Искать произведения  search1.png
авторов | цитаты | отрывки

Переводы русской литературы
Translations of Russian literature


Глава LXIII


Середина площади была очищена от народа и ее охраняла цепь солдат. Густая толпа кольцом обступила всю площадь, теснилась вдоль линии домов и заполняла азотеи всех зданий, выходивших на площадь. Офицеры, алькад и все гражданские и военные власти города сгруппировались в самом центре площади; все они были в полной парадной форме, и в другое время толпа сосредоточила бы все свое внимание на них. Но в данном случае была другая группа, более интересная, к которой были прикованы жадные взгляды всех присутствующих.

Эта группа занимала один из углов площади, приходившейся как раз против Calaboso, непосредственно против того окошечка, в которое смотрел Карлос. Эта группа было первое, что ему бросилось в глаза, и заслонила ему собой все; он уже не видел ни пестрой толпы, ни блестевшей на солнце своими нашивками цепи солдат, сдерживавших ее напор и постоянно осаживавших ее назад, ни разряженную знать и представителей властей в центре площади; он видел только одну эту группу и не сводил с нее глаз.

Состояла она из двух тощих, косматых низкорослых ослов буро-коричневой масти, накрытых длинными чепраками из грубой черной ткани, опускавшимися почти до земли. При каждом осле находился погонщик в таком же странном облачении из грубой черной ткани, с волосяной кордой в руке, на которой они как будто собирались гонять ослов. Позади «леперо» (погонщиков), стояли еще два других «леперо» в точно таких же черных балахонах, с ременными четыреххвостыми плетками в руках, а подле каждого осла виднелась фигура одного из падре миссии с полным набором своих профессиональных атрибутов: крестом, Евангелием и четками; они имели торжественный, официальный вид и, казалось, готовились священнодействовать.

На ослах виднелись человеческие фигуры, но они не сидели на них свободно, а в неестественных принужденных позах; их ноги были стянуты внизу, под брюхом ослов, крепкой веревкой, а руки привязаны к деревянной луке впереди седла, но так низко, что спины несчастных приняли поневоле почти горизонтальное положение, а головы склонились низко и лица, обращенные теперь к стене Calaboso, не были видны толпе.

Обе эти фигуры были обнажены до пояса и даже ниже; достаточно было одного взгляда, чтобы сказать, что это были женщины. Длинные распущенные волосы, совсем седые у одной и светло-золотистые у другой, спадали густой пеленой по обе стороны шеи животных. Одна из этих недобровольных всадниц была прекрасней самой Венеры; любой скульптор счел бы за счастье иметь ее своей моделью, до того безупречны были все линии ее молодого тела.

На формы второй всадницы время и годы наложили свою печать: она была худа, тоща и утратила привлекательность молодости и свежести.

О, Боже, эти две женщины были его мать и сестра!

Он узнал их с первого взгляда! Стрела, пронзившая его сердце, не причинила бы ему столь острой боли. Короткий, полусдавленный крик вырвался из его груди, затем он замолк, и только порывисто бьющееся сердце еще свидетельствовало о том, что он жив. Он не пошатнулся, не упал, не откинулся от окна, а остался стоять неподвижно, подобно статуе, как будто окаменев, с глазами, устремленными на эту группу.

Робладо и Вискарра, стоя посреди центральной группы, наслаждались своим торжеством. Они видели его лицо в амбразуре окна; он же не видел их, забыв даже об их существовании.

Вдруг загудели колокола на башне ближней церкви и затем смолкли. Это был знак начала отвратительной и возмутительной церемонии: черные погонщики ослов отвели их от стены Calaboso и поставили вдоль одной из сторон четырехугольника площади; теперь лица жертв были обращены к толпе, но густые, ниспадающие до самой земли волосы скрывали их от любопытных глаз. Каждый из падре подошел к женщине, шепнул несколько слов на ухо, затем пробормотал уже вслух несколько совершенно непонятных фраз на коверканном латинском языке и, поднеся распятие к лицу избранной им жертвы, отступил на шаг назад. Казалось, будто оба отца действовали по команде, до того точно повторяли они и жесты, и движения один другого.

Теперь каждый из них пробормотал вполголоса какие-то наставления или приказания двум облаченным в черные халаты субъектам, которые, проворно обмотав вокруг кисти рук сплетенную часть ременной плети, весело размахнулись и хлестко ударили своими четыреххвостками по обнаженным спинам женщин. Удары сыпались один за другим мерно и неторопливо; святые отцы набожно отсчитывали их; от каждого такого удара оставались отчетливые свежие борозды на теле несчастных жертв. На молодом и нежном теле девушки эти огненно-красные шрамы были ярче и заметнее, не потому чтобы удары, наносимые ей, были сильнее, а только потому, что сам цвет кожи ее былбелее.

Как ни странно, но ни та ни другая женщина не издали ни единого крика, ни единого звука. Девушка чуть заметно содрогалась только под ударами, но упорно хранила молчание, старуха же оставалась совершенно неподвижной, подобно бесчувственному каменному изваянию; глядя на нее, можно было подумать, что она совсем не ощущает боли.

После десяти ударов, нанесенных каждой женщине, чей-то голос из центральной группы почетных зрителей и властей крикнул:

— Довольно для девушки!

И толпа повторила в свою очередь эти слова; тогда тот, в обязанности которого входило бичевание младшей из двух женщин, спокойно свернул свою четыреххвостку и прекратил свою работу, товарищ же его продолжал наносить удар за ударом до тех пор, пока их не было отсчитано двадцать пять.

Тогда заиграла музыка, и ему позволено было отдохнуть, а погонщики ослов медленно повели их вдоль всей линии зрителей по одному из фасов свободного четырехугольника площади, вдоль стоявших в цепи солдат. Дойдя до следующего угла, погонщики остановили ослов. Музыка прекратилась; оба падре снова повторили ту же церемонию бестолкового и неразборчивого бормотанья и поднесения креста к лицу несчастных жертв, а палачи снова принялись за свое дело, с той только разницей, что на этот раз работали попеременно над одной жертвой, так как голос народа требовал пощады для девушки, которую хотя и не бичевали более, но продолжали держать на виду у всех в этом унизительном виде, с обнаженной спиной, привязанной к ослу.

И на этом углу благочестивые падре набожно отсчитали полных двадцать пять ударов. Снова заиграла музыка, и позорное шествие медленно тронулось дальше, до третьего угла площади, где возмутительное бичевание продолжалось все в том же порядке. Опять заиграла музыка, и шествие двинулось до четвертого и последнего угла, где опять посыпались мерные удары ременной четыреххвостки, и досточтимый падре набожно отсчитывал их. Таким образом, сто ударов, определенных в наказание старой колдунье, были отсчитаны сполна.

Церемония кончилась. Толпа обступила несчастных жертв, которых теперь предоставили самим себе. Чувство, руководившее толпой, было не сострадание, не участие, а простое любопытство. Несмотря на это возмутительное зрелище, свидетелями которого только что были эти люди, в сердцах их не шевельнулось ничего, похожего на жалость к несчастным жертвам: у них фанатизм был сильнее сострадания, сильнее всякого чувства человечности и справедливости. Ведь эти женщины были — одна колдунья, а другая еретичка! Однако и среди них нашлись немногие, правда, которым чувство жалости и сострадания не было чуждо. Нашлись руки, которые развязали веревки, смазали мазью кровавые рубцы и обмыли раны, накрыв обнаженные спины робозосами и смочив водой запекшиеся губы безмолвных жертв, безмолвных потому, что обе они лишились чувств и казались безжизненными трупами.

Простая каррэта оказалась наготове. Никто не знал, как она очутилась здесь. Начинало уже темнеть, и горожане, утолив свое любопытство и ощущая голод, простояв на площади с самого полудня, стали расходиться по домам. Тогда погонщик волов, впряженных в каррэту, при содействии молодой девушки и нескольких темнолицых индейцев, уложили пострадавших в повозку, после чего последняя медленно тронулась по направлению к окраинам города. Молодая девушка и те, что помогали ей в христианском деле, шли следом за каррэтой.

Миновав пригород, они свернули на проселочную дорогу, пролегавшую через лесок, и, выйдя из него, очутились у одиноко стоящего ранчо, того самого, куда привезена была Розита по освобождении своем из рук мнимых индейцев.

И на этот раз их приняла на свое попечение та же Иозефа.

Пострадавших внесли в дом, где стали им оказывать всякую помощь, но по отношению к одной из них вскоре пришлось убедиться, что она отстрадала навсегда; девушку же удалось привести в чувство.

Напрасно бедняжка все снова и снова смачивала водой виски и темя старухи; напрасно согревала своим дыханием ее похолодевшие руки; она не в силах была вернуть ее к жизни; горе и вопли дочери не долетали до слуха нежно любимой матери, переселившейся уже в другой, лучший мир.


Глава 63
«Белый вождь». Майн Рид

« Глава 62

Глава 64 »





Искать произведения  |  авторов  |  цитаты  |  отрывки  search1.png

Читайте лучшие произведения русской и мировой литературы полностью онлайн бесплатно и без регистрации, без сокращений. Бесплатное чтение книг.

Книги — корабли мысли, странствующие по волнам времени и бережно несущие свой драгоценный груз от поколения к поколению.
Фрэнсис Бэкон

Без чтения нет настоящего образования, нет и не может быть ни вкуса, ни слова, ни многосторонней шири понимания; Гёте и Шекспир равняются целому университету. Чтением человек переживает века.
Александр Герцен



Реклама