Глава XXII

---

Гэтти сидела на передней части парома. Юдифь подошла к сестре и, подавив свое волнение, проговорила твердым и решительным голосом, пользуясь тем, что в эту минуту могикан и Вахта удалились на противоположную сторону ковчега:

— Сестрица, мне нужно поговорить с тобой о многом. Сядем в эту лодку и отплывем от ковчега: посторонние не должны слышать наших тайн.

— Пусть Генрих Марч распустит парус и уйдет вперед: мы останемся здесь.

— Хорошо! Останемся здесь, как ты этого хочешь, и пусть ковчег сдвинется с места. Приготовь лодку, а я скажу об этом Генриху Марчу.

Ковчег отошел саженей на тридцать вперед, а лодка остановилась на отмели.

— Смерть Томаса Гуттера, — начала Юдифь, — изменила всю нашу будущность. Пусть он не был нашим отцом, но мы тем не менее родные сестры, и нам следует оставаться в одном доме.

— Почем я знаю, Юдифь? Может-быть, тебе приятно было бы узнать, что я не родная твоя сестра.

— Нет, Гэтти, ты моя единственная сестра, но я рада, что Томас Гуттер не был нашим отцом!

— Пусть Томас Гуттер не отец наш, Юдифь, все же, я думаю, никто не будет оспаривать наших прав на его имение. Замок, лодки и ковчег, а также озеро с лесами попрежнему останутся в нашем полном распоряжении. Станем обе жить спокойно в этих местах; и никто, конечно, нам не помешает.

— Нет, сестрица, мы не можем жить здесь безопасно даже и тогда, когда не будет больше гуронов. Сам Томас Гуттер боялся иногда долго оставаться в своем замке. Мы должны, бедная Гэтти, оставить эти места и переселиться в колонию.

— Очень жаль, что ты так думаешь, Юдифь, — печально отвечала Гэтти. — Не люблю я колоний; там много злых людей. Но я очень люблю и эти деревья, и озеро, и ручей… Да и зачем покидать эти места? Ты прекрасна, Юдифь, и умна; скоро, конечно, будет у тебя муж, который станет защищать тебя, как жену, а меня, как свою сестру.

— О, если бы это могло случиться на самом деле, милая Гэтти! Эти леса были бы для меня дороже в тысячу раз, чем все поселения колонии. Не всегда я думала так, но теперь я это чувствую.

— Генрих Марч, сестрица, искренно любит тебя и с радостью готов жениться на тебе, я в этом уверена. Ну, а согласись сама, нет на свете человека храбрее и сильнее Генриха Марча.

— Марч никогда не будет моим мужем, и мы уже объяснились с ним по этому поводу. Есть другой… Но зачем прежде времени рассуждать об этом? Старый сундук теперь наша собственность, и мы имеем право разобрать все вещи. В этом сундуке, я уверена, есть бумаги, где подробно говорится о нашем отце…

— Хорошо, Юдифь, делай, что тебе угодно! Но кто же этот человек, которого ты предпочитаешь Генриху Марчу?

— Что ты думаешь о Зверобое, милая Гэтти? — спросила Юдифь, наклонившись к своей сестре.

— О Зверобое? — повторила Гэтти, с изумлением подняв глаза на сестру. — Как это пришло тебе в голову, Юдифь? Зверобой совсем не красавец и вовсе не достоин иметь такую жену, как ты.

— Зверобой не безобразен, Гэтти, и притом ты должна знать, что красота — не главное качество человека. Генрих Марч уезжает от нас сегодня вечером, и я жалею только о том, что он шатался без всякой пользы по этим местам.

— Вот этого, признаться, я давно боялась, сестрица. Да как же это так?

— Пусть его идет на все четыре стороны, и чем скорее, тем лучше, но нам не следует оставаться в этих местах. Впрочем, я постараюсь прежде всего увидеться со Зверобоем, и потом, может-быть, наша будущность определится сама собою. Но вот солнце закатывается, и ковчег уже далеко. Давай грести как можно скорее и потолкуем с нашими друзьями. В эту же ночь я открою сундук, и завтра мы увидим, что нужно делать. Все сокровища теперь в наших руках, и выкуп Зверобоя, я надеюсь, не будет стоить больших хлопот. Когда он получит свободу, все недоразумения между нами будут решены в один час.

Лодка, управляемая старшею сестрою, медленно отошла от «фамильного склепа». Гэтти сидела молча, погруженная в раздумье, и было видно, что какая-то волнующая мысль озабочивала ее.

— Не знаю, сестрица, что ты разумеешь под нашей будущностью? — спросила она наконец.

— Это слово, сестрица, в общем смысле означает все, что может с нами случиться. Но что это за лодка позади нашего дома? Теперь ее не видно, но за минуту перед этим я очень хорошо разглядела ее за палисадом.

— Я уже давно заметила эту лодку, — отвечала Гэтти спокойно, так как гуроны не внушали ей никаких опасений. — В лодке один только человек, и он едет, очевидно, из лагеря гуронов. Этот человек, как мне кажется, Зверобой.

— Как Зверобой! — вскричала Юдифь с необыкновенною живостью. — Этого быть не может! Зверобой в плену у ирокезов, и я думала о средствах возвратить ему свободу. Почему ты думаешь, что это он?

— Посмотри сама, сестрица: лодка теперь показалась из-за палисадов.

Гэтти не обманывалась. Легкий челнок, обогнув палисады замка, медленно приближался к ковчегу, где уже собирались встретить этого неожиданного посетителя. Один взгляд убедил Юдифь, что ее сестра говорила правду. Зверобой ехал спокойно, и в его движениях не было видно никакой тревоги. Это очень озадачило Юдифь: человек, вырвавшийся насильно от врагов, употреблял бы все усилия, чтоб ускорить ход своего челнока. Сумерки уже уступили место ночи, и почти нельзя было различать предметов на берегу, но отблеск последних лучей заходившего солнца еще освещал середину озера. Древесные пни, образующие стены замка и ковчега, окрасились пурпуровою краской, представлявшей чудный контраст с возрастающим мраком. Юдифь и ее сестра направили свой челнок навстречу Зверобою и догнали его прежде, чем он доплыл до ковчега.

— Вы прибыли к нам, Зверобой, в такую минуту, когда ваше присутствие особенно необходимо, — сказала Юдифь, приближаясь к нему на лодке. — Страшен был для нас этот день и невыносимо грустен; но ваше возвращение избавит нас, по крайней мере, от дальнейших несчастий. Как это удалось вам спастись от дикарей? Неужели они сжалились над вами, или вы освободились как-нибудь своею собственною ловкостью?

— Ни то, ни другое, Юдифь, и догадки ваши ошибочны. Минги останутся мингами, и не думайте, что природа их была способна измениться. Не было примеров, чтобы они давали пощаду какому-нибудь пленнику, и я не был исключением. Обмануть их хитростью можно, и мы это доказали с Чингачгуком, когда выручали его невесту, но это могло случиться рдин только раз, и теперь они держат ухо востро.

— Но как же вы очутились здесь, Зверобой, если вам не удалось самому вырваться из рук этих дикарей?

— Вопрос очень естественный с вашей стороны, и вы очаровательно предлагаете его. Удивительно, как вы хороши в этот вечер, Юдифь! Чингачгук прозвал вас Дикой Розой, и я нахожу, что вы можете навсегда утвердить за собою это имя. Ну, а что касается этих мингов, то теперь они все перебесились после потерь в последней схватке и готовы растерзать без всякой пощады всех, в ком подозревают английскую кровь. Я даже уверен, что они не пощадят и голландца.

— Они убили моего отца, — сказала Гэтти, — и это, быть-может, утолило их жажду человеческой крови.

— Знаю я всю эту историю, очень подробно знаю. Что же прикажете делать? Человеческая жизнь подвержена на каждом шагу разным случайностям, и благоразумие требует быть готовым ко всему на свете.

— Все это так, Зверобой, но вы еще не объяснили, каким образом очутились здесь.

— Тут объяснять нечего: я просто в отпуску.

— В отпуску! Что это такое? Я понимаю это слово в устах солдата, но совсем не знаю, что оно значит в устах пленника.

— Смысл этого слова один и тот же во всех случаях, Юдифь. Человек в отпуску, раз ему дано разрешение оставить лагерь или гарнизон на известный, определенный срок. По истечении этого срока он должен воротиться вновь или для того, чтобы опять носить ружье на своих плечах, или вытерпеть пытку и лишиться жизни, смотря по тому, разумеется, солдат он или пленник. Ну, а так как я пленник, то вы понимаете, что меня ожидает впереди судьба пленного человека.

— Неужели гуроны отпустили вас одного, без караула и без всяких шпионов?

— Как видите.

— Какое же у них ручательство, что вы воротитесь назад?

— Мое слово. Поверьте, они были бы величайшими глупцами, если бы отпустили меня без честного слова, потому что в этом случае я вовсе не был бы обязан воротиться к ним на дьявольскую пытку. Я просто положил бы карабин на плечо да и марш в делаварские деревни. Но теперь не то. Они так же, как и вы, понимают, что значит для меня честное слово. Вот почему я покинул их лагерь без всякого караула.

— Так неужели вы имеете безрассудное и опасное намерение осудить себя на самоубийство?

— Что вы говорите, Юдифь?

— Я вас спрашиваю: неужели вы думаете, что можно отдать себя во власть неумолимых врагов, сдержав данное им обещание?

Зверобой посмотрел с неудовольствием на молодую девушку, но через минуту лицо его совсем прояснилось. Он улыбнулся и сказал:

— Ну да, Юдифь, теперь я вас понимаю. Вы думаете, что Скорый Гэрри и Чингачгук помешают мне выполнить мой долг. Но, я вижу, вы еще совсем не знаете людей. Могикан всего менее способен отвращать кого бы то ни было от исполнения обязанностей, а что касается Генриха Марча, то он думает только о себе, и ему нет никакого дела до других людей. Нет, Юдифь, не беспокойтесь: никто не станет меня удерживать от возвращения в ирокезский лагерь, а если бы сверх чаяния встретились какие-нибудь препятствия, то поверьте, что я сумею их преодолеть.

Юдифь молчала. Все ее чувства, как влюбленной женщины, взволновались при мысли об ужасной судьбе, которая угрожала ее возлюбленному, но, с другой стороны, она не могла не удивляться необыкновенной честности молодого охотника, считавшего свое высокое самоотвержение простым долгом. Понимая, что все убеждения будут бесполезны, она хотела, по крайней мере, узнать все подробности, чтобы сообразно с ними установить свое собственное поведение.

— Когда же срок, вашему отпуску, Зверобой? — спросила Юдифь, когда обе лодки медленно приблизились к ковчегу.

— Завтра в полдень, минута в минуту, и вы хорошо понимаете, что я не имею ни малейшего желания ускорить этот срок. Ирокезы начинают бояться гарнизона из крепости, поэтому отпустили меня на самое короткое время. Решено между ними, что пытка моя начнется завтра при заходе солнца, и потом с наступлением ночи они оставят эти места.

Эти слова были произнесены торжественным тоном, как-будто мысль о неизбежной смерти невольно тревожила его. Юдифь затрепетала.

— Стало-быть, они твердо решили мстить за понесенные потери? — спросила она слабым голосом.

— Да, если только я могу судить о их намерениях по внешним признакам. Кажется, впрочем, они не думают, что я угадываю их планы; но человек, проживший долго между краснокожими, понимает очень хорошо все мысли и чувства индейцев. Все старухи пришли в бешенство после похищения Вахты, а вчерашнее убийство взволновало весь лагерь. Моя грудь ответит за все, и нет сомнения, что ужасная пытка будет произведена торжественно при полном собрании всех мужчин и женщин. Я рад, по крайней мере, что Великий Змей и Вахта теперь совершенно в безопасности.

— Однако, срок довольно длинный, Зверобой, и, может-быть, они переменят свои намерения.

— Не думаю. Индеец — всегда индеец, и не в его натуре откладывать или изменять свои планы. Жажда мщения свойственна всем краснокожим, не исключая даже делаваров, несмотря на их постоянные сношения с белыми людьми. К тому же гуроны упрекают меня за смерть храбрейшего из своих воинов, и потому мне нечего ожидать от них пощады или милости. Но вы рассуждаете со мной только о моих делах, Юдифь, тогда как вам самой при настоящих обстоятельствах слишком необходимы дружеские советы. Ну, что, старый Том опущен в озеро?

— Да, мы только-что его похоронили. Вы правы, Зверобой: дружеские советы для нас слишком необходимы, и единственный друг наш — вы. Генрих Марч скоро уедет, и после его отъезда, я надеюсь, вы уделите мне один час для того, чтобы поговорить с вами. Гэтти и я не знаем, что нам делать.

— Это очень естественно после таких печальных, и совсем неожиданных ударов. Но вот уж и ковчег. Мы потом еще поговорим об этом.

---

Глава 22. «Зверобой» Ф. Купер

« Глава 21

Глава 23 »