Глава XLIII

Время близилось к полуночи; луна стояла низко на горизонте, и высокая стена скалистых утесов, обрамлявших долину, бросала черную тень от себя.

Под покровом этой черной тени, вдоль самой линии скал, почти сливаясь с их темными очертаниями, медленно продвигался вперед одинокий всадник; он ехал от нижней части долины все выше и выше и, очутившись на одной линии с городом, приостановился; от этого места до города оставалось еще добрые три мили по прямой линии, по открытой равнине. Подумав немного, всадник тронулся дальше, оставив за собой дорогу, ведущую в город, и проехал еще с милю под прикрытием скал. Здесь он снова придержал коня и стал приглядываться к дороге; отсюда вела едва заметная тропа в город, по ней и свернул теперь наш всадник. Впереди его бежала громадная собака, нюхая воздух и поминутно оглядываясь назад на своего господина. Последний, по-видимому, соблюдал всякую осторожность, стараясь быть незамеченным. Тропа, по которой он ехал, часто пропадала в попутных рощицах и лишь местами выходила на открытую поляну. Каждый раз, прежде чем выехать из-под деревьев на такое открытое пространство, всадник внимательно оглядывал всю окрестность и затем мчался с быстротой стрелы до следующей рощицы. И чем ближе он был к городу, тем становился осторожнее и осмотрительнее. Таким образом, то скрываясь между деревьями, то мелькая, как метеор, на открытых местах, сиболеро, так как это был он, добрался до последнего лесочка, на расстоянии каких-нибудь не скольких сот шагов от окраины города. Ближайшее из городских строений, ограда которого выходила в поле, было ему особенно знакомо. Это была ограда обширного владения дона Амброзио.

От того лесочка, на опушке которого теперь остановился сиболеро, тянулась вплоть до ограды дона Амброзио открытая луговина, лежащая на одном уровне с рекой, протекавшей вдоль крайней границы его обширного сада. Через реку здесь был построен мост для скота и лошадей, а немного дальше был перекинут легонький мостик для пешеходов; этим мостиком пользовалась молодая сеньора для своих загородных прогулок по полям и лугам. Чтобы преградить доступ посторонним в сад, на середине моста была выстроена калитка, замыкавшаяся на замок.

От леска до мостика не было и трехсот шагов, но было так темно, что мостика не было видно, точно так же, как не было видно и самой реки, которая в этом месте имела высокие берега. Доехав до опушки лесочка, Карлос сошел с коня и, не привязывая его, просто закинул поводья за луку седла, зная, что верный конь будет стоять на месте до тех пор, пока не услышит свиста Карлоса. Сам же Карлос, стоя под крайним деревом, стал вглядываться в темноту. Никогда еще им не овладевало такое волнение, как в эту ночь, хотя это было не первое свидание почти в таких же условиях. Теперь Карлос решил высказать Каталине все, что было у него на душе, решился сделать ей предложение. Как ни велика была смелость с его стороны, но он все же решился на него, и сердце в его груди билось так сильно, что он мог слышать его биение среди ночной тишины.

Кругом стояла тишина и в городе, и в жилище дона Амброзио; казалось, будто все спало. Но нет, сквозь шелковые занавески одной из стеклянных дверей, выходивших в патио, струился слабый свет. То была спальня сеньориты. Едва часы пробили полночь, как свет потух, и минуту спустя дверь тихо отворилась, и на пороге показалась стройная женская фигура, окутанная в темную ткань широкого серапэ. Обойдя вокруг патио вдоль самых стен дома и ограды, она вышла в тенистую аллею, ведущую в сад. При входе в него надо было пройти через тяжелую дубовую калитку, запертую на тяжелый железный болт с замком. У калитки сеньорита остановилась и стала отпирать замок и отодвигать болт; это было дело нелегкое для женщины, но она все же справилась.

Но ржавое железо заскрипело, и сердце Каталины дрогнуло при мысли, что она может быть услышана. С минуту она стояла и прислушивалась. Все тихо; тем не менее Каталина вернулась в аллею, чтобы убедиться, что никто не слышал скрипа, и, остановившись в тени, окинула взглядом patio. Ей казалось, будто хлопнула дверь в тот момент, когда она подходила к концу аллеи, но теперь все двери были закрыты, в том числе и дверь ее комнаты. Все же сердце ее было неспокойно, и она точно нехотя возвратилась в сад.

Держась все время в тени, Каталина вскоре дошла до рощицы на окраине сада и стала всматриваться в открытое пространство, отделявшее последний лесок от сада. Но ничего не было видно.

Минуту спустя она уже стояла на середине, самом высоком месте горбатого мостика, у запертой калитки. Достав из-под плаща белый платок, она помахала им в воздухе над головой.

Почти в тот же момент в лесу мелькнул огонек; в сущности его трудно было отличить от сотен и десятков других огоньков, мелькавших и вспыхивавших на зеленом фоне леса; то были светящиеся насекомые. Но Каталина знала, что ей ответили на ее сигнал.

Спрятав платок, она поспешно отомкнула калитку и, распахнув ее, вернулась под тень садовой рощицы. Затем с горящим взглядом и пылающим лицом стала ждать, жадно следя за каждым шагом человека в темном плаще, отделившемся от опушки леса и направлявшемся к мостику. Человек этот был ей всего дороже на свете, и она ждала его, тяжело дыша от радости и страха, от счастья за себя и опасений за него.

Глава 43
«Белый вождь». Майн Рид