душа не видала, как «источник» по ночам молился и плакал о своей голубке. Все время он соображал о том, как ему освободить Нюшу от «ратника», и не мог ничего придумать. Голова Зотушки была устроена совершенно особенно: его мысль вечно пробиралась какими-то закоулками и задворками и все-таки приходила к своей цели.

Раз, перебирая все обстоятельства мудреного дела, Зотушка весь просиял и даже заплакал от радости: решение было найдено и Нюша спасена. Он долго молился своему образку, прежде чем идти на подвиг, потом приоделся, намазал обильно свою голову деревянным маслом и со своим смиренным просветленным видом отправился прямо в горницы.

— А, Зотей Евстратыч, где тебя долго не видать? — спрашивал Павел Митрич. — Загордился, совсем не хочешь нас знать…

— Какая гордость, Павел Митрич, господь с вами. Так, делишки разные были…

— Да какие у тебя дела могут быть, блаженная голова? Живешь как комар — какие у тебя дела…

— И у него своя забота есть, Павел Митрич…

Косяков чувствовал, что старик пришел недаром, потому что он все неспроста делал, что-нибудь да держит он на уме и уж наверное знает, куда старуха прячет свои деньги. Косяков даже удивился, как он раньше об этом не подумал: подпоить божьего человека — он все и разболтает… Эта мысль очень понравилась Косякову, и он решил привести ее в исполнение.

— Ты не бегал бы от меня, так дело-то лучше было бы, — говорил Косяков, ласково поглядывая на старика своими вострыми глазами. — Приходи покалякать когда, поболтать, да и муху можно раздавить…

Зотушка блаженно улыбнулся и, осторожно оглядевшись кругом, проговорил вполголоса:

— Старухи я боюсь, Павел Митрич… Ведь она меня сживет со свету, если узнает, что я с вами-то заодно…

— Так бы прямо и сказал… А ты не бойся: Павел Косяков никого на свете не боится. Да что тут толковать: хочешь, сейчас муху давнем?

— Уж это на что лучше, Павел Митрич.

Зотушка прищелкнул языком и хитро подмигнул глазом в сторону бабушкиных горниц, — дескать, теперь мне плевать на нее, ежели Косяков никого на свете не боится. Явилась водка, явилась закуска, и первая «муха» была раздавлена самым развеселым образом, так что захмелевший Зотушка даже спел свой стих о старце. Татьяна Власьевна просто диву далась, когда узнала, что Зотушка пирует с «ратником»: не такой был человек Зотушка, чтобы кривить душой, — уж как, кажется, он падок до водки, а никогда ни одной рюмки не примет от того, кто ему пришелся не по нраву… А тут, на-кася, даже песню запел… Нюша сначала даже испугалась, когда услышала Зотушкин стих. И теперь где же поет Зотушка — в горницах, где его слушает «ратник»!.. А Зотушка все пел и пел, улыбался блаженной улыбкой и даже закрывал глаза, как воробей, которого после холодной морозной ночи пригрело солнышком.

— А ведь ты славный старик, — хвалил Косяков, хлопая Зотушку своей десницей по плечу. — И песни отлично поешь…

— Уж как кому поглянется, Павел Митрич.

— Так старуха-то крепко тебя обижает?

— Голодом сморила… Да и так, ежели разобрать: как пила пилит.

— Да ты выпей еще, а потом побеседуем…

Зотушка не отказался от новой «мухи» и притворился совсем захмелевшим.

— А я… пришел к тебе… не тово… недаром, — признавался Зотушка косневшим языком. — Уж больно меня… старуха-то доехала… Стра-асть доехала!.. Хоть вот сейчас ложись… и помирай! Вот я и пришел к тебе… дельце маленькое есть…

— Я ведь тоже с тобой давно хочу поговорить, Зотей Евстратыч, и, кажется, мы столкуемся… Не насчет ли капиталов Гордея Евстратыча?

— Оно самое… оно… только я старухи до смерти боюсь…

— Вот что, пойдем лучше к тебе в флигелек, побеседуем там…

— Лладно-о…

Косяков под руку довел пьяного Зотушку до его флигеля и даже помог ему сесть на стул.

— Ох, боюсь старухи, — представлялся Зотушка, раскачиваясь на стуле.

— А есть у старухи деньги?

Зотушка оглянулся боязливо по сторонам и прошептал:

— Есть…

— Зотей Евстратыч, послушай меня: скажи, куда прячет старуха деньги, тогда одна половина моя, другая твоя… А то все равно нам обоим ничего не достанется!

— Обманешь ты меня?

— Я?.. Хочешь, сейчас образ со стены сниму?

— Хорошо… я тебе укажу место… только чтобы водкой меня поить до отвалу.

— Ну, где?.. — задыхавшимся шепотом спрашивал Косяков.

— А ты не больно торопись… Не запрег, чего нукаешь?.. Сейчас я тебе ничего не скажу, а через три дня все как на ладонке объясню…

Как «ратник» ни умолял Зотушку, тот не сдался ни на какие просьбы и настоял на своем.

Три дня пролетели быстро. Зотушка куда-то исчезал, но потом явился на третий день. Косяков все это время переживал с самым лихорадочным нетерпением, а когда вечером увидал затеплившийся в флигельке Зотушки огонек — вздохнул свободнее; он сейчас же побежал к нему, а тот сидел на лавке бледный и изможденный, точно он перенес какую болезнь в три дня.

— Что это с тобой? — осведомился Косяков.

— Ничего… пировал, — коротко ответил Зотушка, ощупывая свою голову.

— Эк тебя взяло… Нашел время, нечего сказать.

— А ты думаешь, мне легко чужие-то деньги воровать?.. А?.. Может, у меня сердце все издрожалось со страху… Страсть боюсь старухи.

— Ну, сказывай, где деньги-то…

Косяков давно наблюдал за Татьяной Власьевной, куда она прячет деньги, но все было бесполезно. Но и Зотушке стоило немалых усилий открыть секрет Татьяны Власьевны. Он провел до десятка бессонных ночей, прежде чем укараулил старуху, когда она ходила проведать свой заветный узелок. Татьяна Власьевна прятала деньги в пяти местах — на сарае в сене, в предбаннике, в конюшне, в дровах и, наконец, в ларе с овсом. Последнее место и дало возможность решить всю задачу с «ратником». Теперь Зотушка сидел на лавке, смотрел на Косякова воспаленными слезившимися глазами и все что-то шептал про себя.

— Да скажешь, что ли, дьявол!.. — приступил к нему Косяков, бледнея.

— Ладно… скажу… только мне половину… а то не скажу.

— Сказал, что отдам… Фу, черт! Чего еще жилы-то тянешь…

— Надо замок ломать… снасть-то припас?

Косяков порылся в кармане и достал оттуда плотничье долото.

— Какой угодно замок отворим этим ключом, — проговорил он, показывая свою снасть.

— Хорошо… Ступай во двор, там стоит ларь с овсом…

— Знаю…

— Ну, в этом ларе, в овсе, и ищи узелок… в правом углу… Только вот что: мне твоих денег не надо, а ты мне отдай камешек, который лежит тут же с деньгами… только и всего…

Косяков уже шагал по двору. Ночь была светлая, и Косяков боязливо оглядывался в сторону дома, точно боялся какой засады. Вот и знакомый старый ларь. Сняв осторожно замок и накладку, Косяков еще раз оглянулся кругом и по пояс опустился в глубокий ларь, где долго шарил руками в овсе, прежде чем ущупал заветный узелок. Достав узелок из ларя, Косяков вернулся с ним в Зотушкин флигелек, проверил там деньги и передал Зотушке ту самую жилку, которую когда-то привез Михалко из Полдневской от Маркушки.

— Теперь, Павел Митрич, уходи от греха, — проговорил Зотушка, пряча кусок кварцу за пазуху. — С деньгами тебе везде дорога, а если вздумаешь назад оборотиться — обоих нас в каторгу зашлют…

Косяков навсегда скрылся из Белоглинского завода, а Зотушка истолок в ступе Маркушкину жилку и той же ночью всыпал ее в церковную кружку.

---

Глава 26. «Дикое счастье» Д. Мамин-Сибиряк

« Глава 25

Роман «Дикое счастье» »