Глава восемнадцатая

---

Это было в четвертый год моего обучения у Джо, в субботу вечером. Кругом очага «Трех Веселых Лодочников» собралась целая группа людей, внимательно слушавших мистера Уопселя, который громко читал газеты. Среди этой группы находился также и я.

Дело в том, что было совершено вопиющее убийство и мистер Уопсель обагрился, так сказать, кровью по самые уши. Он страшно выпячивал глаза при всяком прилагательном, которое попадалось в описании, и изображал собою всех действующих лиц судебного следствия. Он еле пролепетал, — «смерть моя пришла!», изображая так варварски убитую жертву, и заревел во все горло, — «уж я тебя отделаю!» изображая убийцу. Читая медицинские показание, он подражал голосу нашего местного доктора; он весь дрожал и голос его прерывался, когда передавал показание сторожа у заставы, который слышал наносимые удары, так искусно подражая при этом параличному старику, что ни у кого не могло остаться ни малейшего сомнение в ненормальных умственных способностях этого свидетеля. Судебный следователь превратился у мистера Уопселя в Тимона Афинского, а сторож — в Кориолана. Он сам наслаждался своим чтением и все мы наслаждались и чувствовали себя превосходно. В таком прекрасном настроении духа мы единогласно произнесли обвинительный приговор в умышленном убийстве.

Только после этого заметил я присутствие незнакомого джентльмена, который стоял, облокотившись на спинку кресла, прямо против меня, и смотрел на нас. Лицо его выражало полное презрение, и он грыз ноготь большого пальца, наблюдая за слушателями.

— Ну-с, — сказал незнакомец, когда мистер Уопсель кончил чтение, — не сомневаюсь, что дело это решилось к полному удовлетворению вашему… не правда ли?

Все взглянули на него с удивлением и испугом, как будто он был сам убийца. Он ответил всем холодным и саркастическим взглядом.

— Виновен, разумеется? — сказал он. — Ну же, говорите, что ли! Ну!

— Сэр, — отвечал мистер Уопсель, — хотя я не имею чести вас знать, я все же утверждаю, что виновен.

При этих словах мы все расхрабрились и глухим ропотом поддержали это обвинение.

— Я знал, что вы обвините, — сказал незнакомец, — я знал это заранее. Я так и сказал вам. Теперь я хочу предложить вам один вопрос. Известно ли вам или нет, что законы Англии признают человека невинным до тех пор, пока не будет доказана, — доказана! — его виновность?

— Сэр, — начал мистер Уопсель, — я сам, как англичанин…

— Полноте! — сказал незнакомец, снова принимаясь грызть ногти. — Не уклоняйтесь от вопроса. Или вы знаете, или не знаете. Одно из двух!

Он склонил голову на бок и сам склонился на бок, изобразив таким образом вопросительный знак, затем вытянул свой указательный палец в сторону мистера Уопселя и снова принялся грызть его.

— Ну-с? — сказал он. — Известно вам это или неизвестно?

— Разумеется, известно, — отвечал мистер Уопсель.

— Разумеется, известно!.. Почему же вы не сказали этого сразу? Теперь я предложу вам второй вопрос, — принялся он снова за мистера Уопселя, точно имея на него какие-то права. — Известно ли вам, что ни один из свидетелей не был подвергнут перекрестному допросу?

Мистер Уопсель начал, — «Я могу только сказать»… но незнакомец остановил его.

— Что? Вы не хотите отвечать на вопрос, да или нет? Ну, так я начну снова. — Он указал пальцем на мистера Уопселя. — Слушайте! Знаете ли вы или не знаете, что ни один из свидетелей не был подвергнут перекрестному допросу? Ну-с! Одно только слово — да или нет?

Мистер Уопсель колебался, и мы с сожалением начинали смотреть на него.

— Ну-с! — сказал незнакомец. — Я помогу вам. Вы не стоите моей помощи, но я помогу вам. Взгляните на бумагу, которую вы держите в руках. Что это?

— Что это? — повторил мистер Уопсель, с недоумением посматривая на газету.

— Это, — продолжал незнакомец с необыкновенным сарказмом в голосе, — печатная газета, которую вы только что читали.

— Несомненно!

— Несомненно! Теперь, просмотрите эту газету и скажите мне, не ясно ли там написано, что обвиняемый заявил, что законный защитник его посоветовал ему не защищаться?

— Я только что читал это, — отвечал мистер Уопсель.

— Какое мне дело, что вы читали, сэр! Я не спрашивал вас, что вы читали теперь. Вы могли читать молитву Господню, если это вам угодно… и читали, вероятно, сегодня. Вернемся к газете. Нет, нет, нет, мой друг! Не сверху столбца, вы это знаете лучше меня… снизу, снизу! (Мы все начинали думать, что мистер Уопсель пробует вывернуться). Ну-с? Нашли?

— Нашел, — отвечал мистер Уопсель.

— Ну-с, просмотрите это хорошенько и скажите мне, не ясно ли там сказано, что обвиняемый заявил, что законный защитник его посоветовал ему не защищаться? Ну-с! Поняли?

— Но слова здесь не совсем те же, — сказал мистер Уопсель.

— Слова не совсем те же? — повторил джентльмен раздражительно. — А смысл не тот же?

— Смысл — да, — сказал мистер Уопсель.

— Да, — повторил незнакомец, окидывая взором всю компанию, а правой рукой указывая на мистера Уопселя. — А теперь я спрашиваю вас, что вы скажете относительно совести человека, который с таким свидетельством перед глазами может спокойно положить свою голову на подушку, не смотря на то, что он обвинял несчастного человека, не выслушав даже его показаний?

Мы начинали думать, что мистер Уопсель совсем не был таким, как мы считали его, и что теперь его выводят наружу.

— И этот самый человек, — продолжал джентльмен, указывая пальцем на мистера Уопселя, — этот самый человек может быть призван на суд в качестве присяжного по такому же делу. И вот он, совершив такое преступление, вернется в лоно своей семьи и спокойно положит голову на подушку, забыв о том, что он нарушил данную им клятву честно и справедливо решить дело между нашим всемилостивейшим королем и обвиняемым и произнести приговор по сущей правде. Да простит ему Бог!

Мы все были глубоко убеждены в том, что несчастный Уопсель зашел слишком далеко и что ему было бы лучше отказаться от своей беспокойной карьеры, пока еще не поздно.

Незнакомый джентльмен с неоспоримым видом власти и с таким выражением, как будто он знал тайну каждого из нас, которая могла бы принести некие результаты, вздумай он открыть ее, вышел из за стула и стал в пространстве между двумя скамьями, против огня; левую руку он держал в кармане, продолжая грызть указательный палец правой.

— Из полученных мною сведений, — сказал он, окидывая взглядом всех нас, — я имею основание предполагать, что между вами находится кузнец, по имени Джозеф… или Джо… Гарджери. Который из вас?

— Вот он, — отвечал Джо.

Незнакомый джентльмен поманил его к себе и Джо подошел.

— У вас есть ученик, — продолжал незнакомец, — известный под именем Пипа. Где он?

— Здесь! — крикнул я.

Незнакомец не узнал меня, но я узнал в нем джентльмена, которого встретил на лестнице во время второго своего визита к мисс Хевишем. Я узнал его с той самой минуты, когда увидел его за скамьей, — а теперь, когда я стоял против него, а он положил свою руку мне на плечо, я снова во всех подробностях рассмотрел большую голову его, смуглый цвет лица, впалые глаза, косматые черные брови, толстую цепочку от часов, черные точки вместо бороды и бакенбардов и даже запах душистого мыла, которым несло от его рук.

— Мне нужно поговорить с вами обоими об одном частном деле, — сказал он, вдоволь насмотревшись на меня. Это займет немного времени. Не лучше ли нам пойти для этого туда, где вы живете? Я не желал бы говорить здесь; потом вы сами можете более или менее, как найдете нужным, поделиться с вашими друзьями, а мне до них нет никакого дела.

Среди полного молчания вышли мы из таверны «Трех Веселых Лодочников» и молча направились домой. Пока мы шли, незнакомый джентльмен то взглядывал как бы случайно на меня, то грыз свои ногти. Когда мы подходили уже к дому, Джо, смутно предчувствуя, что это дело, требующее церемониальной обстановки, опередил нас, чтобы открыть парадную дверь. Совещание наше происходило в гостиной, тускло освещенной одной свечей.

Началось оно с того, что незнакомый джентльмен сел у стола, подвинул к себе свечу и стал рассматривать свою записную книжку. Затем он спрятал книжку, отодвинул в сторону свечу и устремил свой взгляд в темноту, рассматривая Джо и меня, чтобы удостовериться, где сидит каждый из нас.

— Имя мое, — начал он, — Джаггерс, я адвокат из Лондона. Я человек известный. Мне нужно говорить с вами о деле весьма странном, и я начну с заявления, что не я затеял это дело. Если б раньше спросили моего совета, я не был бы здесь. Но его не спросили и вы видите меня здесь. Я делаю только то, что должен делать как доверенное лицо своего клиента. Не более, не менее.

Найдя, вероятно, что ему недостаточно хорошо видно нас с того места, где он сидел, он встал и поднял одну ногу на стул, так что одна нога его стояла на сиденье, а другая на полу.

— Итак, Джозеф Гарджери, мне поручили освободить вас от этого молодца, вашего ученика. Надеюсь, вы не будете противоречить нарушению условия по его просьбе и для его блага. Вы ничего не потребуете за это?

— Сохрани меня Боже, чтобы я требовал чего-нибудь за это и стал бы на дороге Пипу! — воскликнул Джо.

— Ну, говорить «сохрани Боже» весьма благочестиво, но оно здесь не у места, — отвечал мистер Джаггерс. — Весь вопрос в том: желаете вы чего-нибудь или не желаете?

— А ответ в том, — сурово отвечал Джо, — в том, что не желаю.

Мне показалось, что мистер Джаггерс взглянул на Джо с таким видом, как будто считал его дураком за такое бескорыстие. Но я был так ошеломлен неожиданностью и мое любопытство было так сильно затронуто, что я не был вполне уверен в том, что мне послышалось.

— Прекрасно, — сказал мистер Джаггерс. — Не забывайте же данного слова и не пытайтесь отказаться от него.

— Кто же пытается? — спросил Джо.

— Я не говорю, что кто-нибудь пытается. Запомните только, что «давши слово, держись, а не давши, крепись!» Так-то-с! — сказал мистер Джаггерс, закрывая глаза и кивая головой, Джо, точно прощая ему в чем-то. — А теперь вернемся к этому молодцу. Мне поручили сообщить ему, что его ждут «Большие Надежды».

Мы с Джо раскрыли рот от удивления и переглянулись друг с другом.

— Я должен сообщить ему, — сказал мистер Джаггерс, указывая пальцем в мою сторону, — что ему предстоит сделаться крупным собственником, владельцем отличного имения. Далее: настоящий владетель этого имения желает, чтобы он тотчас же переменил образ жизни и удалился из здешних мест, и мог получить образование, достойное джентльмена. Одним словом, молодца этого ждут «Большие Надежды».

Моя мечта сбывалась; дикая фантазия заменяла суровую действительность. Мисс Хевишем собиралась в широких размерах устроить мое будущее.

— Теперь, мистер Пип, — продолжал стряпчий, — все остальное, что мне нужно сказать, относится исключительно к вам. Да будет вам, прежде всего, известно, что особа, давшая мне настоящее поручение, желает, чтобы вы навсегда сохранили имя Пипа. Надеюсь, вы ничего не имеете возразить против этого, ибо «Большие Надежды» ваши связаны лишь с таким незначительным условием. Если же вы желаете что-нибудь возразить, то пользуйтесь, пока еще время.

Сердце мое так и колотилось, в ушах звенело, так что я еле мог пролепетать, что ничего возразить не имею.

— Я думаю! Далее, теперь, мистер Пип! Имя особы, которая желает облагодетельствовать вас, будет храниться в глубокой тайне до тех пор, пока сама она не пожелает открыть его. Мне поручено сказать, что особа эта откроет свое имя только словесно и только вам, из уст в уста. Когда и где исполнит она это намерение, я не могу сказать… И никто не может сказать. Быть может, через несколько лет. Затем мне раз навсегда дано вам понять, что вы должны отказаться от всяких попыток наводить какие бы то ни было справки на этот счет, не делать намеков, даже самых отдаленных, на существование этой особы, в тех случаях, когда вам придется письменно или устно иметь какое либо дело со мною. Если у вас мелькнет какое-либо подозрение, храните его про себя. Что касается причин, побуждающих к такому образу действий, это не наше дело; быть может, это важные, серьезные причины, а быть может, это каприз и прихоть. Вас это не касается. Я передал все условия. Ваше согласие на них или нежелание связывать себя — единственное, что желательно знать особе, давшей мне эти инструкции, за которые я не отвечаю. Особа эта та самая, от которой вы получите «Большие Надежды» и тайна эта известна только той особе и мне. Условие это, я думаю, не так трудно, в виду того богатства, которое ждет вас; но, если вы хотите что либо возразить, то говорите, пока еще есть время. Говорите!

Я снова еле-еле пролепетал, что не имею ничего возразить.

— Я думаю! Теперь, мистер Пип, я покончил со всеми условиями.

Хотя он называл меня мистер Пип и начинал несколько благосклоннее смотреть на меня, он все же не мог, по-видимому, отрешиться от своей подозрительности; время от времени он закрывал глаза и показывал на меня пальцем, когда говорил, точно желая этим выразить, что он знает много кое-чего обо мне и, если найдет нужным, то скажете это.

— Теперь мы перейдем в различным подробностям нашего условия, — продолжал он. — Вы должны знать, прежде всего, что употребляя несколько раз слово «Надежды», я не хотел сказать, что кроме надежд ничего не будет. В руках моих находится значительная сумма денег, которой вполне достаточно на приличное вашему званию образование и содержание. Прошу смотреть на меня как на вашего опекуна. О, — воскликнул он, когда я хотел его поблагодарить, — говорю вам раз навсегда, что мне платят за это, иначе я не взялся бы за это дело! Желательно, чтобы вы получили высшее образование сообразно занимаемому вами положению, на что вы, разумеется, согласитесь, понимая всю важность преимуществ, которые даются им.

Я отвечал, что давно уже хочу этого.

— Мне нет никакого дела, мистер Пип, желали вы этого или нет, — отвечал он, — не уклоняйтесь, прошу вас, в сторону. Достаточно и того, что вы теперь желаете этого. Прошу вас ответить мне, согласны ли вы немедленно приступить к занятиям с учителем? Да?

Я поспешил ответить «да».

— Хорошо. На этот счет мне поручили посоветоваться с вами. Не знаю, благоразумно ли это, но таково данное мне поручение. Не слышали ли вы о каком-нибудь учителе, с которым вы занимались бы охотнее, чем с другим?

Я не знал никакого учителя, кроме Бидди и тетки мистера Уопселя, а потому отвечал в отрицательном смысле

— Мне очень хорошо известен один учитель, который вполне подходит для этой цели, — сказал мистер Джаггерс. Заметьте, я не рекомендую его, потому что я никогда и никого не рекомендую. Имя джентльмена, о котором я говорю, Матью Покет.

А!.. Я сразу припомнил это имя. Родственник мисс Хевишем, Матью, о котором говорили мистер и миссис Камилла, Матью, которому было назначено место у изголовья мисс Хевишем, когда она умрет и ее положат в венчальном платье на свадебный стол.

— Вам знакомо это имя? — спросил с оттенком подозрительности мистер Джаггерс, закрывая глаза в ожидании моего ответа.

Я отвечал, что оно мне знакомо.

— О! — сказал он. — Вы знакомы с этим именем! Но вопрос в том, что вы скажете о нем?

Я попытался ответить, что очень обязан ему за его рекомендацию…

— Нет, мой молодой друг, — перебил он меня, медленно качая своей огромной головой. — Соберитесь лучше с вашими мыслями!

Я не собрался со своими мыслями, а снова начал, что очень обязан ему за рекомендацию…

— Нет, мой молодой друг, — прервал он меня, качая головой, и хмурясь, и улыбаясь в то же время, — нет, нет, нет! Все это хорошо придумано, но не годится; вы слишком молоды, чтобы провести меня на этом. Рекомендация не настоящее слово, мистер Пип! Придумайте другое!

Я поспешил поправиться и сказал, что очень обязан ему за то, что он сообщил мне о мистере Матью Покете…

— Ну, это более подходит к делу! — воскликнул мистер Джаггерс.

— ….и — прибавил я, — я очень рад, что буду заниматься с этим джентльменом.

— Хорошо. Но вам лучше заниматься с ним в его собственном доме. Все будет готово к вашему приезду, и вы прежде всего познакомитесь с его сыном. Когда же вы намерены ехать в Лондон?

Я отвечал, взглянув на Джо, который стоял неподвижно и смотрел на меня, что я хочу ехать туда немедленно.

— Во-первых, — сказал мистер Джаггерс, — вам необходимо заказать себе новое платье; вы не можете ехать туда в этой рабочей одежде. Отложим на неделю. Вам необходимы деньги… Достаточно будет двадцати гиней?

Он с величайшим хладнокровием вынул огромный кошелек, отсчитал мне деньги на стол и двинул их ко мне. Только теперь снял он ногу со спинки стула и сел на него верхом. Подвинув мне деньги, он взглянул на Джо, раскачивая кошелек.

— Ну-с, Джозеф Гарджери! Вы я, вижу, очень поражены?

— Да! — отвечал Джо решительно.

— Мы, кажется, покончили на том, что вы ничего не желаете?

— Да, покончили, — сказал Джо. — И я покончил на этом… теперь и навсегда.

— Тем не менее, — сказал мистер Джаггерс, раскачивая кошелек, — мне дано полномочие предложить вам вознаграждение.

— Вознаграждение?.. За что? — спросил Джо.

— За то, что вы лишаетесь его услуг.

Джо положил мне руку на плечо с нежностью женщины. Впоследствии я часто удивлялся, думая о необыкновенном сочетании силы и нежности в этом паровом молоте, который одним ударом мог раздавить человека, как ничтожную яичную скорлупу.

— Пип имеет полное право отказаться от своих услуг, когда хочет, — отвечал Джо, — и никто не может запретить ему искать почестей и богатства. Если же вы думаете заплатить мне деньгами за потерю этого ребенка… который пришел ко мне в кузницу… с которым мы были наилучшими друзьями…

О, милый, добрый Джо, которого я, неблагодарный, собирался покинуть! Я снова вижу тебя, вижу, как ты мускулистой, черной от угля и копоти рукой кузнеца отираешь слезы с глаз своих, вижу, как высоко вздымается грудь твоя, и слышу, как замирает твой голос. О, милый, добрый, верный и нежный Джо, я чувствую еще, как дрожит твоя рука на моем плече и, мне кажется, что я даже слышу трепет крыла ангела!

Но в то время я был слишком поглощен ожидающей меня будущностью и не мог думать о том, сколько времени шли мы с ним вместе по жизненному пути. Я просил Джо успокоиться, потому (как он сам сказал) что мы всегда были с ним наилучшими друзьями и (как я сказал) всегда будем друзьями. Джо вытер глаза кулаком свободной руки, точно собираясь совсем выдолбить их, но не сказал ни слова.

Мистер Джаггерс взглянул на нас с таким видом, как будто он считал Джо деревенским идиотом, а меня его сторожем. Продолжая размахивать кошельком, он сказал:

— Предупреждаю вас, Джо Гарджери, что это последний для вас благоприятный случай. Я не признаю полумер. Если вы желаете получить вознаграждение, которое мне поручено передать вам, говорите и я выдам сейчас же. Если, напротив, вы хотите сказать…

Здесь, к великому удивлению своему, он был остановлен Джо, который вдруг подступил к нему с несомненными признаками воинственных намерений.

— Если, — воскликнул он, — вы явились сюда в мой дом, чтобы издеваться надо мной и оскорблять меня, то проваливайте! Драться готов я с таким человеком! Что я сказал раз, то сказал и буду говорить, пока у меня есть силы и я могу стоять на ногах.

Я оттащил Джо назад, и он немедленно успокоился, сказав, однако, весьма вежливым и убедительным тоном, чтобы я заметил, что он никогда не позволит издеваться над собой и дразнить себя. Мистер Джаггерс поднялся с места при первых же словах Джо и попятился к дверям. Не выказав ни малейшего желания вернуться назад, он обратился ко мне с последними инструкциями:

— Я думаю, мистер Пип, чем скорее вы уедете отсюда — так как вы собираетесь быть джентльменом — тем лучше. Не продолжайте срока больше недели, а я тем временем вышлю вам свой адрес. Зайдите в Лондон в почтовую контору, наймите карету и приезжайте прямо ко мне. Заметьте, я не высказываю никакого мнения, поступайте, как хотите, я исполню только данное мне поручение. Мне платят за это, и я делаю. Поймите это, наконец… раз навсегда!

Он указал пальцем на нас обоих и, я думаю, продолжал бы еще далее свою речь, не заметь он, что Джо снова начинает волноваться, а потому поспешил уйти.

Мысль, внезапно мелькнувшая у меня в голове, заставила меня догнать его, когда он шел к «Трем Веселым Лодочникам», где его ждала наемная карета.

— Прошу извинить, мистер Джаггерс!

— Ну, — сказал он, оборачиваясь, — в чем дело?

— Я хочу, чтобы все было хорошо, мистер Джаггерс, а потому пришел спросить вашего совета. Вы ничего не будете иметь против того, если я пожелаю проститься со всеми знакомыми перед своим отъездом?

— Нет, — отвечал он, поглядывая с недоумением на меня.

— Не только в деревне, но и в городе?

— Нет, — отвечал он, — ничего не имею.

Я поблагодарил его и вернулся домой, где нашел Джо, который успел уже закрыть на замок парадную дверь и гостиную, сидящим в кухне у камина; он смотрел пристально на огонь, опершись руками о колени. Я сел подле него и долго смотрел на огонь, не говоря ни слова.

Моя сестра сидела на своем обыкновенном месте. Бидди шила, сидя у огня, Джо сидел подле Бидди, а я подле Джо напротив моей сестры. Чем дольше я смотрел на огонь, тем больше чувствовал я себя неспособным смотреть на огонь; чем дольше длилось молчание, тем меньше чувствовал я возможность говорить. Наконец, я решился спросить:

— Джо, ты сказал Бидди?

— Нет, Пип, — отвечал Джо, продолжая смотреть на огонь и еще крепче прижимал руки к коленям, точно они собирались удрать куда-нибудь, — я думал, тебе лучше самому сказать ей, Пип!

— Лучше ты скажи, Джо!

— Пип теперь богатый джентльмен, — сказал Джо, — и Бог да благословит его!

Бидди опустила работу и взглянула на меня. Джо продолжал держать колени и взглянул на меня. Я взглянул на обоих. После непродолжительной паузы оба от всего сердца поздравили меня, но я смутно почувствовал оттенок грусти в этих поздравлениях, что очень оскорбило меня.

Я постарался объяснить Бидди, а через Бидди и Джо, что на друзьях моих теперь лежит серьезная обязанность ничего не узнавать о человеке, который хочет сделать мне добро. Все узнается в свое время, продолжал я, а до тех пор ничего не надо говорить кроме того, что меня ждут «Большие Надежды» от какого то таинственного покровителя. Бидди задумчиво покачала головой и, принявшись снова за работу, сказала, что она будет осторожна на этот счет; Джо, продолжая держать колени, повторил за нею, что и он будет осторожен. Затем они оба поздравили меня и стали удивляться тому, что я буду джентльменом, что не особенно понравилось мне.

Немалых трудов стоило Бидди растолковать все случившееся моей сестре. По-моему, труды эти не увенчались успехом. Она смеялась, качала головой, повторяя за Бидди: — «Пип» и «имение». Сомневаюсь, что она что-либо поняла из этого объяснения и не могу представить себе более жалкого умственного состояния, чем какое было у неё в то время.

Я не поверил бы такому явлению, не испытай я сам его, но чем веселее становились Джо и Бидди, тем мрачнее становился я. Недовольным предстоящей мне судьбой, я не мог, конечно, быть, но весьма возможно, что я, сам не сознавая этого, был недоволен самим собою.

Я сидел, опершись локтем о колено и подперев голову рукой, и смотрел на огонь, пока они говорили о том, как я уеду, и что они будут делать без меня и так далее. А когда я ловил их взгляды, обращенные на меня не так ласково, как раньше, (они часто смотрели на меня — особенно Бидди) я чувствовал себя обиженным; мне казалось, что они не доверяют больше мне. Хотя Богу известно, что они не показали мне этого ни единым словом или знаком.

По временам я вставал и выглядывал за дверь, которая стояла открытой и продолжала стоять открытой весь вечер, чтобы лучше освежилась наша кухня. Я смотрел на звезды, блиставшие на небе, и они казались мне такими жалкими и ничтожными при мысли о том, что они сверкают над деревенским ландшафтом, среди которого я все время вел свою жизнь.

— Теперь суббота, — сказал я, сидя за ужином, который состоял из хлеба, сыра и пива. — Пять еще дней, затем день накануне того дня! Они скоро пройдут.

— Да, Пип! — заметил Джо, голос которого зазвучал глухо, когда он подносил ко рту кружку с пивом. — Они скоро пройдут.

— Скоро, скоро пройдут, — сказала Бидди.

— Я думаю Джо, что в понедельник, когда я пойду в город, чтобы заказать себе новое платье, я скажу портному, что сам заеду к нему за ним, или скажу, чтобы он сам отослал его к мистеру Пембельчуку. Мне вовсе не хочется, чтобы все глазели на меня здесь

— Мистер и мистрис Хеббль пожелают, вероятно, увидеть тебя в твоем новом красивом платье, Пип, — сказал Джо, искусно разрезывая кусок хлеба с сыром на ладони левой руки, и взглянул при этом на нетронутый мною ужин, как бы вспоминая о том, как мы сравнивали раньше наши ломти хлеба. — И мистер Уопсель также… да и в таверне «Веселых Лодочников» не прочь будут взглянуть на тебя.

— Вот этого то я и не хочу, Джо! Они сделают из этого целую историю… грубую такую и пошлую… Я не в состоянии буду вынести этого…

— Ну, твое дело, Пип! — сказал Джо. — Если ты не в состоянии…

Тут вмешалась Бидди, сидевшая с тарелкой подле моей сестры, и сказала:

— А подумал ты о том, что тебе следует показаться мистеру Гарджери, твоей сестре и мне? Желаешь ты этого или нет?

— Бидди, — отвечал я с неудовольствием, — ты чересчур быстрая и за тобою не угоняешься.

— Она всегда быстрая, — заметил Джо.

— Если бы ты подождала одну минуточку, Бидди, я сказал бы тебе, что я принесу сюда свое платье в узелке… вечером… накануне отъезда.

Бидди не сказала ничего на это. Я великодушно простил ее и, отправляясь спать, ласково пожелал спокойной ночи ей и Джо. Войдя в свою маленькую комнатку, я сел и окинул ее долгим взглядом, думая, что вот я скоро навсегда расстанусь с нею и буду далеко отсюда. в ней витали мои самые чистые, юные воспоминания, и в настоящую минуту, сидя в ней, я чувствовал странное двойственное чувство, заставлявшее меня колебаться между этой скромной комнаткой и лучшими комнатами, которые ждали меня впереди, как раньше я колебался между кузницей и домом мисс Хевишем, между Бидди и Эстеллой.

Солнце, ярко светившее в течение целого дня, сильно накалило крышу, и в моей комнатке было очень тепло. Открыв окно и выглянув из него, я увидел Джо, который медленно вышел из темных дверей внизу, чтобы пройтись раза два по воздуху; затем я увидел, как вышла Бидди, подала ему трубку и поднесла к ней огонь. Он никогда не курил так поздно, и я подумал, что он но какой-то  причине курит для того, чтобы успокоиться.

Он стоял у дверей, под моим окном, и курил трубку, а Бидди стояла подле него и спокойно разговаривала с ним. Я знал, что они говорят обо мне, потому что слышал свое имя, произносимое много раз самым нежным и в то же время грустным голосом. Я мог бы слышать более, но я не хотел этого; я отошел от окна, сел в кресло у своей кровати и задумался над тем, как грустно и странно, что первую ночь перед началом моего блестящего поприща я провел так скучно и чувствовал себя таким одиноким.

Взглянув в сторону окна, я увидел светлые колечки дыма, поднимающиеся вверх от трубки Джо, и мне вообразилось, что Джо шлет мне свое благословение, не желая ни навязывать мне его, ни выставлять его напоказ, а лишь наполняя им атмосферу, окружающую нас. Я погасил свечу и лег в постель; неудобною показалась она мне, и в эти последние ночи я ни разу больше не спал в ней прежним крепким сном.

---

Глава 18
«Большие надежды» Ч. Диккенс

« Глава 17

Глава 19 »