Глава двадцать третья

---

Мистер Покет сказал, что очень рад видеть меня и надеется, что и я также не огорчен, что увидел его. — «Я, право, нестрашный человек», — прибавил он, что вызвало улыбку на лице его сына. Он был очень моложав на вид, несмотря на растерянное выражение лица и седые волосы, и держался очень просто. Слово «просто» я употребляю в смысле «безыскусственно»; потому что в общем он держал себя необыкновенно странно, что, по-видимому, было вполне ясно и ему самому. Поговорив немного со мною, он вдруг повернулся к миссис Покет, причем красивые черные брови его тревожно сдвинулись, и спросил: — «Белинда, ты, надеюсь, любезно приняла мистера Пипа?..» — Она подняла глаза от книги и отвечала: — «да!» — Затем она улыбнулась мне и с каким-то странным, через чур уж рассеянным видом спросила меня, нравится ли мне вода флер д’оранж¹? Так как вопрос этот не имел для меня никакого отношения ни к ближайшим, ни к отдаленным событиям, то я взглянул на него, как на вопрос, предложенный так себе, ради желания поддержать разговор.

Не прошло и нескольких часов, как я уже знал, что миссис Покет была единственной дочерью какого-то умершего от несчастного случая дворянина, который был убежден в том, что покойный отец его был бы сделан баронетом, не воспротивься этому из за собственных исключительно личных мотивов — я забыл из-за каких — не то сам король, не то премьер-министр, не то лорд-канцлер, не то архиепископ Кентерберийский, не то еще кто-то, а потому и причислил сам себя к аристократии на основании этого предполагаемого факта. Сам я лично припоминаю, что он был произведен в дворянство за осаду английской грамматики кончиком своего пера, которым он написал отчаянный адрес на веленевой бумаге по случаю закладки первого камня какого-то здания, причем поднес лопатку или известку какому то представителю королевской семьи. Как бы там ни было, но он воспитывал миссис Покет, начиная с самой колыбели её, как девушку, предназначенную выйти замуж за титулованную особу, и потому охранял ее от знакомства с плебейским знанием домашнего хозяйства.

Бдительность и внимание этого достойного родителя достигли полного успеха, и молодая девушка, оказалась вполне беспомощной и непригодной для жизни. С таким счастливым сочетанием качеств она в самом расцвете юности встретилась с мистером Покетом, который также был в расцвете юности и не успел еще решить, занять ли ему место председателя верхней палаты или украсить себя архиепископской митрой. Так как то и другое было еще вопросом времени, то он и миссис Покет воспользовались этим, чтобы влюбиться друг в друга и повенчаться без ведома достойного родителя. Но так как достойный родитель не мог ничего дать своей дочери, кроме благословения, то после непродолжительного ломанья он кончил тем, что снисходительно простил их, сказав при этом мистеру Покету, что жена его „сокровище, достойное принца“. Мистер Покет пустил в жизненный оборот сокровище принца, которое, надо предполагать, не принесло ему хороших процентов. С тех пор миссис Покет сделалась предметом общего почтительного сожаления, потому что не вышла замуж за титулованную особу; мистер же Покет сделался предметом снисходительного укора за то, что не приобрел себе титула.

Мистер Покет провел меня в дом и показал мне мою комнату, которая произвела на меня приятное впечатление, так как была обставлена всем необходимым для моего комфорта. Затем он постучал в двери двух таких же комнат и познакомил меня с их жильцами — Друммелем и Стартопом. Друммель, старообразный молодой человек неуклюжего сложения, ходил и свистел. Стартоп, более молодой на вид, сидел и читал, поддерживая голову обеими руками, как бы опасаясь, что она иначе развалится от избытка приобретаемых им знаний.

Мистер и миссис Покет производили такое впечатление, как будто кто-то держал их в руках, так что я некоторое время не мог понять, кто управляет домом и позволяет им жить в нем; но присмотревшись внимательнее, я увидел, что они находятся в полной власти слуг. Это был, конечно, самый верный путь, чтобы избавиться от лишних беспокойств, но в то же время это было крайне убыточно, ибо слуги считали себя вправе заботиться о том, чтобы есть и пить получше и угощать целое общество своих знакомых. Они, правда, доставляли изобильный и сытный стол мистеру и миссис Покет, но мне всегда почему-то казалось, что нахлебникам несравненно лучше было бы столоваться на кухне, и при том условии, конечно, чтобы они были способны к самозащите. Я не пробыл здесь и недели, как какая-то леди, жившая по соседству и бывшая личной знакомой этого семейства, написала письмо, в котором сообщала, что она видела, как Миллерс била Бэби. Письмо расстроила миссис Покет, которая разразилась слезами и сказала, что находит необыкновенно странным, почему соседи мешаются в её дела.

Мало-помалу я узнал, и главным образом от Герберта, что мистер Покет учили в Гарроу и Кембридже, где пользовался большим отличием перед другими. Но ввиду того, что он имел счастье жениться на миссис Покет в раннюю пору своей жизни, он не сделал никакой карьеры, и превратился в частного преподавателя². Обработав на своем точиле значительное количество тупых голов, отцы которых отличались тою особенностью, что на словах они всегда готовы были помочь ему, но как только тупые головы оставляли своего начальника, так они забывали свои обещание, он отказался от этого дела и переехал в Лондон. Здесь, испытав полное разочарование во всех своих надеждах, он занялся обучением тех, которые или утратили случай заниматься или пренебрегли им, и кроме того готовил к экзаменам. Благодаря приобретенным познаниям, он занимался кроме того компиляциями и корректурой, что вместе с частным заработком его давало ему возможность содержать семью.

У мистера и миссис Покет была знакомая старуха, жившая по соседству; это была вдова, натура до того приятная и симпатичная, что она сходилась со всеми, благословляла всех, улыбалась и плакала со всеми, сообразно обстоятельствам. Звали эту леди миссис Койлер и я имел честь вести ее под руку к обеду в первый же день моего пребывания в этом доме. Она дала мне понять, когда мы шли по лестнице, какой удар для дорогой миссис Покет, что дорогой мистер Покет вынужден держать у себя молодых джентльменов и заниматься с ними. Это не касалось меня, сказала она с необыкновенной лаской и доверием (хотя она видела меня не более пяти минут); будь все такие, как я, тогда другое дело.

— Но дорогая миссис Покет, — продолжала миссис Бойлер, — так рано разочаровалась в своей жизни (дорогого мистера Покета, нельзя, конечно, порицать за это) и так нуждается в роскоши и комфорте…

— Да, мэм! — сказал я, чтобы успокоить ее. Мне показалось, что она собирается плакать.

— И у неё такие аристократические наклонности…

— Да, мэм, — сказал я снова и с тем же намерением, как и раньше.

— И так тяжело видеть, — продолжала миссис Бойлер, — что дорогой мистер Покет не может посвятить всего своего времени и внимание дорогой миссис Покет!

Я невольно подумал при этом, что было бы гораздо хуже, думай он об этом больше, чем о том, чтобы мясник снабжал миссис Покет всем необходимым для неё, но я этого не сказал, да мне и некогда было, потому что я усердно наблюдал за тем, как держало себя окружающее меня общество.

Стараясь внимательно следить за ножом и вилкой, ложкой и стаканом, я в то же время прислушивался к разговору миссис Покет с Друммелем и узнал, что Друммель, христианское имя которого было Бентли, был ближайшим наследником баронетского титула. Далее выяснилось, что книга, которую миссис Покет читала в саду, представляла собой список всех титулов и она даже знала число и день, когда дедушка её должен был попасть в этот список, если бы он только попал в него. Друммель не говорил много, а когда начинал говорить (он показался мне крайне надутым) то делал это с полным сознанием своего избранного положения, стараясь показать, что в миссис Покет он признает настоящую женщину и сестру. Никто, кроме двух разговаривавших лиц да миссис Койлер, не выказывал ни малейшего интереса к этому разговору, который, как мне показалось, мучительно действовал на Герберта; разговор грозил быть очень продолжительным, не будь он прекращен мальчиком, который прислуживал за столом, и теперь, вбежав в комнату, доложил, что случилось большое горе: кухарка не знала, куда пропал ростбиф. К несказанному удивлению своему я в первый раз увидел тогда, каким образом мистер Покет облегчает себя в случае такого происшествие, которое показалось мне крайне необыкновенным, хотя на других не произвело ни малейшего впечатления, и к которому впоследствии я привык так же, как и ко всему остальному. Он отложил в сторону нож для разрезывания мяса и вилку, — он в этот момент приготовился резать что-то — и схватился обеими руками за голову с таким видом, как будто делал неимоверное усилие поднять себя вверх. Поднять себя он, разумеется, не поднял, а вслед за этим успокоился и занялся прежним делом.

Миссис Койлер переменила предмет разговора и принялась льстить мне. В течение нескольких минут я слушал ее с удовольствием, но затем лесть её дошла до таких размеров, что, наконец, надоела мне. У неё была странная манера вилять из стороны в сторону во время разговора и, делая вид, что интересуется местностью, где я жил, и друзьями моими, она в то же время касалась исключительно меня, причем её тон и слова напоминали собой змеиное шипенье. Когда она случайно затрагивала Стартопа (который мало говорил с нею) или Друммеля (который совсем не говорил), то я начинал завидовать тому, что они сидят на противоположной стороне.

После обеда привели детей, и миссис Койлер тотчас же пришла в восторг от их глаз, носов и ног, — мудрый способ умственного развития. Здесь были четыре девочки, два мальчика, кроме Бэби, который мог быть и тем и другим, и последующего Бэби, который пока не был еще ни тем, ни другим. Детей привели Флопсон и Миллерс с таким видом, как будто обе они были сверхштатными чиновниками, вербующими детей, имена которых они только что внесли в список. Миссис Покет окинула взором юных потомков своих, долженствовавших быть баронетами, думая, по-видимому, о том, что она уже имела удовольствие видеть их раньше, но тем не менее не знает хорошо, что ей с ними делать.

— Дайте мне вашу вилку, мэм, и возьмите Бэби, — сказала Флопсон. — Не берите его так, не то он попадет головой под стол.

Стараясь следовать этому совету, миссис Покет взяла ребенка иным образом и попала его головой по столу, что было возвещено всем присутствующим странным сотрясением всего стоявшего на столе.

— Боже мой! Дайте его назад, мэм! — сказала Флопсон. — Сюда, мисс Джен, потанцуйте для Бэбиньки… ну, скорей!

Одна из девочек, совершенная еще крошка, которая несмотря на это привыкла уже заботиться о других, вышла вперед с того места, где она стояла подле меня, и принялась танцевать перед Бэби до тех пор, пока тот не перестал плакать и не засмеялся. Все дети также засмеялись и мистер Покет (который тем временем раза два уже пробовал поднять себя вверх) засмеялся, и все мы засмеялись, и всем нам стало весело.

Тогда Флопсон, согнув Бэби вдвое как куклу, благополучно водворила его на коленях миссис Покет и вместо игрушки дала ему щипцы, которыми раскалывают орехи; при этом она посоветовала миссис Покет обращать внимание на то, чтобы половинки этого инструмента не попали в глаза ребенку, поручив и маленькой Джен наблюдать за этим. Затем обе няньки вышли из комнаты, и я слышал, как они сцепились на лестнице с мальчиком, который прислуживал за столом в куртке почти без половины пуговиц, проигранных, по всей вероятности в карты.

Мне было очень приятно слушать разговор миссис Покет с Друммелем о каких-то двух баронетствах, причем миссис Покет ела кусочки апельсина, обмакивая их в сахар и вино и не обращая ни малейшего внимания на ребенка, который самым ужасающим образом размахивал щипцами. Крошка Джен, заметившая, наконец, какими последствиями это угрожает головному мозгу ребенка, тихонько оставила свое место и всеми правдами и неправдами выманила у Бэби опасное оружие. Миссис Покет доела в эту минуту свой апельсин и, недовольная поступком Джен, сказала ей:

— Как ты смела, гадкая девочка? Поди и сядь сейчас же на место.

— Мамочка милая, — пролепетала девочка, — Бэби себе глазки выколет!

— Как смеешь ты говорить это! — отвечала миссис Покет. — Поди и сию же минуту сядь на место!

Миссис Покет говорила с таким убийственным достоинством, что я положительно растерялся, и мне казалось, что я сам причиной всего случившегося.

— Белинда, — сказал мистер Покет, сидевший на другом конце стола, — как можешь ты поступать так неблагоразумно? Джен вмешалась только, чтобы спасти ребенка от опасности.

— Я никому не позволю вмешиваться, — сказала миссис Покет, — и меня крайне поражает, Матью, как у тебя хватает духу допускать, чтобы меня оскорбляли своим вмешательством.

— Боже милосердый! — воскликнул мистер Покет в порыве страшного отчаяния. — Неужели детей можно щипцами доводить до могилы и никто не имеет права спасти их!

— Я не желаю, чтобы вмешивалась в мои дела, — сказала миссис Покет, бросив величественный взгляд на невинную оскорбительницу. — Надеюсь, что я прекрасно помню положение, которое занимал мой бедный дедушка. Джен… вмешивается!

Мистер Покет снова схватился руками за голову и на этот раз, действительно, приподнялся на несколько дюймов от стула.

— Слышали вы? — беспомощно воскликнул он, обращаясь к стихиям. — Детей можно убивать щипцами ради положения, занимаемого когда-то бедным дедушкой! — И он опустился на стул и замолчал.

Мы молча сидели за столом, пока все это происходило, и не смели поднять глаз от смущения. Наступила пауза, во время которой честный и неукротимый Бэби проделал множество разнообразных прыжков и взвизгиваний при виде маленькой Джен, которая, казалось мне, была единственным членом семьи (за исключением слуг), наиболее знакомым ему.

— Мистер Друммель, позвоните, пожалуйста, Флопсон. Джен, негодная маленькая девчонка, иди сейчас и ложись спать. А милочка Бэбинька пойдет с мамой.

Но Бэби был благороден и всеми силами протестовал против этого. Он так изгибался на руках миссис Покет, что обществу пришлось наслаждаться не видом его нежного личика, а парой вязаных башмачков на пухленьких ножках. Он дошел до высшего предела бунтовства и одержал, по-видимому, победу на всех пунктах, потому что, выглянув из окна спустя несколько минут, я увидел его на руках у крошки Джен.

Остальные пятеро детей остались за обеденным столом, так как Флопсон понадобилось сделать кому то частный визит, а больше некому было заниматься ими. Я сделался таким образом свидетелем родственных отношений между ними и мистером Покетом, которые выразились в следующем. Мистер Покет, у которого нормальное выражение растерянности на лице еще более увеличилось, а волосы его еще более взъерошились, смотрел на детей пристально в течение нескольких минут, как будто бы не мог сразу сообразить каким образом они сделались его нахлебниками и поселились у него в доме и почему природа не предназначила их кому-нибудь другому. Затем он холодно и сухо предложил им несколько вопросов, — „почему у маленького Джо разорвана оборочка на воротничке?“ — Джо отвечал: „Флопсон, папа, хотела починить, но ей было некогда“. — „А почему у Фанни не проходит нарыв?“ — „Миллерс хотела, папа, приложить припарку, если не забудет“. — Здесь родительское сердце растаяло и мистер Покет, дав каждому по шиллингу, приказал им уйти и играть. Когда они вышли, он сделал неимоверное усилие приподнять себя за волосы, но сразу отказался от этого безнадежного намерения.

Вечером мы устроили катанье в лодках по реке. Друммель и Стартоп имели каждый свою собственную лодку, а потому я решил и себе завести отдельную и поразить их. Я достаточно хорошо напрактиковался в разных играх и упражнениях с деревенскими мальчиками, но мне хотелось щегольнуть особенным изяществом манер на Темзе, — не говоря уже о других водах, — а потому я решил поучиться у жившего на нашей лестнице человека, который взял первый приз во время гонки и с которым меня познакомили мои новые товарищи. Этот опытный авторитет страшно сконфузил меня, сказав, что у меня руки, как у кузнеца. Знай он, как легко он мог потерять своего ученика из за такого комплимента, он наверное не сказал бы его.

Вернувшись вечером домой, мы сели за ужин и, я думаю, провели бы весело остаток дня, не случись одной неприятной домашней истории. Мистер Покет пришел в самое прекрасное настроение, когда вдруг появилась горничная и сказала:

— Сэр, позвольте мне поговорить с вами.

— Говорить со своим хозяином! — воскликнула миссис Покет, у которой снова возмутилось её достоинство. — Как смеете вы даже думать о таких вещах? Можете идти и поговорить с Флопсон… или поговорить со мной… и в другое время.

— Прошу извинения, мэм, — отвечала горничная, — я должна говорить сейчас же и с самим мистером Покетом.

Тем временем мистер Покет вышел из комнаты и мы старались как-нибудь поддержать разговор, пока он не вернулся.

— Славная штука, Белинда, нечего сказать! — воскликнул мистер Покет, входя в комнату; лицо его выражало горе и отчаяние. — Кухарка напилась пьяная и валяется в кухне на полу, а в буфете лежит огромный сверток свежего масла, приготовленный для обмена на жир.

Миссис Покет как будто бы слегка смутилась и сказала:

— Это все штуки отвратительной Софьи.

— Что ты хочешь этим сказать, Белинда? — спросил мистер Покет.

— Все это наговорила тебе Софья, — сказала миссис Покет. Разве я не видела собственными глазами и не слышала собственными своими ушами, как она вошла в комнату и просила тебя поговорить с нею!

— Но ведь она свела меня вниз, Белинда, — отвечал мистер Покет, — и показала мне пьяную кухарку и сверток масла.

— И ты за это защищаешь ее, Матью! — сказала миссис Покет. — За всю её гадость?

Мистер Покет издал невнятное ворчанье.

— Не для того ли я внучка своего дедушки, чтобы не иметь никакого значение в доме? — сказала миссис Покет. — Кухарка всегда была прекрасной и почтенной женщиной и, заметив все, что у нас делается, самым искренним образом сказала мне, что я рождена быть герцогиней.

Мистер Покет стоял подле дивана, на который он тотчас же упал в позе умирающего гладиатора. Продолжая лежать в таком виде, он сказал мне глухим голосом, когда увидел, что я собираюсь уйти из комнаты, чтобы лечь спать:

— Спокойной ночи, мистер Пип!

---

¹ Флёрдоранжевая вода (устар. померанцевая водица) — побочный ароматический продукт перегонки свежих цветов горького апельсина (померанца) при получении их эфирного масла.

² На школьном жаргоне частный преподаватель называется grinder, т. е., буквально, точильщик, чем и объясняются каламбуры автора в последующих фразах. (Прим. перев.)

---

Глава 23
«Большие надежды» Ч. Диккенс

« Глава 22

Глава 24 »