Глава тринадцатая

---

Страшную пытку переносил я на следующий день, глядя на Джо, который наряжался в свой праздничный костюм, чтобы сопровождать меня к мисс Хевишем. Костюм этот он находил необходимым для данного случая, и не мне было говорить ему, что он выглядит несравненно лучше в своей будничной одежде. Я знал, что он подвергает себя ужасам этого туалета исключительно ради меня и для меня поднял он сзади воротник своей рубахи так высоко, что волосы его торчали сзади до самой верхушки головы, напоминая собой пучок перьев.

Во время завтрака сестра объявила нам, что она имеет намерение отправиться вместе с нами в город и, пока мы будем кончать дела наши «с важными людьми», она подождет у дяди Пембельчука и поговорит о деле, в чем Джо усмотрел, по-видимому, признаки чего-то худого. Джо запер кузницу и написал мелом на дверях (что он делал всегда в тех редких случаях, когда не работал) «доманету», и тут же рядом нарисовал стрелку, обращенную в ту сторону, куда мы ушли.

Мы отправились в город под предводительством моей сестры, которая шла впереди нас в широкополой касторовой шляпе и несла в руках соломенную плетеную корзину, своей формой напоминающую государственную печать Англии, да кроме того пару калош, теплую шаль и зонтик, несмотря на то, что была чудная ясная погода. Я не могу уяснить себе с какою именно целью несла она эти предметы, с целью ли искупления за грехи или с целью показать себя перед людьми? Быть может, это была не более, не менее, как выставка имущества, неведомое ей самой подражание Клеопатре и другим царственным леди, которые устраивали разные зрелища и процессии с целью выставить напоказ свои богатства.

Не успели мы подойти к дому Пембельчука, как моя сестра чуть не бегом бросилась туда, оставив нас одних. Было уже двенадцать часов дня, а потому мы с Джо отправились прямо к дому мисс Хевишем. Эстелла по обыкновению открыла нам калитку; с первой же минуты её появления Джо снял шляпу и держал ее за поля обеими руками, как бы имея собственные свои причины не отступать ни на одну сотую вершка от того, что было прилично, по его мнению.

Эстелла не обратила ни малейшего внимания ни на меня, ни на Джо и повела нас по хорошо знакомой мне дороге. Я шел за Эстеллой, а Джо за мной. Когда мы шли по длинному коридору, я оглянулся на Джо и увидел, что он с величайшей осторожностью несет свою шляпу и идет за нами, шагая на цыпочках.

Эстелла сказала нам, что мы должны идти вместе; я взял Джо за полу сюртука и ввел его в комнату мисс Хевишем. Она сидела у своего туалетного стола и тотчас же оглянулась на нас.

— О! — сказала она, обращаясь к Джо. — Вы муж сестры этого мальчика?

Никогда не воображал я себе, чтобы милый, дорогой Джо мог так мало походить на себя, а скорее на какую-то диковинную птицу; он стоял безмолвный, с хохлом на голове и открытым ртом, точно птенец, ожидающий червяка.

— Вы муж сестры этого мальчика? — повторила свой вопрос мисс Хевишем.

Мне становилось неловко, но Джо в течение всего разговора обращался ко мне, а не к мисс Хевишем.

— Я уже говорил тебе, Пип, — отвечал Джо тоном чрезвычайно выразительным по своей убедительности, уверенности и необыкновенной вежливости, — что я, с твоего позволения, женился на твоей сестре в то самое время, когда я остался одиноким и сильно тосковал.

— Так! — сказала мисс Хевишем. — И вы воспитали этого мальчика с тою целью, чтобы он сделался потом вашим подмастерьем, не правда ли, мистер Гарджери?

— Тебе известно, Пип, — отвечал Джо, — что мы всегда были с тобой друзьями и давно уже решили между себой, что так будет нам с тобою веселее. Только вот что, Пип; если ты что-нибудь имеешь против моего ремесла… и то правда, сажи и копоти и тому подобного тут много… о чем они, видишь ли, и понятия не имеют… так ведь?

— Имеет ли мальчик что-либо против этого ремесла? — спросила мисс Хевишем. — Нравится ли оно ему?

— Как тебе хорошо известно, Пип, — отвечал Джо, говоря еще с большим убеждением, уверенностью и вежливостью, — это было твое сердечное желание. И ты ничего не возражал мне на это, потому что это было самое большое желание твоего сердца.

Напрасно старался я дать ему почувствовать, что он должен обращаться к мисс Хевишем. Чем больше делал я ему знаков лицом и руками, тем убедительнее, увереннее и вежливее становился он ко мне.

— Принесли вы с собой условие¹? — спросила мисс Хевишем.

— Ты знаешь, Пип, — отвечал Джо с удивлением, точно я сказал что-нибудь неблагоразумное, — ты сам видел, что я положил его в шляпу и ты знаешь, что оно здесь.

Он вынул из шляпы условие и передал его не мисс Хевишем, а мне. Боюсь сознаться, что мне стало стыдно за милого, дорогого Джо. Я знаю, мне было стыдно за него. Я увидел, каким лукавым, насмешливым огоньком блестели глаза Эстеллы, стоявшей за стулом мисс Хевишем. Я взял условие и передал его мисс Хевишем.

— Вы ожидали получить какое-нибудь вознаграждение за услуги мальчика? — спросила мисс Хевишем.

— Джо! — сказал я с неудовольствием, видя, что он не хочет отвечать. — Почему ты не отвечаешь…

— Пип! — перебил меня Джо. — Мы ведь давно уже решили промеж себя этот вопрос, и ты знаешь, что я скажу «нет!» Ты знаешь, что это «нет», Пип, так зачем же я буду отвечать.

Мисс Хевишем взглянула на него с таким видом, как будто сразу поняла, что за человек стоит перед нею, лучше даже, чем я думал, видя, как он держал себя здесь.

— Пип заслужил вознаграждение и вот оно, — сказала она и взяла со стола маленький мешочек. — Здесь двадцать пять гиней в этом мешочке. Отдай это своему хозяину, Пип!

Совершенно ошеломленный и пораженный странным видом мисс Хевишем и видом самой комнаты, Джо и теперь продолжал по-прежнему обращаться ко мне.

— С твоей стороны это слишком щедро, Пип, — сказал Джо, — давать такой подарок… Благодарю тебя за него… Но я, видишь, никогда не думал о нем и не рассчитывал получить его. А теперь, дружище, — продолжал Джо, и я почувствовал, что меня бросает в жар, а затем в холод от тех фамильярных выражений, которые он употребляет по отношению к мисс Хевишем, — теперь, дружище, надо нам исполнить долг наш, оба мы… один для другого… и для тех, которым твой щедрый подарок… позволяет… быть… в полном удовольствии… как никогда… — тут Джо, видимо, почувствовал, что он попал в целый лабиринт затруднительных выражений, но затем по счастью скоро выпутался из него и торжественно заключил, — только не мне!

Слова эти показались ему, по-видимому, такими красивыми и убедительными, что он два раза повторил их.

— До свиданья, Пип! — сказала мисс Хевишем. — Проводи их, Эстелла!

— Приходить мне еще, мисс Хевишем? — спросил я.

— Нет. Гарджери теперь твой хозяин. Гарджери! Еще одно слово!

Мы уже были за дверью, но слова эти заставили Джо вернуться назад и я слышал, как она многозначительно сказала ему:

— Он был хорошим, добрым мальчиком и заслужил это вознаграждение. Как честный человек, вы, разумеется, не надеетесь ни на что больше.

Как вышел Джо из комнаты, я никогда не мог себе этого объяснить; знаю только, что когда он вышел, то вместо того, чтобы спускаться вниз по лестнице, стал подниматься вверх, не слушая никаких замечаний до тех пор, пока я не подошел к нему и не повел его за собой. Спустя минуту мы были уже по ту сторону калитки, которую Эстелла заперла на замок и ушла. Когда мы остались одни, Джо прислонился к стене и сказал: «Удивительно!» Он стоял долго таким образом, повторяя время от времени: «Удивительно!» и я начинал уже думать, что он никогда больше не придет в себя. Наконец, он обратился ко мне и сказал, — «Пип, уверяю тебя, это у-ди-ни-тель-но!» После этого он стал более разговорчив и мы двинулись дальше.

У меня есть причина думать, что свидание это не только не затемнило, но, напротив, прояснило умственные способности Джо, так как по дороге к Пембельчуку он придумал втихомолку чрезвычайно глубокомысленный и хитрый план, что подтвердилось вполне в гостиной мистера Пембельчука, где этот ненавистный купец сидел вместе с моей сестрой.

— Ну! — крикнула сестра, обращаясь к нам обоим вместе. — Что там такое случилось с вами? Удивляюсь, право, как решились вы еще снизойти к такому жалкому обществу, как мы!

— Мисс Хевишем, — сказал Джо, всматриваясь в меня и как бы стараясь что-то припомнить, — очень настаивала на том, чтобы я непременно передал… привет или почтение, Пип?

— Привет, — отвечал я.

— Я и сам так думал, — отвечал Джо, — Её привет миссис Гарджери.

— Обязала, нечего сказать! — заметила моя сестра, видимо польщенная этим.

— И желание, — продолжал Джо с новым взглядом на меня и с новым желанием припомнить, — если бы только здоровье мисс Хевишем позволяло… как дальше, Пип?

— Иметь удовольствие видеть, — добавил я.

— Удовольствие видеть миссис Гарджери, — сказал Джо и глубоко вздохнул.

— Так! — крикнула моя, сестра, бросая более смягченный взгляд на Пембельчука. — Было бы гораздо вежливее с её стороны прислать такое приглашение сразу. Впрочем, лучше поздно, чем никогда. Ну, а этому сорванцу что она дала?

— Она дала ему, — сказал Джо, — ничего!

Миссис Джо собиралась уже разразиться, но Джо предупредил ее.

— Что она дала, — сказал он, — она дала его друзьям. А друзьями его, — продолжал он объяснять, — я называю руки его сестры, миссис Гарджери. Так она и сказала: «миссис Гарджери». Она, по-видимому, не знала, — добавил Джо с задумчивым видом, — как надо было сказать… Джо или Джордж Гарджери.

Моя сестра взглянула на Пембельчука, который сидел, опираясь на ручки деревянного кресла, и кивал ей головой, как бы давая этим знать, что все это он предвидел заранее.

— А сколько вы получили? — спросила моя сестра и засмеялась. Положительно засмеялась!

— Что скажет почтенная компания о десяти фунтах? — спросил Джо.

— Она скажет, — отвечала моя сестра, — очень хорошо. Не слишком много, но очень хорошо.

— Ну, так здесь больше, — сказал Джо.

Нахальный лжец Пембельчук немедленно кивнул головой и сказал, потирая ручки своего кресла:

— Конечно больше, мэм!

— Не думаете ли вы… начала моя сестра.

— Да, думаю, мэм! — сказал Пембельчук. — Но погодите минутку. Продолжай, Джозеф! Все это хорошо… Дальше!

— Что скажет компания, — продолжал Джо, — о двадцати фунтах?

— Превосходно, скажет она, — отвечала моя сестра.

— Так вот же вам, — сказал Джо. — здесь больше двадцати фунтов.

Отвратительный лицемер Пембельчук кивнул снова и сказал с покровительственным смехом:

— Еще больше, мэм! Хорошо! Продолжай, Джозеф.

— Чтобы кончить сразу, — продолжал Джо, с восхищением передавая мешочек в руки моей сестры, — здесь двадцать пять фунтов.

— Двадцать пять, мэм! — повторил этот отъявленный мошенник Пембельчук, вставая, чтобы пожать руку моей сестре, — не больше, чем вы того заслуживаете (я сказал то же, когда спросили моего мнения), и желаю вам, чтобы деньги пошли вам в прок.

Остановись негодяй на этом, то и тогда поведение его было бы гнусно, но он увеличил свою вину еще тем, что задумал меня лишить свободы, приняв на себя покровительственный вид, который был для меня несравненно хуже всех его предыдущих провинностей.

— Видите ли, Джозеф и жена его, — сказал мистер Пембельчук, взяв меня за руки повыше локтя, — я принадлежу к таким людям, которые любят кончать то, с чего они начали. Мальчика этого следует связать по рукам. Таково мое мление… связать по рукам.

— Богу известно, дядя Пембельчук, — сказала моя сестра, поспешно хватая мешочек с деньгами, — как глубоко обязаны мы вам.

— Не стоит говорить об этом, мэм! — сказал этот дьявольский торговец. — Для меня здесь дело в удовольствии и только в удовольствии. Но этого мальчика знаете… надо его связать по рукам. И сказать правду, я знаю, как это делается, видел эти дела.

Суд заседал в ратуше, которая находилась недалеко и мы все отправились туда, чтобы в присутствии магистрата заключить договор, по которому я становился учеником Джо. Туда я, собственно говоря, шел не сам, а меня толкал Пембельчук с таким видом, как будто я только что обобрал чей-нибудь карман или устроил поджог. И таково было действительно впечатление всех присутствующих в суде; и когда Пембельчук проталкивал меня сквозь толпу, я слышал, как некоторые говорили: — «Что он сделал?» — а другие: — «Совсем еще мальчишка, а какая злая рожа! Не правда ли?» — Какая-то чрезвычайно кроткая на вид особа подала мне даже книгу, украшенную гравюрой, на которой был изображен преступный юноша, обвешанный цепями, напоминающими сосиски. Заглавие книги гласило: «Чтение в тюремной камере».

Присутственное место показалось мне весьма странным; здесь стояли еще более высокие, чем в церкви, скамьи, а на них сидели люди, пришедшие сюда поглазеть и послушать, и важные судьи (один даже в напудренном парике); кто сидел со сложенными руками, откинувшись на спинку кресла, кто дремал, кто писал или читал газету. Везде по стенам висели какие-то портреты, почерневшие от времени, которые мой лишенный художественного опыта глаз принял за смесь пережженного сахара с липким пластырем. Здесь в углу мое условие было подписано, затем к нему приложена печать, и я был связан по рукам. Мистер Пембельчук все время крепко держал меня за руку, точно мы зашли сюда по дороге на эшафот, чтобы исполнить здесь кое-какие предварительные формальности.

Когда мы вышли из присутствия, нас окружила толпа мальчишек, жаждавших посмотреть, как меня будут публично мучить, и были очень разочарованы, когда увидели, что окружавшие меня люди были мои друзья. Мы вернулись обратно к Пембельчуку и тут сестра моя, пришедшая в восторженное состояние по случаю полученных ею двадцати пяти гиней, предложила отпраздновать неожиданную прибыль обедом в таверне «Синий Вепрь», вследствие чего мистер Пембельчук отправился в своей одноколке за Хебблями и мистером Уопселем.

Все согласились на это предложение, и мне пришлось провести невыносимо скучный день. В умах всего общества сложилось, по-видимому, неоспоримое убеждение, что я лишний на этом обеде, а между тем, точно желая досадить мне, они время от времени или, короче говоря, от нечего делать, спрашивали меня, весело ли мне? Что мог я отвечать, кроме того, что мне весело, хотя никакого веселья я не чувствовал.

Они были, конечно, люди взрослые, шли своей намеченной ими самими дорогой и проводили время, как хотели. Негодяй Пембельчук, как главный виновник торжества, занимал место в самом верху стола. Когда он обратился ко всему обществу относительно того, что меня связали по рукам, и затем с злорадным восторгом объявил, что меня, согласно защищенному условию, могут посадить в тюрьму, если я буду картежничать, или пить спиртные напитки, или проводить ночи в худой компании, или вообще совершать какие бы то ни было безобразия, он все время заставлял меня стоять у своего стула, как живую иллюстрацию ко всем его замечаниям.

Другие воспоминание мои об этом великом празднестве относятся к тому, что они не давали мне спать, будили меня, как только замечали, что я начинаю засыпать и приказывали мне веселиться. Совсем уже поздно вечером мистер Уопсель прочитал нам оду Коллинса и бросил свой окровавленный меч с таким громом на пол, что слуга таверны явился доложить, что «купцы с нижнего этажа приказали вам кланяться и сказать, что здесь не место для скоморохов». В таком же прекрасном настроении духа возвращались они и домой, всю дорогу распевая, — «О, леди прекрасная!» Мистер Уопсель пел оглушительным басом, утверждая, что это он сам и был именно герой песни с развевающимися белыми локонами.

Помню также, что в этот вечер, когда я лег в свою постель, я чувствовал себя совершенно несчастным и был глубоко убежден, что никогда не полюблю ремесла Джо. Я любил его раньше, но то было раньше, а не теперь.

---

¹ Здесь: Договор на обучение.

---

Глава 13
«Большие надежды» Ч. Диккенс

« Глава 12

Глава 14 »