9. Коростель С. Аксаков

Коростель

Может быть, покажется странным причисление коростеля к разряду степной, или полевой, дичи, потому что главнейшее его местопребывание — луга, поросшие изредка кустами, не только лежащие в соседстве болот, но и сами иногда довольно мокрые; все это справедливо: точно, там дергуны живут с весны и там выводят детей, но зато сейчас с молодыми перебираются они в хлеба, потом в травянистые межи и залежи и, наконец, в лесные опушки. Итак, куда причислить коростеля? Не составлять же для него особого отдела болотисто-луговой дичи? Да и это будет неверно. В болотах же, где он также иногда держится, есть свой коростель, постоянно в них живущий, — погоныш, о котором я уже говорил.

Коростель — названье охотничье и книжное; дергун, дергач — вот русские народные имена. Городская и особенно столичная публика мало знает коростеля; но зато все деревенские жители, от мала до велика, вдоволь наслушались его неугомонных криков. Но как приятны весной и летом эти неблагозвучные хриплые звуки, особенно когда они впервые начнут раздаваться, что, впрочем, никогда не бывает рано; довольно поднявшаяся трава и зазеленевшие кусты — вот необходимое условие для дергуновой песни, поистине похожей на какое-то однообразное дерганье.

Коростель немного больше перепелки объемом своего тела, только несколько длиннее станом, но при первом взгляде кажется гораздо ее больше; причиною тому длинная шея, длинные ноги и перья. Несмотря на то, все устройство его членов также чисто куриное. Коростель покрыт перьями красно-бурого цвета, с небольшими, продолговатыми, темными полосками или пестринками; крылья у него гораздо краснее; по всей спине лежат длинные перья, темноватые посредине и с светло-коричневыми обводками по краям; брюшко гораздо светлее, зоб отливает каким-то слегка сизым глянцем, нос обыкновенного рогового, а ноги светло-костяного цвета, подбой крыльев красный, на боках, под ними, перышки пестрые. Эта пестрота простирается к хвосту и даже на верхние части ног, покрытые мелкими перышками; хвост коротенький, также пестрый. Полетом своим он отличается от всех птиц: зад у него всегда висит, как будто он подстрелен, отчего дергун держится на лету не горизонтально, а точно едет по воздуху, почти стоймя; притом он имеет ту особенность, что, взлетев, не старается держаться против ветра, как все другие птицы, но охотно летит по ветру, отчего перья его заворачиваются и он кажется каким-то косматым. Впрочем, может быть, это охота невольная и он летит по ветру вследствие устройства своих небольших крыльев, слабости сил и полета, который всегда наводил на меня сомнение: как может эта птичка, так тяжело, неловко и плохо летающая, переноситься через огромное пространство и даже через море, чтобы провесть зиму в теплом климате? Притом никто не видывал коростелей не только прилетными или отлетными станицами, но двух или трех вместе: весной они появляются поодиночке и осенью пропадают так же. Как не подумать, что коростели забиваются осенью в какие-нибудь лесные трущобы и проводят зиму в состоянии оцепенения, как, например, коршуны, которых находят в дуплах замерзшими, жесткими как дерево и которые, оттаяв в тепле, оживают, что я видал сам. Между тем отлет коростелей не подвержен сомнению.

Возвращаюсь к описанию коростеля. Летает он плохо, зато бегает удивительно проворно и неутомимо. Если собака причует его в большой траве, то дергун, надеясь больше на свои ноги, чем на крылья, не скоро поднимется, он измучит охотника, особенно в жаркое время. Чем собака лучше дрессирована, чем крепче у ней стойка, тем труднее ей поднять коростеля: почуяв близко дичь, издающую из себя особенно сильный запах, отчего всякая собака ищет по коростелю необыкновенно горячо, она сейчас делает стойку, а коростель, как будто с намерением приостановясь на минуту, пускается бежать во все лопатки. Покуда охотник успеет сказать пыль и собака подойти или броситься к тому месту, где сидела птица, коростель убежит за десять, за двадцать сажен; снова начнет искать собака по горячему следу, снова сделает стойку, и опять повторится та же проделка; собака разгорячится и начнет преследовать прыжками беспрестанно ее обманывающего дергуна и, наконец, спугнет его; но это чрезвычайно портит собаку. Вот почему охотники не дают молодой хорошей собаке искать по коростелям и вот почему бьют их не так много; впрочем, для старой, твердо дрессированной собаки приискиванье коростелей безвредно, особенно для имеющей верхнее чутье; она, не утомляя себя разбираньем и беганьем по перепутанным, бесконечным дергуновым следам, поведет охотника скоро и прямо к нему, и он принужден будет подняться. На местах, поросших невысокою и негустою травою, коростели подымаются гораздо скорее, потому что боятся подпускать собаку к себе слишком близко. Но вот странность: мне и другим охотникам часто случалось спугивать дергунов неожиданно, без собаки, ходя совсем не за ними и даже в большой траве; кажется, им было бы очень легко спрятаться или убежать.

Всего замечательнее в коростеле — его голос, или крик, доставляющий ему общенародную известность. Этот крик очень похож на слог дерг, дерг, дерг, повторяемый им иногда до пятнадцати раз сряду. В хриплых звуках этого крика есть какая-то горячность и задорность. Прислушиваясь внимательно, сейчас почувствуешь, что это не просто спокойный голос или пенье птицы, а крик страсти. Этот крик имеет еще ту особенность, что в одно время слышится в разных направлениях и расстояниях; сначала я думал, что кричат несколько коростелей вдруг, но впоследствии имел случай убедиться, что кричит один и тот же коростель. Я увидел своими глазами причину, от которой происходит этот обман: коростель кричит, как бешеный, с неистовством, с надсадой, вытягивая шею, подаваясь вперед всем телом при каждом вскрикиванье, как будто наскакивая на что-то, и беспрестанно повертываясь на одном месте в разные стороны, отчего и происходит разность в силе и близости крика. Как скоро коростель крикнет, отвернувшись головой в противоположную сторону, крик покажется гораздо дальше, и наоборот. Притом коростель, прокричав раз с десять или более, сейчас начинает бегать взад и вперед и, отбежав на сажень или на две, опять начинает кричать, следственно беспрестанно переменяет место. Различия в полноте и силе голоса коростеля, которое замечается у перепелов, я не находил, но есть разница в числе криков, или ударов. Из всего вышесказанного я заключаю, что крики коростеля не что иное, как призыванье самки и выражение собственного чувства сладострастия. Много хлопотал я, чтоб все это узнать поближе и поподробнее, но при всех моих стараниях никак не мог подглядеть их совокупления, потому что в траве и в кустах ничего разглядеть нельзя, несмотря на довольно сильную зрительную трубку, которою я вооружался в своих наблюдениях. Мне сказывал крестьянин, что однажды он спал в кустах и, проснувшись, увидел, что недалеко от него дергун совокуплялся с дергунихой самым обыкновенным порядком, после чего самка, отряхнувшись, убежала, а самец, немного погодя, начал кричать. Это подтверждает мое предположение, что коростель криком зовет самку, которая или к нему прибежит, или подаст ему от себя голос, как перепелка: голоса этого, впрочем, никто из охотников не слыхивал. — Несмотря на неопределенность и неполноту этих сведений, можно вывести следующие заключения: 1) коростели не разбиваются на пары; 2) не имеют токов; 3) совокупление происходит случайно с разными самками и 4) самец не разделяет с самкою забот о выводе детей.

Близкое знакомство с коростелями увлекло меня несколько вперед; но я возвращаюсь к принятому мною порядку. Я уже сказал, что никто не видал прилета коростелей. Судя по времени начала их крика, можно подумать, что коростели появляются очень поздно, но это будет заключение ошибочное: коростели прилетают едва ли позднее дупельшнепов, только не выбегают на открытые места, потому что еще нет на них травы, а прячутся в чаще кустов, в самых корнях, в густых уремах, иногда очень мокрых, куда в это время года незачем лазить охотнику. Я догадывался об этом давно по горячему поиску собаки, даже видал что-то, взлетавшее в кустах, и по красноте перьев думал, что это вальдшнепы, но потом убедился, что это были коростели; я убивал их в исходе апреля, а кричать начинают они в исходе мая. В это же последнее время два раза случилось мне найти гнезда коростелей, тщательно свитые из сухой травы и устроенные весьма скрытно в непроходимой чаще кустов, растущих на опушке уремы. Яиц я не находил более десяти, но, говорят, их бывает до пятнадцати, чему я не совсем верю, потому что в последнем случае коростели были бы многочисленнее; яички маленькие, несколько продолговатой формы, беловато-сизого цвета, покрыты красивыми коричневыми крапинками. На гнезде сидит одна самка; коростелята выводятся очень мелки и покрыты черным, как уголь, пухом, скоро оставляют гнездо и бегают с большим проворством. Вообще и гнезда и выводки коростелей попадаются очень редко. Как скоро немного подрастут молодые, матка уводит их в хлебные поля, и с этого времени до поздней осени я уже не нахаживал молодых коростелей выводками, а всегда поодиночке. Самцы и вообще коростели холостые остаются около лугов даже тогда, когда их скосят, перемещаясь на время в соседние поля, залежи и не очень мокрые болота или опушки уремы. Коростели перестают кричать ранее перепелов: в половине июля. Не знаю, когда спят дергуны? Они кричат и день и ночь, преимущественно по зарям, которые, именно в это время года, одна с другою сходятся: вероятно, они дремлют около полдён.

Собственно за одними коростелями охоты нет; они попадаются между другой дичью: в лугах — между дупелями и болотными куликами, в поле — между перепелками и в мелких перелесках — между молодыми тетеревами. Коростелей никогда не убьешь много: десяток в одно поле — это самое большое число. Во-первых, они не так многочисленны, и, во-вторых, подымать их тяжело и для собаки и для охотника.

Я описал полет коростелей, и потому нетрудно заключить, что стрельба их весьма легка: к ружью они слабы, и для них очень достаточно мелкой бекасиной дроби. По большей части они поднимаются так близко и всегда летят так медленно, что их надобно выпускать в меру. Молодые, горячие охотники, забывающие это необходимое правило, нередко разбивают вдребезги коростеля или дают промах, что бывает очень досадно и что (надо признаться) случалось со мной. В кустах и около кустов стрелять коростеля труднее: он сейчас завернет за куст, сквозь который, когда он одет зелеными листьями, птицы не видно и убить ее невозможно.

Весною и летом, до исхода июля, коростели довольно худы, но с перемещением в поля очень скоро так жиреют, что к концу августа буквально заплывают салом, и в это время коростель имеет отличный вкус, потому что жир его не так приторен, как перепелиный. Впрочем, коростели всегда недурны. В болотных лугах они питаются всякою дрянью, то есть всякими насекомыми, а в полях кушают чистый хлеб и созревшие семена некоторых трав, так же очень питательные. Весь август бьются коростели около хлебных полей, укрываясь — в свободное от приискиванья корма полдневное время — в широких травянистых межах, поросших мелким полевым кустарником: это любимое их местопребывание, но за неимением его держатся в соседственных залежах, долочках с мелким лесом и в лесных опушках, куда перебираются уже окончательно перед отлетом, или, вернее сказать, перед своим пропаданьем. Я нахаживал коростелей до 10 сентября и, признаюсь, тогда считал их дорогою добычею.

Коростелей вместе с перепелками травят ястребами, но нельзя сказать, чтобы всякий ястреб брал коростеля, и по весьма смешной причине: как скоро ястреб станет догонять коростеля и распустит на него свои когти, последний сильно закричит; этот крик похож на щекотанье сороки или огрызанье хорька. Если в первый раз ястреб испугается и пролетит мимо, то уже никогда не станет брать коростелей. Разумеется, это случается с ястребами молодыми, гнездарями (вынутыми из гнезд и выкормленными в клетке), а старые, или слетки, уже заловившие на воле, не испугаются коростелиного щекотанья. Иногда берет их и жадный гнездарь, уже много ловивший до встречи с коростелем.

Разряд 3. Дичь степная, или полевая. 9. Коростель
«Записки ружейного охотника Оренбургской губернии» С. Аксакова.