Глава LXVIII

---

Что же стало на самом деле с Карлосом? Правда ли, что он, миновав прерии, перешел к берегам великой реки? Правда ли, что он никогда больше не возвращался назад? Что сталось с Сан-Ильдефонсо?

Что сталось с Сан-Ильдефонсо, это уже отчасти известно читателю; о том гласят безмолвные развалины, наполовину заросшие травой и ползучими растениями.

Да, Сан-Ильдефонсо пал; от него остались едва приметные развалины. Угодно знать, как это случилось и что было причиной его падения? О, это страшная повесть кровавой и ужасной мести — и мстителем был Карлос сиболеро. Да, он вернулся в долину Сан-Ильдефонсо, вернулся, как обещал, но вернулся не один. Пятьсот отборных воинов сопровождали его, пятьсот краснокожих воинов, признававших его своим вождем, известным всем дружеским и враждебным племенам под именем Белого Вождя. То были воины вакое; им всем была известна повесть его страданий, его обид и оскорблений, и они поклялись отомстить за него.

Была поздняя осень, лучшее время года в этой части Америки, когда природа как будто отдыхает после своих трудов, после того, как все насладились пиром ее богатых даров, так щедро рассыпанных ею на радость всем живущим.

Дневная суета затихла, сменившись ласковым спокойствием ночи. Большая яркая луна заливала своим серебристым светом убранные поля, луга и бесплодные равнины Llano Estacado. Одинокий пастух мирно спал возле своего стада, но его разбудило сердитое и глухое рычание сторожевой собаки. Приподнявшись на локтях, пастух осторожно осмотрелся кругом. Что это было, что возбудило гнев его овчарки — волк, олени или красная пума? Нет, то было нечто совсем другое! Глаза его увидели то, что заставило его содрогнуться, хотя он был вовсе не из трусливого десятка.

По освещенной луной равнине медленно двигалась бесконечная линия темных фигур; то были люди на конях; все двигались мерно один за другим, в строгом порядке, направляясь с востока на запад. Передний всадник был уже недалеко, а хвоста этой бесконечной линии не было видно даже на краю горизонта.

Но вот эта цепь всадников поравнялась с пастухом. Медленно, беззвучно скользили они, подобно теням; ни звука, ни бряцания оружия, ни голоса команды, словно вереница привидений. Только и слышались в ночной тишине глухие, мерные удары некованых копыт о мягкую почву, а освещавшая их луна как будто еще более придавала им сходство со странными призраками выходцев из могил. И пастух невольно задрожал, хотя знал, что это не привидения, не призраки и не выходцы из могил. Он прекрасно знал, кто эти всадники, знал, что значит эта длинная вереница: то были индейские воины на походе. При ярком свете луны пастух мог различить десятки и сотни рослых людей, обнаженных по пояс, руки и грудь которых были украшены причудливым рисунком, а за спиной виднелись луки и колчаны; словом, то были индейцы на «военной тропе».

Но что всего было удивительнее — это то, что предводитель их, ехавший во главе колонны, не был похож на остальных. Он отличался от них не только по своему внешнему виду, но и по цвету кожи, и по вооружению. Пастух понял, что это был белолицый человек, а не индеец, подобно всем остальным.

Это обстоятельство крайне удивило его в первый момент. Этот пастух был одним из сметливых и проницательных людей своего селения. Это был тот, который, найдя тела желтолицего охотника и его товарища, первый высказал верную догадку о их смерти, и теперь ему вспомнился этот случай, вспомнились и другие события того времени; он пораскинул умом и пришел вскоре к заключению, что Белый Вождь, которого он теперь видит во главе этих индейцев, должен быть не кто иной, как Карлос сиболеро, наделавший тогда так много шума. И он был прав.

Первой мыслью пастуха было спастись самому, оставаясь неподвижно на месте; но прежде, чем длинная вереница краснокожих успела продефилировать мимо него, в голову его пришла иная мысль. Что индейцы эти находились на «военной тропе», это не подлежало сомнению; что они шли прямо к городу, это тоже было ясно, и что во главе их был сиболеро, это тоже имело немаловажное значение!

Теперь вся эта старая история с сиболеро воскресла в его памяти. Без сомнения, сиболеро вернулся в долину, чтобы жестоко отомстить своим врагам. Да, это было ясно!

И, движимый отчасти патриотизмом, отчасти надеждой на вознаграждение, пастух вдруг решил бежать и предупредить гарнизон о приближении врага.

Как только последний всадник миновал его, он вскочил на ноги и собрался бежать, но не принял в расчет смышлености Белого Вождя. Едва успел он тронуться с места, как его схватили; часть его стада пошла на ужин тем, кого он собирался предать.

Вплоть до того момента, когда индейцы, во главе с Белым Вождем, поравнялись с тем местом, где лежал пастух, краснокожие воины и их предводитель следовали пообычному, общеизвестному пути, по так называемой Торговой дороге. Теперь же Карлос счел нужным свернуть с дороги и пройти окольным путем по долине, как бы удаляясь в сторону от города. Длинная вереница воинов беспрекословно последовала за ним, как следует длинное тело змеи за ее головой. Час спустя они достигли того самого ущелья, где Карлос скрывался в дни преследований от своих врагов. Луна хотя светила ярко, но стояла теперь низко над горизонтом, и лучи ее не проникали в глубину ущелья, которое тонуло во мраке. Спуск в него был крутой и трудный, но не для таких людей, как воины вакое, и не с таким проводником, как их Белый Вождь.

Прошептав несколько слов ближайшему воину, Карлос стал спускаться в ущелье и в следующий момент скрылся уже во тьме между угрюмых скал. Краснокожие воины передавали приказ вождя один другому и исполняли его с математической точностью машины. Все пятьсот человек один за другим сворачивали в ущелье и исчезали во мгле, точно раскрытая пасть какого-то гигантского зверя поглощала их одного за другим, пока в долине не осталось ни одного.

Ни один звук, ни одно движение не выдавали присутствия людей в этом ущелье, и только крики ночных животных или птиц время от времени нарушали торжественную тишину лунной ночи.

Прошел еще день, и снова настала тихая лунная ночь; гигантский змей, таившийся весь день в ущелье, теперь медленно и беззвучно выполз из пего и растянул свой длинный позвоночник поперек долины Пэко. Вот голова громадного змея достигла реки и, волоча за собой свое длинное туловище, беззвучно переправилась через реку на тот берег. Стройный порядок колонны ни на минуту не нарушался; лошадь ступала за лошадью шаг в шаг; голова одной касалась крупа шедшей впереди, и так все дальше, вплоть до последней.

Оставив за собой низменную часть приречной долины, длинная вереница воинов, следуя за своим предводителем, поднялась вверх на нагорную равнину, лежавшую над долиной Сан-Ильдефонсо. Совершив подъем, весь отряд спешился для привала, а вперед были посланы разведчики; по их возвращении отряд снова двинулся дальше. Вот уже колонновожатый и первые всадники поравнялись с утесом La Nina, как раз в то время, когда луна спустилась за снежные вершины Сиерры Бланка. Последнее время Белый Вождь краснокожих воинов ехал медленно, словно выжидая, чтобы месяц скрылся за гребнями гор, словно он мешал ему своим присутствием на небе. Действительно, мрак более соответствовал тому страшному делу, которое должно было теперь свершиться. Здесь опять сделали привал и снова выслали разведчиков исследовать ущелье, служившее спуском в долину. Разведчики вернулись; все кругом было спокойно. Белый Вождь спустился в ущелье и по ущелью повел своих людей в долину, а полчаса спустя все пятьсот всадников беззвучно скрылись в лесу, тянувшемся от ущелья почти до самого Президио.

В лесу метис Антонио отыскал знакомую ему лесную полянку в самом сердце чащи, и здесь все пятьсот всадников сошли с лошадей и привязали их к деревьям. Они стали готовиться к нападению, которое на этот раз решили произвести в пешем строю, так как для предстоящего им дела лошади были бы только помехой.

Время было уже за полночь. Луна уже давно зашла. На расстоянии двадцати шагов трудно было различать предметы; но громоздкое, неуклюжее здание крепости мрачно выделялось на фоне мутно-оловянного цвета неба. Часовых нельзя было разглядеть на башнях, и только время от времени с башни слышался протяжный окрик: «Centinela akrte», которому вторил таким же окриком часовой у ворот, а затем снова наступало полное безмолвие. Гарнизон спал; спала и ночная стража у ворот, растянувшись во всю длину на каменных скамьях.

Крепость не боялась ночных нападений, так как за последнее время не было слухов о близости индейцев, а все соседние племена были теперь в мире с властями Сан-Ильдефонсо. Бунтовщики танго были усмирены. Чего же было опасаться? Один часовой наверху, на вышке азотеи, другой внизу, у ворот, этого казалось вполне достаточно для мирного времени.

Да, обитатели крепости и не помышляли, что враг так близко, все в ее стенах покоилось мирным сном.

«Centinela alerte!» — снова раздался окрик часового со стены. — «Centinela alerte!» — отозвался его сотоварищ у ворот. Но ни тот, ни другой не замечали, что какие-то темные пятна ползут по земле, скрываясь в высокой траве, все ближе и ближе подползая к Presidio; словно полчища гигантских ящериц, приближаются они к самым стенам крепости и ползут вдоль них прямо к воротам.

Подле часового горит фонарь. Его свет, освещающий известную площадь вокруг себя, не помогает беспечному часовому; он ничего не видит и не замечает.

Наконец, какой-то шелестящий шум заставляет его очнуться; он готов уже крикнуть «quien viva!», но падает мертвым прежде, чем успевает выговорить даже первое слово. Сердце его пронзила меткая стрела, и он падает на землю, как подкошенный, без стона и без звука.

Вдруг целый поток темных фигур разом хлынул в отпертые ворота. Ночная стража с полуспросонья не успевает схватиться за оружие и падает мертвой. Тогда вдруг раздается воинственный клич вакое, и сотни темнокожих воинов, как неудержимый поток, заполняют ворота, врываются в патио, разбивают двери cuartos, из которых выбегают растерявшиеся, перепуганные солдаты в одном белье и умирают один за другим от рук своих нежданных врагов. Тут и там звучит торопливый выстрел из ружья или пистолета, но он замирает бесследно, и тот, кто произвел его, падает и уже больше не встает.

Это была короткая, но страшная схватка; нет, вернее, просто бойня! Крики, стоны, выстрелы, предсмертные вопли умирающих — все слилось в один общий гул, над которым властно и гордо звучал громкий голос Белого Вождя и торжествующий воинственный крик победителей вакое. Треск разбитых дверей, лязг сабель и копий, торопливые выстрелы, словом, целый хаос звуков, — все это длилось недолго, затем вдруг наступила почти абсолютная тишина, тишина смерти! Победители не издают более своего торжествующего воинственного крика: неприятель уничтожен! Кровавые груды тел — теперь единственные защитники Президио; никто здесь не был пощажен; все полегли до одного!

Все, кроме двух, но они уже не защитники, а пленники! Их пощадили. Почему? Кто они? Это Вискарра и Робладо.

Между тем краснокожие волокут доски, рубят двери, разводят громадные костры и поджигают здания. Клубы дыма и огня взвиваются к ночным небесам. Вот загорелась и азотеа, и ее охватило пламя; в каких-нибудь полчаса или час все грозное здание крепости превратилось в груду дымящихся развалин!

Но месть за Белого Вождя еще далеко не завершена. Не одни солдаты повинны перед ним; нет, он клялся отомстить всему населению; все, кто живут в этой долине, обречены им на гибель!

И этот приговор приведен в исполнение; солнце еще не успело взойти над злополучным городом, как от него уже остались лишь одни дымящиеся головни и груды камней. Копья, стрелы, томагавки краснокожих сделали свое дело; мужчины, женщины и дети умирали сотнями под развалинами горящих домов, а выбегавшие на улицу и искавшие спасения в бегстве погибали от руки краснокожих.

Только одни танго были пощажены, а из числа белого населения уцелело всего несколько человек, указанных Белым Вождем. Несчастный отец Каталины был пощажен и получил разрешение переселиться в другую колонию, так как все население Долины Сан-Ильдефонсо, и сам город, и Президио, и миссия, и гасиенды, и ранчо, раскинувшиеся кругом, — все это было уничтожено, и от всего бывшего здесь не осталось камня на камне!

Близится полдень. Развалины Сан-Ильдефонсо курятся еще; все население его умерло. Но здесь еще не царит безлюдье.

Смотрите, сотни темнокожих воинов и танго наполняют бывшую главную площадь города. Все они выстроились рядами по четырем фасам площади, образуя плотную стену вокруг свободного четырехугольного пространства. Лица всех обращены внутрь четырехугольника, на это свободное пространство.

Сейчас эти люди будут свидетелями странного зрелища, сейчас они увидят, как их Белый Вождь мстит своим врагам. Два человека уже посажены на ослов и привязаны к ним веревками. Невольные всадники эти оголены по пояс, и хотя на них уже нет их длиннополых одежд, все-таки нетрудно узнать по бритым головам и безусым лицам достопочтенных падре миссии. По обнаженным спинам их хлещет ременная плеть, такая же четыреххвостка, какой они некогда угощали двух неповинных женщин. Громко и звонко хлещет плеть, глубоко врезаясь в жирные, мясистые спины отцов; стоны и проклятья их оглашают воздух. Слезно просят они своих мучителей прекратить их мучения; но никто их не слушает. Двое белолицых присутствуют при той церемонии и как бы распоряжаются ею; это — Карлос и дон Хуан, его друг. Служители церкви стараются возбудить в них жалость, молят и просят, но напрасно: сердца этих двух людей обратились в камень.

— Вспомните мою мать и сестру! — говорит им Карлос. — Знали ли вы тогда пощаду?

И снова работает плеть, работает до тех пор, пока на каждом из четырех углов площади не будет дано определенное число ударов, то самое число, которое эти смиренные священнослужители определили для бедной старой женщины, за которую некому было заступиться. Затем печальных всадников вывели на открытое место; на некотором расстоянии от них выстроились краснокожие воины, и по знаку их Белого Вождя целая туча стрел просвистела в воздухе. Момент — и мучения падре окончились: их уже не было в живых.

Теперь предстоял еще последний и самый страшный акт драмы. Но слова не в силах передать тот ужас, перед которым меркнут все остальные казни. Местом действия является утес La Nina, та самая вершина его, на которой сиболеро в день празднования Сан-Хуана исполнил свой удивительно смелый подвиг.

И теперь тоже предстояло присутствующим видеть нечто подобное.

Мы видим там двух всадников, но они не свободны в своих движениях: их ноги связаны под брюхом лошадей; руки не правят поводьями, а скручены за спиной; чтобы они не свалились с седла, их еще привязали ремнями к задней и передней луке седла. При таких условиях никакая лошадь не могла бы сбросить с себя своих седоков. Эта мера предосторожности принята для того, чтобы всадники не могли упасть с лошади до тех пор, пока не выполнят своего номера. Но выполнить его они должны не по доброй воле — нет! Это видно по их лицам; на них можно прочесть не поддающиеся описанию муки и страх, граничащий с беспредельным ужасом.

Оба они мужчины средних лет, оба одеты в полную парадную форму офицеров испанской армии. Это Вискарра и Робладо, смертельные враги Карлоса сиболеро. Впрочем, нет, они уже больше не враги, а его пленники!

Что же им предстоит совершить? Какое страшное наказание придумал для них Карлос сиболеро? Смотрите, под ними дикие мустанги; они не знают ни удержу, ни страха, и заметьте, головы их завязаны черными торбами. Для чего это?

Каждого из этих коней с трудом сдерживают два танго; головы лошадей обращены прямо к обрыву, к самой выдающейся точке утеса La Nina.

Краснокожие воины выстроились на некотором расстоянии позади всадников, спешенным фронтом, лицом к обрыву, как и всадники. Кругом царит мертвая, удручающая тишина. Карлос верхом на своем вороном стоит немного поодаль; взоры всех устремлены на него, словно от него ждут какого-то сигнала. Лицо его бледно и мрачно; глаза неподвижны. Он не обращается ни с какими словами к своим пленникам; все, что он хотел им сказать, уже сказано им раньше, и они знают, что их ожидает; и в этом заключается их пытка, в этом страшном, томительном ожидании.

Всадники не могли видеть сиболеро, так как сидели к нему спиной, но танго, державшие мустангов, не спускали с него глаз; они ждали сигнала, и вот, среди гробовой тишины, Карлос подал рукой знак. В тот же момент все четыре танго отскочили в стороны, выпустив из рук поводья, которыми они сдерживали до сих пор мустангов. В то же время Карлос подал знак и краснокожим воинам, которые с диким криком, держа копья наперевес, устремились вперед и вонзили острия их в крупы мустангов. Обезумевшие животные рванулись прямо вперед, помчались к краю обрыва и на полном скаку полетели в пропасть со страшной, головокружительной высоты, более тысячи футов.

Душераздирающий не то крик, не то вопль вырвался из груди осужденных, но был заглушён громким криком индейцев. Момент — и все было кончено!

Краснокожие воины разом сдержали своих коней и сидели неподвижно, с невыразимым ужасом глядя друг на друга. Никто из них не произнес ни звука, как будто все окаменели от ужаса, как будто не верили своим глазам и недоумевали перед тем, чему они сейчас были свидетелями. Вдруг одинокий всадник выскочил на самый край обрыва перед фронтом индейцев и, перегнувшись вперед, взглянул вниз. Это был Белый Вождь.

Одну минуту он смотрел на бесформенную массу, лежавшую внизу; последняя уже не шевелилась: и лошади, и всадники разбились насмерть, и эта окровавленная груда представляла собой ужаснейшее зрелище.

Карлос отвернулся от него; лицо его было мертвенно-бледно; он глубоко вздохнул, словно с души его свалился тяжелый камень. Он поднял руки к небу и воскликнул:

— О, мать моя, ты отомщена!.. Дон Хуан, — обратился он к стоявшему неподалеку другу, — ты свидетель того, что я сдержал свою клятву! Теперь она отомщена!

Заходящее солнце видело длинную вереницу индейских воинов, покидавшую долину и направлявшуюся к равнине Llano Estacado. Но теперь они возвращались, нагруженные добычей, законной в их глазах военной добычей, захваченной при разгроме города.

Предводителем их был тот же сиболеро, но теперь он ехал не один во главе колонны, с ним рядом ехал дон Хуан. Оба были мрачны, под впечатлением недавно пережитых сцен ужаса, но мало-помалу мрачные тени сбегали с их лиц, и они просветлялись при мысли о том, что ждало их впереди. Каждый из них мог смело рассчитывать на радостную встречу с любимой девушкой; каждого ждало счастье и любовь.

Карлос недолго оставался среди дружественных ему индейцев; нагруженный сокровищами, которыми те одарили своего любимого Белого Вождя, он со своими близкими и друзьями двинулся дальше на восток и приобрел себе здесь, на берегах Рэд-Ривера, в Луизиане, прекрасную плантацию, где вместе со своей красавицей женой, сестрой и зятем доном Хуаном и несколькими бывшими его верными слугами, а теперь близкими друзьями жил в мире и довольстве, уважаемый и любимый всеми.

Время от времени он, по старой памяти, предпринимал охотничьи экскурсии на территории дружественных вакое, которые всегда встречали его любовно и по-прежнему приветствовали его именем Белого Вождя.

О Сан-Ильдефонсо с того времени никогда больше не упоминала даже молва, так как этого города больше не существовало, и даже впоследствии не было тамосновано нового поселения в этой прекрасной, живописной долине. Танго, населявшие ее некогда, перекочевали частью в другие поселения, частью же вернулись к своему прежнему образу жизни — вольных сынов природы, охотников и воинов и навсегда распростились с полуцивилизацией, навязанной им почти насильно благочестивыми падре миссии, сумевшими согнуть их под ярмо жестокого испанского владычества и из свободных и счастливых людей превратить в несчастных и жалких рабов.

Быть может, участь Сан-Ильдефонсо возбудила бы большее внимание в другое время, но падение его совпало с таким периодом в истории испано-американской колонизации, когда власть и авторитет Испании в Америке быстро клонились к упадку, а потому гибель Сан-Ильдефонсо явилась одним из многих драматических эпизодов этой эпохи. Приблизительно около того же времени пали Або, Чилили и сотни других значительных поселений. И каждое из них имело свою историю, свой кровавый роман, быть может, даже еще более интересный, чем тот, которым мы только что поделились с нашим читателем.

Простой случай направил наши шаги в прекрасную долину Сан-Ильдефонсо, и простая случайность столкнула нас с человеком, знавшим страшную и печальную повесть о Белом Вожде.

---

Глава 68
«Белый вождь». Майн Рид

« Глава 67

«Белый вождь» »