Глава пятьдесят девятая

---

Одиннадцать лет прошло с тех пор, как я расстался с Джо и Бидди. Хотя я их так долго и не видел, но часто о них думал. Наконец, в один прекрасный декабрьский вечер, я очутился опять на родине, у дверей старой кузницы. Отворив тихонько дверь, я заглянул в кухню. На своем прежнем месте, покуривая трубку сидел Джо; он нисколько не изменился, только немного поседел. Около него, на моем маленьком стулике, сидел… я сам, прежним ребенком.

— Мы его назвали Пипом, в честь тебя, старый дружище, — сказал Джо с восторгом, пока я усаживался подле мальчика, — мы надеялись, что он будет походить на тебя; и, кажется, не ошиблись.

Я вполне с этим согласился. На другое утро я с Пипом пошел гулять, и мы болтали очень много, отлично понимая друг друга. Я повел его на кладбище и посадил отдохнуть на столь памятный мне камень. С этого возвышения он мне показал плиту, на которой была высечена надпись: Филипп Пирип, тож Джорджиана, жена вышереченного.

— Бидди, — сказал я разговаривая с нею после обеда, пока она убаюкивала свою маленькую девочку, — вы должны мне отдать Пипа, если не навсегда, то хоть на время.

— Нет, нет, — отвечала нежно Бидди, — вы должны жениться.

— Это говорят мне и Герберт с Кларою, но я не думаю, чтоб я когда-нибудь женился. Я стал уж таким старым холостяком и так привык жить с ними, что, право, и не помышляю о женитьбе.

Бидди посмотрела на своего ребенка, поцеловала его ручку и молча взяла меня за руку. Этот жест и легкое прикосновение её обручального кольца были красноречивее всяких слов.

— Милый Пип, — сказала она, наконец, — уверены ли вы, что больше её не любите?

— Да, милая Бидди, мне кажется.

— Скажите мне как старому другу. Вы ее совсем забыли?

— Милая Бидди, я ничего не забыл из своей жизни. Но мои бедные грезы, как я их тогда называл, рассеялись навеки.

Несмотря на мои слова, я очень хорошо знал, говоря это, что твердо намерен в тот же день посетить Сатис-Хаус. И то лишь ради Эстеллы.

Я слышал, что она была очень несчастлива в замужестве и жила врозь с мужем, который очень жестоко с ней обходился и стал известен как первый подлец, скряга и тиран во всем околотке. Наконец, я узнал, что он года два тому назад умер, упав с лошади. Более я ничего о ней не знал, может быть, она уже была вторично замужем.

Обедали мы так рано, что я не торопился и продолжал разговаривать с Бидди, полагая, что всегда успею до ночи посетить Сатис-Хаус. Но я так тихо шел, на каждом шагу останавливаясь и вспоминая былое, что достиг памятного мне места, когда уже начинало темнеть.

Уже не существовало ни старого дома, ни пивоварни, ни других строений; уцелела только садовая стена. Все место было обнесено забором; посмотрев через забор, я увидел, что старый плющ дал новые ростки и вился по грудам развалин. Калитка была открыта, и потому я вошел. Ночь была не темная, хотя луна еще не показалась и не рассеяла поднявшегося тумана; но он был так редок, что яркие звезды виднелись сквозь него. Я обошел места, где прежде стояли дом, пивоварня, ворота и самые бочки, по которым я некогда бегал. Идя по заглохшей дорожке сада, я вдруг заметил какую-то фигуру, шедшую мне навстречу.

Фигура эта, заметив меня, остановилась. Подойдя ближе, я увидел, что это женщина. Она было хотела повернуть в сторону, но вдруг вся задрожала и назвала меня по имени.

— Эстелла! — воскликнул я.

— Я очень изменилась, — сказала она. — Я удивляюсь, как вы меня узнали.

Действительно, свежесть красоты её исчезла, но она была так же обворожительна и величественно хороша. Эти качества в ней были мне давно знакомы; но чего я никогда не видал, это — нежности её взгляда, всегда столь гордого и непреклонного; чего я никогда не чувствовал, это — дружеского пожатия некогда столь холодной руки.

Мы сели на ближнюю скамейку.

— Как странно, — начал я, — что мы встретились снова, Эстелла, после стольких лет, на том же самом месте, где увидели друг друга в первый раз. Вы часто сюда приходите?

— Я здесь ни разу еще не была.

— И я также.

Луна теперь начала всходить, и я вспомнил последний взгляд Магвича, последнее его пожатие руки.

Эстелла первая прервала молчание.

— Я часто желала прийти сюда, но меня удерживали важные причины. Бедный старый дом!

Первые лучи месяца пробились сквозь туман и отразились в слезе на её чудных глазах. Не зная, что я заметил её слезы, она старалась всеми силами себя переломить и спокойно сказала:

— Вы, вероятно, удивлялись, расхаживая тут — каким образом это место пришло в такое положение?

— Конечно, Эстелла.

— Оно принадлежит мне. Это единственный угол, который у меня остался. Все другое мало-помалу отошло, но с этим местом я не хотела ни за что расстаться, и во все эти несчастные годы это единственный случай сопротивления с моей стороны.

— Здесь будут строить?

— Да. Я пришла проститься с этими местами, прежде чем начнутся постройки. А вы все еще живете за границей? — спросила она с нежным участием.

— Да.

— Надеюсь, что ваши дела идут хорошо?

— Я работаю много и у меня есть кусок хлеба, следовательно, дела мои идут хорошо.

— Я часто о вас думала, — сказала Эстелла.

— Неужели?

— Особенно в это последнее время, — продолжала она. — Я долго, долго не позволяла себе вспоминать о том, чем я пренебрегла, не зная ему цены. Но с тех пор, как это горькое время прошло и долг мне более не велит отталкивать своих воспоминаний, я дала им место в своем сердце.

— Вы никогда не теряли вашего места в моем сердце, — сказал я. И мы опять замолчали.

— Мало я думала, — начала опять Эстелла, — что прощаясь с этими местами, прощусь и с вами. Я очень этому рада.

— Рады опять расстаться со мною, Эстелла? Мне же горько расставаться! Я до сих пор вспоминаю с горечью наше последнее расставание.

— Но вы сказали мне тогда, — отвечала с живостью Эстелла, — «да благословит вас Господь, да простит он вам!» Если вы могли сказать это тогда, то вам не трудно будет повторить то же и теперь, теперь, когда горе научило меня оценить вашу прежнюю привязанность. Горе и несчастие сломили, изменили меня, — надеюсь, что к лучшему. Будьте ко мне так же добры, как прежде и скажите: мы друзья?

— Мы друзья, — повторил я, наклоняясь к ней.

— Да, мы расстанемся друзьями и никогда друг друга не забудем, — сказала Эстелла, вставая.

Я взял её руку и мы вместе вышли из запустевшего места. Вечерний туман поднимался теперь, как некогда поднимался утренний, когда я покидал кузницу, и в его светлой, прозрачной пелене я видел что-то, говорившее мне, что мы никогда не расстанемся с Эстеллой.

КОНЕЦ.

---

Глава 59
«Большие надежды» Ч. Диккенс

« Глава 58

«Большие надежды» »