Глава тридцать седьмая

---

Придя к заключению, что в воскресенье было бы удобнее всего узнать Уольвортские мнения и убеждения мистера Уэммика, я следующее же воскресенье посвятил на путешествие в замок. Подъехав к его стенам, я увидел, что флаг грозно развевался над башнею, а мост был поднят; но не испугавшись этих признаков осадного положение, я позвонил у ворот и был впущен стариком самым миролюбивым образом.

— Мой сын, сэр, — сказал старик — предвидел, что вы заедете и велел вам сказать, что он скоро воротится из своей послеобеденной прогулки. Он очень аккуратен в своих прогулках. Он во всем аккуратен, мой сын.

Я кивнул старику, не хуже самого Уэммика; мы вошли в комнату и расположились перед огнем.

— Вы, вероятно, познакомились с моим сыном, сэр, в его конторе? — сказал старик своим обыкновенным голосом, напоминавшим щебетание птиц, и грея руки перед огнем. Я кивнул головою. — Да! — Я слышал, что мой сын удивительно знает свое дело, сэр? — Я кивнул сильнее. — Да, да, так говорят. Ведь он по части законов? — Я кивнул еще сильнее. — И это меня тем более удивляет, что он не к тому был воспитан, — продолжал старик, — он готовился в купорщики.

Мне любопытно было знать, какое понятие старый джентльмен имел о славе мистера Джаггерса, и потому я, что было силы, прокричал это имя. Но он совершенно озадачил меня, разразившись, вместо ответа, самым радушным, веселым смехом и едва проговорив:

— Конечно, конечно, ваша правда! — До сих пор я не знаю, что он этим хотел сказать и, что смешного нашел в моих словах.

Так как я не мог же сидеть и постоянно кивать ему головою, не пытаясь даже занять его чем-нибудь, то я пустил на удачу вопрос, было ли купорное мастерство и его ремеслом? Повторив несколько раз свой вопрос и тыкая старика в грудь, чтоб привлечь его внимание, я, наконец, успел втолковать ему свой вопрос.

— Нет, ответил он; — нет, я был надсмотрщиком при магазинах. Прежде там, вон. — Он указал на печку, но я догадался, что он разумел Ливерпуль. — А потом здесь, в Лондоне; но по природному недостатку, потому что, я должен вам сказать, сэр, я туг на ухо…

Я выразил знаками величайшее удивление.

— …Да, туг на ухо. Когда этот недостаток поразил меня, мой сын стал заниматься законами, и стал покоить и беречь меня, и вот, мало-помалу, отделал это красивое и великолепное именье. Но, что касается сказанного вами, продолжал он, снова принимаясь хохотать — то, конечно, ваша правда.

Я задавал себе вопрос: мог ли бы я что-нибудь выдумать, что бы позабавило старика более этой воображаемой шутки, как вдруг что-то щелкнуло в стене, и передо мною недалеко от камина отворились маленькие дверцы с надписью «Джон». Старик следил за движением моих глаз и с восторгом закричал:

— Это сын воротился! — и мы оба пошли к подъемному мосту.

Прелесть было смотреть на Уэммика, посылавшего мне приветствие рукою, стоя по другую сторону рва, тогда как мы свободно могли бы пожать друг другу руку. Старик с таким восторгом суетился у моста, что я даже и не предложил ему своей помощи, а спокойно дождался, покуда Уэммик перешел мостик и представил меня мисс Скиффинз, сопровождавшей его даме.

Мисс Скиффинз была какая-то словно деревянная; на вид она была двумя-тремя годами моложе Уэммика и, по-видимому, имела кой какую движимую собственность. Покрой её платья, от талии до плеч, как спереди, так и сзади напоминал детский змей; и оранжевый цвет его, как и зеленые её перчатки, несколько грешили яркостью.

Но она, казалось, была уживчивого нрава и очень почтительно обходилась со стариком. Я вскоре узнал, что она обычная гостья в замке, потому что когда я стал расхваливать остроумный способ, которым Уэммик объявлял о своем появлении, он попросил меня обратить внимание на другую сторону камина, а сам между тем исчез. Через несколько минуть что-то снова щелкнуло в стене; отворилась другая дверка, с надписью «мисс Скиффинз», потом она закрылась, а отворилась прежняя с «Джон», потом обе вместе, и, наконец, обе окончательно закрылись. Когда Уэммик возвратился, я выразил свое удивление его механическим талантам, на что он ответил:

— Да-с, оно и забавно и полезно для моего старика. И к тому же вам следует сказать, что изо всех посещающих замок секрет этот знают только старик, мисс Скиффинз да я!

— Мистер Уэммик собственными руками сделал весь механизм, — заметила мисс Скиффинз, — и все из головы.

Покуда мисс Скиффинз снимала шляпу — перчатки она не снимала во весь вечер, в знак того что были гости — Уэммик пригласил меня обойти его владение, чтоб полюбоваться зимним видом острова. Думая, что он сделал это предложение с целью доставить мне случай узнать его Уольвортские убеждения, я обратился прямо к предмету своего посещения, как только мы вышли из замка

Обдумав хорошенько дело, я принялся за него, точно будто между нами никогда и не было речи о нем. Я уведомил Уэммика, что желал бы услужить Герберту Покету, а также не забыл рассказать о нашей первой встрече и драке. Я бросил беглый взгляд на семейство Герберта, его характер и средства к существованию, совершенно зависящие от его отца, и потому очень неверные. Я намекнул на пользу, которую извлек из его общества, когда еще был груб и неотесан, и сознался, что очень дурно отплатил ему, потому что он, без сомнения, гораздо лучше вел себя без меня. Оставляя мисс Хевишем на заднем плане, я все же намекнул на то, что я, может быть, перебил ему дорогу и что я, несмотря на то, считаю его неспособным ни на какую подлость, месть или какой дурной умысел против меня. Ради всех этих причин (сказал я Уэммику) и вследствие того, что он любимый мой друг и товарищ, я желал бы, чтоб мое благополучие отразилось и на нем, и потому желаю воспользоваться опытностью Уэммика и его знанием людей и обстоятельств. На первый случай, я желал бы помочь Герберту найти место с жалованием фунтов в сто, и мало-помалу доставить ему возможность войти в долю. Я в заключение объяснил Уэммику, что все это должно быть сделано без ведома Герберта, так, чтоб он не имел ни малейшего подозрения. В заключение своей речи я положил руку на плечо Уэммику и сказал:

— Я надеюсь на вас; это вам, пожалуй, будет стоить много хлопот, но вы сами же виноваты; зачем было вам приглашать меня.

Уэммик несколько минут молчал, но потом, как будто опомнившись, произнес:

— Однако, мистер Пип, ведь это чёрт знает как мило с вашей стороны.

— И прибавьте, что вы мне поможете сделать доброе дело.

— Это не мое ремесло, — ответил Уэммик, качая головою.

— Да и здесь не ваша мастерская, — сказал я.

— Вы правы, — отвечал он. Вы задели за мою чувствительную струну. Я подумаю, мистер Пип; и, мне кажется, все, что вы желаете, может быть обделано помаленьку. Скиффинз (Её брат) бухгалтер и агент. Я зайду к нему на днях и пущу дело в ход.

— Благодарю вас, тысячу раз благодарю.

— Напротив, — сказал он. Я вас благодарю, потому что, хотя я тут и частный человек, но все же есть ньюгейтские мерзости, которые пристают к вам, и от которых рад отделаться.

Поговорив еще немного, мы возвратились в замок, где мисс Скиффинз между тем приготовила чай. Трудная обязанность жарить хлеб возлагалась на старика, и он принялся за нее так ревностно, лицо его было так близко к огню, что я начал опасаться, чтоб у него не пострадали глаза. Затем он принялся намазывать масло и сложил из кусков такую кучу, что его не было видно из за неё. Мисс Скиффинз наварила такой котел чаю, что даже свинья по соседству пришла в волнение и несколько раз выражала свое желание участвовать в нашем пиру.

Флаг был спущен, орудие выстрелило, и я почувствовал, что был так же отделен от всего мира, словно ров был в тридцать футов ширины и глубины. Ничто не нарушало спокойствие в замке, только от времени до времени маленькие дверцы с «Джон» и «мисс Скиффинз», будто подверженные судорогам, внезапно отворялись и заставляли меня вздрагивать. По всем приемам мисс Скиффинз я заключил, что она каждое воскресенье делает здесь чай, и я даже очень подозреваю, что её классическая брошка с изображением женщины с прямым носом и новою луною в волосах составляла когда-то часть движимого имущества Уэммика.

Мы съели весь жареный хлеб с маслом и выпили соответствующее количество чая, что нас бросило в пот, и лица наши, особенно у старика, лоснились как у диких, натертых маслом. Потом мисс Скиффинз — за отсутствием маленькой прислужницы, которая, вероятно, уходила домой по воскресным вечерам — принялась мыть посуду, но таким шуточным, дамски изящным образом, что никому из нас и в голову не входила мысль о неприличности этого занятия. Перемыв посуду, она снова надела перчатки, мы все расположились перед огнем, а Уэммик сказал: — Ну-тка, престарелый родитель, почитайте нам газету.

Покуда старик доставал очки, Уэммик объяснил мне, что это у них такое уже обыкновение, что старика очень забавляет читать новости вслух.

— По правде сказать, — продолжал Уэммик, — ведь он не много имеет удовольствий. Не так ли, престарелый родитель?

— Так, так, — отозвался старик, замечая, что к нему обращаются.

— Только кивните ему раз, другой, когда он взглянет из-за газеты, и он будет счастливее любого короля. Мы все слушаем, старина.

— Так, так, Джон! — ответил веселый старик, суетясь и радуясь, так что приятно было на него смотреть.

Чтение старика напомнило мне классы у тетки Уопселя. Так как ему необходимо было иметь свечу поближе к себе и он постоянно чуть не попадал в огонь головою или газетою, то его нужно было сторожить, словно пороховой завод. Но Уэммик был неутомим и смотрел в оба, так что старик продолжал читать, не подозревая, сколько раз он был на краю гибели. Всякий раз, что он смотрел на нас, мы старались выразить напряженное внимание и удивление, и кивали до тех пор, что он снова принимался читать.

Уэммик и мисс Скиффинз сидели рядышком, а я — в темном уголку, напротив их. При столь выгодном положении я очень удобно мог наблюдать как, от времени до времени, рот его удлинялся, и это означало, что его рука помаленьку прокрадывалась вокруг талии мисс Скиффинз; потом я замечал, что рука эта появлялась по другую сторону мисс Скиффинз, которая в ту же минуту очень мило удерживала ее и клала на стол перед собою, будто часть своего туалета. Невозмутимое спокойствие и отчетливость, с которою мисс Скиффинз исполняла эту церемонию, были одним из замечательнейших зрелищ, когда-либо мною виданных, и если б подобное действие могло быть бессознательно, то я признал бы его за чисто механическое.

Спустя немного рука Уэммика снова исчезла со стола, рот его удлинялся, и вскоре та же рука появлялась по другую сторону мисс Скиффинз. В ту же минуту, мисс Скиффинз схватывала ее, с хладнокровием боксера, и, высвободившись из её объятия, снова клала ее перед собою на стол. Принимая стол за стезю добродетели, я должен сказать, что в продолжение всего чтения рука Уэммика уклонялась от этой стези и возвращалась на путь истины стараниями мисс Скиффинз.

Старик читал до тех пор, пока не задремал. Тогда Уэммик вытащил откуда-то маленький котелок, поднос со стаканами и темную бутылочку, пробка которой изображала какое-то духовное лицо веселого нрава. При помощи этих припасов мы добыли себе теплое питье; даже и старик, который вскоре проснулся, не отказался от угощения. Мисс Скиффинз мешала питье в котелке и пила из одного стакана с Уэммиком. Я, конечно, не имел особого желание проводить мисс Скиффинз домой, и потому сообразил, что лучше было бы заранее убраться. Я так и сделал: простился со стариком и со всем обществом и, очень довольный проведенным вечером, отправился домой.

Не прошло и недели, как я получил письмо из Уольворта, в котором Уэммик уведомлял меня, что уже сделал кое-что по нашему неофициальному делу и был бы очень рад видеть меня в замке, чтоб переговорить со мною лично. Я поехал в Уольворт и после того неоднократно езживал туда по тому же делу, но в Литтл-Бритен, где мы не раз встречались, не говорили о нем ни одного слова. Все дело состояло в том, что мы нашли достойного молодца купца, или браковщика, который искал дельного помощника с капиталом и со временем готов был взять его в долю. Между ним и мною были заключены тайные условие, предметом которых был Герберт. Я дал ему на первый случай половину моих пятисот фунтов и обязался выплачивать известные суммы из своих доходов, а остальное доплатить, когда я получу в распоряжение свое состояние. Брат мисс Скиффинз вел переговоры, а Уэммик всем руководил, хотя ни во что не вмешивался.

Дело было так ловко ведено, что Герберт и не подозревал моего участие в нем. Никогда не забуду я его сияющего лица, когда однажды вечером он пришел ко мне с новостью, что встретился с каким-то Кларрикером (так звали молодого купца), который очень полюбил его; этого-то случая, по его мнению, он так долго и дожидался. С каждым днем надежды его все более и более осуществлялись, и он, вероятно, замечал, что я, вместе с тем, становился к нему все дружественнее и дружественнее, потому что я едва мог сдерживать слезы восторга и торжества при виде его счастья.

Наконец, когда дело было покончено, когда он поступил в контору Кларрикера и после того целый вечер проболтал со мною о своих планах в будущем, я, действительно, идучи спать, не мог удержаться от слез, при мысли, что наконец-то мои надежды принесли пользу хоть кому-нибудь.

Теперь приближается происшествие, изменившее весь ход моей жизни. Но прежде, чем я скажу о нем и роковом влиянии его на мою жизнь, я посвящу одну главу Эстелле. Мне, кажется, одной главы не лишне для предмета, так долго занимавшего все мои мысли.

---

Глава 37
«Большие надежды» Ч. Диккенс

« Глава 36

Глава 38 »