Глава XXXIX

На другой день новое знаменательное событие поразило обитателей Сан-Ильдефонсо. Около полудня по городу проскакал отряд улан, направлявшихся к Президио; они возвращались с рекогносцировки, произведенной с целью обнаружения убежища убийцы, как теперь именовали в городе Карлоса. Ни малейших следов убийцы не было обнаружено, но зато они напали на громадную шайку индейцев. Произошла кровопролитная стычка; на стороне индейцев было много раненых и убитых, которых индейцы, как водится, унесли с собой, почему солдаты вернулись без трофеев и скальпов. Однако у них был своего рода трофей: молодая девушка, пленница, которую они отбили у индейцев и которая, по мнению капитана Робладо, мужественного предводителя уланского отряда, была та самая девушка, которую индейцы похитили несколько дней тому назад из одного пригородного отдаленного ранчо, в конце долины.

Капитан остановился на площади с несколькими солдатами, на руках которых находилась пленница, остальной же отряд проследовал прямо в крепость. Площадь не лежала на пути возвращавшегося с рекогносцировки отряда, но Робладо, нарочно миновав крепость, выехал со своими людьми на главную площадь города, чтобы было как можно больше свидетелей его великих заслуг и благородного поступка, чтобы сдать городским властям с рук на руки девушку, отбитую у индейцев, на глазах большей части населения и, наконец, иметь возможность покрасоваться под известным балконом, выходившим на городскую площадь.

Но достигнув двух первых целей, капитан потерпел фиаско: ни на балконе, ни в одном из окон не появлялась та, для которой главным образом и была устроена вся эта демонстрация доблестных деяний, несмотря на то, что все время били барабаны, звучали трубы и бряцали сабли.

Перед Casa de Cabido капитан сошел с коня, передал девушку в руки алькада и других городских властей, выразив при этом соболезнование в адрес родственников несчастной девушки. Затем капитан поскакал по направлению к крепости, сопровождаемый похвалами и благословением толпы.

После его отъезда толпа обступила бедную пленницу, побуждаемая скорее чувством любопытства, чем сочувствием или сожалением. Объяснялось это отсутствие более теплых человеческих чувств негодованием толпы против сиболеро и ее недоброжелательством к убийце всеобщего любимца Гарсиа, против этого негодяя, который, побуждаемый неразумным чувством ревности и жаждой крови, хотел убить и коменданта, только что проявившего столько забот и энергии по отношению к семье этого неблагодарного, этого GЭero heretico. Эти недоброжелательные чувства толпы невольно отражались и на сестре ненавистного Americano, такой же гуэро и еретичке, как он.

Но она была удивительно хороша, в этом сходились все, хороша, несмотря на некоторую бледность лица и странный, дикий, блуждающий взгляд. На обращаемые к ней вопросы она или вовсе не отвечала, или же отвечала что-то непонятное, смутное и совершенно не относящееся к делу.

— Она безумная, — говорили горожане друг другу. — Бедняжка все еще воображает, что находится у индейцев!

На запрос алькада, нет ли здесь в толпе кого-нибудь из родственников или друзей девушки, желающих взять ее и потом отвести к родным, выступила вперед молоденькая мещанка и сказала, что она знает бедняжку и готова взять ее на свое попечение.

С девушкой, то есть с молодой мещанкой, была старая женщина, может быть ее мать, и эти две женщины взяли сестру сиболеро и увели ее к себе в ближайшее пригородное селение, где обитало беднейшее население города. Миновав его, они вышли в открытое поле и, пройдя небольшим леском и глухой тропинкой, подошли к маленькому ранчо, где и остановились на отдых. Спустя несколько минут, к ранчо подъехала каррэта, запряженная парой волов, которыми правил пеон. Молоденькая мещанка усадила в каррэту сестру сиболеро и сама села рядом с ней, заботливо оправляя ее сиденье, окутывая ее своим reboso и называя самыми нежными, ласкательными именами.

Отъехав более мили от города по пустынной, мало езженной дороге, молодая мещанка увидела статного всадника на чистокровном мустанге, несшегося в том же направлении, что и они, словно желая нагнать каррэту.

Поравнявшись с последней, всадник крикнул вознице остановить волов; тогда стало ясно, что всадник этот — молодая знатная сеньорита, укутанная в грубое серапэ и скрывавшая свое нежное, красивое лицо под широкими полями громадного сомбреро. Она сидела на коне верхом по-мужски, как это, впрочем, вообще принято в Мексике.

— Ах, сеньорита, это вы?! — воскликнула молодая мещанка, — я не сразу узнала вас в этом странном наряде!

— Что ты, Иозефа, — проговорила она. — Да это же самый обычный костюм! Впрочем, и некоторые знакомые, которых я повстречала на пути, тоже не узнали меня… Pobrecita, как она должна была страдать!.. Я начинаю опасаться, что это правда, что мне говорили о ней! Santissima Virgen! Как она похожа! — видимо, забывшись, воскликнула молодая сеньорита, но, опомнившись, вдруг прервала себя на полуслове.

— Похожа, на кого похожа? — спросила простодушно Иозефа.

— На одного знакомого мне человека; не все ли равно! — отвечала ее госпожа и многозначительно взглянула на сидевшего к ней спиной пеона.

— Оставайся там до утра, — прошептала сеньорита, наклоняясь к самому уху Иозефы, — сегодня уж будет поздно возвращаться! Быть может, тебе удастся узнать что-нибудь, а рано утром приходи к богослужению, я буду в церкви. Если увидишь Антонио, передай ему это! — и сеньорита положила в руку девушки кольцо, украшенное большим дорогим бриллиантом. — Для кого это, знаешь? Только пусть он не знает, кто ему посылает это! А вот здесь деньги на твои расходы; часть их удели ей или же отдай матери, если только они согласятся принять; ведь, они погорели… Только, Бога ради, принеси мне какие-нибудь вести, дорогая Иозефа! Adios! Adios! — с последними словами сеньорита круто повернула своего коня и во весь опор ускакала по направлению к городу.

Хорошенькая маленькая Иозефа рада была остаться в долине хоть двое суток, а не только до утра: метис Антонио был ее сердечным другом, и она хотела непременно повидать его столько же для себя, сколько и для сеньориты. Да еще этот кошелек, полный денег, десятой части которых было бы за глаза, чтобы покрыть все ее расходы на поездки, — этот кошелек, если даже отдать половину его содержимого этой pobrecita или ее матери, был целым богатством для них!

И добродушная девушка еще заботливее укутала свою спутницу, предохраняя ее от резкого ветра и вечерней росы, и приказала пеону ехать скорее.

Глава 39
«Белый вождь». Майн Рид