IX. Изготовление стекла

---

Скоро погода изменилась. Было полнолуние, и все время стояла невыносимая жара. 2 марта гроза разразилась со страшной силой. Ветер задул с востока, и град, словно картечь, сыпал прямо в фасад Гранитного дворца. Надо было наглухо запереть двери и оконные ставни, ибо в противном случае могло затопить комнаты.

Пенкроф, увидев падающие градины, из которых некоторые достигали величины голубиного яйца, так и ахнул: его засеянное поле подвергалось весьма серьезной опасности!

Он тотчас же побежал к пашне, где колосья уже начинали высовывать свои маленькие зеленые головки, и при помощи плотной парусины укрыл будущую жатву. Его самого в это время, разумеется, порядочно побило градом, но он на это не жаловался.

Буря продолжалась восемь дней. В промежутке между двумя грозами слышались глухие раскаты за пределами горизонта, затем гроза опять начинала бушевать с новой яростью. Небо было словно залито электрическим светом; удары молнии поразили много деревьев, в том числе и огромную сосну, возвышавшуюся близ озера на лесной опушке. Два или три раза электрические стрелы упали на песчаный берег, причем песок плавился и превращался в стеклянную массу. Во время осмотра этих следов молнии Смиту пришло на ум, что следует снабдить оконные отверстия толстыми и прочными стеклами, которые могли бы защитить колонистов от ветра, дождя и града.

Колонисты воспользовались непогодой для занятий внутри Гранитного дворца, где помещение с каждым днем улучшалось. Смит устроил токарный станок, на котором можно было выточить некоторые кухонные принадлежности, а также ряд необходимых мелких предметов, и особенно пуговицы, в которых колонисты сильно нуждались. Всюду пилили, строгали, точили, и вообще, за все время непогоды только и слышно было что стук инструментов и шум токарного станка.

Дядюшка Юп тоже не был забыт: ему отвели особую комнату, близ общей кладовой, похожую на каюту, с койкой, где всегда была мягкая подстилка, и Юп был совершенно доволен. Впрочем, Юп больше всего любил возиться с кастрюлями и постоянно хлопотал на кухне.

— С Юпом у нас никогда не бывает разногласий, — часто говаривал Пенкроф, — никогда никаких недоразумений! Каков слуга-то, Наб, каков!

— Мой ученик, — ответил Наб, — скоро меня совсем за пояс заткнет!

— Ну нет, не заткнет, — отвечал, смеясь, моряк, — потому что ты, Наб, все-таки умеешь говорить, а ведь он до этого никогда не дойдет.

Можно сказать, что Юпу теперь только недоставало дара слова. В расторопности, ловкости и усердии он мог бы поспорить с кем угодно. Он выбивал пыль из одежды, держал на огне вертел, подметал комнаты, накрывал на стол и подавал кушанья, укладывал дрова и — что особенно приводило Пенкрофа в восхищение — никогда не ложился спать, не приготовив как следует постели достойному моряку.

Что касается здоровья членов колонии, двуногих или четвероногих, двуруких или четвероруких, то оно было вполне удовлетворительно. Проводя бо́льшую часть времени на свежем воздухе, в этом умеренном поясе, работая с утра до вечера головой и руками, они не могли и думать, что кто-нибудь из них когда-либо заболеет.

Все чувствовали себя отлично. Герберт в течение этого года вырос на два дюйма. Он сильно возмужал и обещал быть очень красивым молодым человеком. Он пользовался всякой свободной минутой после ежедневных работ, чтобы чему-нибудь научиться, читал книги, найденные в ящике, и после практических уроков, которые давала ему трудовая жизнь, занимался со Смитом различными науками, а со Спилеттом — изучением языков. Оба учителя очень его любили и с удовольствием заботились о его образовании.

Смит решил передать мальчику все свои знания, научить его всему, что он сам знал, и Герберт отлично усваивал уроки своего профессора.

«Если я умру, — думал Смит, — он меня заменит!»

Буря прекратилась к 9 марта, но небо было затянуто облаками в течение всего месяца. Атмосфера, сильно возмущенная электрическими сотрясениями, не могла обрести прежнюю ясность и чистоту: почти все время то шли дожди, то поднимались густые туманы, за исключением трех или четырех отличных дней, благоприятных для экскурсий.

В это время самка онагра произвела на свет прекрасного детеныша. На скотном дворе тоже появилось некоторое приращение к стаду муфлонов, и под навесами уже блеяло много ягнят, к великой радости Наба и Герберта, которые тотчас же завели себе любимцев среди новорожденных.

Колонисты сделали попытку приручить пекари, и попытка эта вполне удалась. Около птичьего двора был устроен хлев, где скоро появилось много поросят, которые заботами Наба начинали, по выражению Спилетта, цивилизовываться, то есть жиреть. Дядюшка Юп, на котором лежала обязанность каждый день приносить им пищу, добросовестно исполнял свое дело. Случалось иногда, что он потешался над своими маленькими питомцами, таскал их за хвост, но он делал это ради шутки, а не со злости, потому что их крошечные крючковатые хвостики забавляли его, как какая-нибудь игрушка, а он, как дитя, любил играть.

Однажды, в марте же, Пенкроф, разговаривая со Смитом, напомнил ему об одном обещании, которое тот еще не успел исполнить.

— Вы как-то говорили про аппарат, который заменил бы собой длинную лестницу Гранитного дворца…

— А, вы говорите о подъемнике?

— Подъемник там, или как хотите его называйте, — отвечал моряк. — Дело не в названии, а в том, чтобы аппарат ваш мог поднимать…

— Это очень легко устроить, Пенкроф, но я не знаю, стоит ли.

— Разумеется, стоит, господин Смит. У нас теперь есть все необходимое, и мы можем немножко подумать и об удобствах. Для нас лично это, если хотите, будет роскошь, но для грузов — необходимо. По длинной лестнице вовсе не легко взбираться, когда за спиной большая тяжесть!

— В таком случае, Пенкроф, мы попытаемся вас удовлетворить.

— Но ведь у вас нет никакой машины.

— Мы устроим машину.

— Паровую?

— Нет, водяную.

Надо было только увеличить напор небольшой струи, проведенной из озера внутрь Гранитного дворца. Отверстие, проделанное между камнями и травами на верхней оконечности водного спуска, расширили, и таким образом у основания стока образовался значительный водопад; излишек его воды выливался через внутренний колодец. Внизу этого водопада Смит установил колесо с лопатками; это колесо снаружи соединялось с другим колесом, на которое наматывалась толстая веревка, поддерживавшая легкую ивовую корзину.

Таким образом, при помощи длинной веревки, свисавшей до самого основания гранитных стен и позволявшей по желанию включать и выключать гидравлический двигатель, можно было подниматься в корзине до самой двери.

17 марта подъемник в первый раз был приведен в действие, к великому удовольствию всей маленькой колонии. С этого дня все тяжести: дрова, уголь, всевозможная провизия — и сами колонисты поднимались наверх посредством машины. Особенно рад был Топ: он не умел, да и не мог уметь, с ловкостью Юпа взбираться по ступенькам лестницы и чаще всего поднимался в Гранитный дворец на спине Наба.

В это же время Смит задумал изготовить стекло, и ему прежде всего пришлось приспособить старую гончарную печь для этого нового назначения.

Что касается веществ, входящих в состав обыкновенного стекла, то они следующие: песок, известь и угле-натриевая или серно-натриевая соль. Песка можно было набрать на берегу, известь — получить из мела, соду — из золы морских растений (а из соды — угленатриевую и серно-натриевую соли), серную кислоту — из колчеданов; наконец, вдоволь было каменного угля.

Одним из самых важных затруднений было устройство «палки», то есть железной трубки, длиной от пяти до шести футов, на один конец которой набирается расплавленная смесь вышеозначенных веществ. Но при помощи длинной и тонкой железной полосы, которую свернули и сковали наподобие ружейного ствола, Пенкрофу удалось сделать и палку.

28 марта печь была сильно нагрета. Смесь, которая была уложена в тигли (горшки) из огнеупорной глины, состояла из ста частей песка, тридцати пяти частей извести, сорока частей серно-натриевой соли и двух или трех частей угля. Когда под влиянием высокой температуры смесь прокалилась и перешла в жидкое или, скорее, тестообразное состояние, Смит зачерпнул трубкой некоторое количество этого «теста». Затем он начал вертеть его то в одну, то в другую сторону на предварительно установленной металлической доске и таким образом старался придать тестообразной массе форму, удобную для выдувания стекла. После этого инженер передал трубку Герберту, приказывая ему дуть с другого конца.

— Так дуть, как выдувают мыльные пузыри?

— Да, совершенно так.

Герберт вложил в рот конец трубки и, ни на минуту не переставая ее вертеть, дул так усердно, что стеклообразный комок заметно увеличился. К этому комку присоединили еще некоторое количество расплавленной массы, и таким образом скоро образовался пузырь или шар, имевший фут в диаметре. Тогда Смит снова взял трубку у Герберта и, раскачивая ее наподобие часового маятника, дал этому тягучему пузырю удлиниться.

Получился цилиндр, оканчивавшийся двумя колпачками, которые было весьма легко отрезать острой железной пластинкой, смоченной в холодной воде; затем совершенно таким же способом цилиндр был разрезан по длине. После вторичного нагревания, вследствие которого он получил прежнюю мягкость, его раскатали на доске деревянной скалкой.

Так получилось первое оконное стекло. Скоро рамы Гранитного дворца были снабжены стеклами, быть может не совсем бесцветными, но достаточно прозрачными.

Что касается стеклянной посуды, как то: стаканов, бутылок и прочего, то это была скорее забавная, чем трудная работа. Притом колонисты вообще не гонялись за изяществом, а довольствовались тем, что выдувалось из трубки.

Пенкроф тоже попросил позволения «подуть», но он дул так сильно, что изделия принимали самые фантастические формы. Это приводило моряка в восхищение.

Однажды во время охоты Смит и Герберт забрели в лес Дальнего Запада, и, как всегда, мальчик забрасывал инженера тысячами вопросов, на которые тот отвечал с большой готовностью. Но от охоты, как и от всякого другого занятия, если к нему относиться небрежно, нельзя ожидать никакого толка. И так как Смит не был охотником, а Герберт в этот день говорил больше о физике и химии, то много кенгуру и свинок остались целы. День подходил к концу, и охотники рисковали вернуться с пустыми руками, как вдруг Герберт радостно воскликнул:

— Ах! Господин Сайрес, видите это дерево?

И он указал скорее на куст, чем на дерево, потому что оно состояло из простого стебля, покрытого чешуйчатой корой, с листьями, исполосованными маленькими параллельными жилками.

— Какое же это дерево? Оно похоже на небольшую пальму, — сказал Смит.

— Это cycas revoluta! Я видел рисунок в нашей Энциклопедии естественных наук.

— Но я не вижу никакого плода на этом кусте.

— Плодов нет, — ответил Герберт, — но в его стволе находится мука, которая может заменить нам всякую другую!

— Так это нечто вроде хлебного дерева?

— Да, это саговая пальма.

— Ну, мальчик мой, — ответил Смит, — ты сделал весьма важное открытие! Пока созреет наша пшеница, мы сможем питаться этой мукой. За дело, Герберт, и дай бог, чтобы ты не ошибся!

Смит и Герберт, заметив хорошенько часть леса, где произрастало дерево, обозначили дорогу различными зарубками.

На другой день колонисты отправились за мукой. Пенкроф, все более и более восторгавшийся своим островом, сказал инженеру:

— Верите ли вы, господин Сайрес, что существуют острова для потерпевших крушение?

— Что вы хотите этим сказать, Пенкроф?

— Я хочу сказать, что есть острова, которые нарочно приготовлены для приюта потерпевших крушение и на которых бедняги могут всегда выпутаться из беды!

— Может, и есть, — улыбаясь, отвечал Смит.

— Не «может быть», а наверняка есть, и наш Линкольн, разумеется, такой и есть!

Колонисты вернулись с целыми охапками стволов саговой пальмы. Инженер устроил пресс для выжимания слизистого сока, примешанного к крахмалистому веществу, и таким образом добыл порядочное количество муки, которая в руках Наба превратилась в пироги и пудинги. Конечно, хлеб из такой муки был не то что из пшеничной, но все же на него похож.

Самка онагра, козы и овцы скотного двора начали ежедневно давать молоко для колонии. На скотный двор устраивались весьма частые поездки в повозке, точнее, в заменявшей ее легкой одноколке. Когда эта поездка выпадала на долю Пенкрофа, он брал Юпа и заставлял его править онагром, что обезьяна исполняла с большим искусством и даже грацией.

— Ах ты, шут гороховый! — говорил Пенкроф, смеясь. — Ишь как помахивает кнутом! Точно век ездил в кучерах!..

Итак, все процветало на скотном дворе, в птичнике и в Гранитном дворце, и, если бы колонисты не были заброшены так далеко от родины, они не могли бы ни на что пожаловаться.

Впрочем, они так привыкли к острову, так хорошо устроились на нем, что не без сожаления покинули бы свой гостеприимный уголок.

А все-таки любовь к родине всегда остается в человеке, и, если бы какое-нибудь судно вдруг показалось на горизонте, колонисты начали бы давать сигналы, привлекли его внимание и уехали бы!.. Но в ожидании отъезда они жили счастливо и скорее боялись, чем желали какого-нибудь происшествия, которое нарушило бы мирное течение их жизни.

Но когда и кто мог похвалиться постоянством счастья? Когда и кто избегал превратностей судьбы?

Воскресенье 1 апреля, первый день Пасхи, Смит и его товарищи решили посвятить отдыху. Погода стояла чудная. После обеда все собрались в беседке на окраине плато Дальнего Вида и глядели на темневший горизонт моря. Наб подал несколько чашек настоя из бузинных ягод, заменявших кофе. Толковали об острове, о его положении в Тихом океане, вдали от всякой земли, как вдруг Спилетт спросил:

— Что, любезный Сайрес, определяли вы положение острова, после того как в ящике был найден секстант?

— Нет, — ответил Смит, — не определял.

— А это, может быть, не мешало бы сделать. Теперь у нас имеется инструмент несравненно точнее того, который вы тогда сами придумали.

— Да к чему ж определять? — спросил Пенкроф. — Остров хорош и там, где он есть!

— Конечно, — возразил Спилетт, — но могло случиться, что несовершенство инструментов помешало произвести верные наблюдения, и теперь, имея точный инструмент, это легко проверить.

— Ваша правда, любезный Спилетт, — ответил Смит, — я раньше должен был подумать об этой проверке, хотя если я и сделал ошибку, то она, во всяком случае, не должна превосходить пяти градусов как в широте, так и в долготе.

— Почем знать? — возразил Спилетт. — А может, мы находимся гораздо ближе к какой-нибудь обитаемой земле?

— Завтра мы это узнаем, — ответил Смит.

— Ладно! — сказал Пенкроф. — Господин Смит такой искусный наблюдатель, что не ошибется: коли остров Линкольна не тронулся с места, так он стоит там, где его раз уже поставили!

— Посмотрим.

На другой день Смит произвел при помощи секстанта наблюдения, и вот какие получились результаты из его вычислений.

По первым его наблюдениям положение острова Линкольна определялось такими данными: от ста пятидесяти до ста пятидесяти пяти градусов западной долготы; от тридцати до тридцати пяти градусов южной широты.

По вторым, точным наблюдениям: сто пятьдесят градусов тридцать одна минута западной долготы; тридцать четыре градуса пятьдесят семь минут южной широты.

— Теперь, — сказал Спилетт, — так как, кроме секстанта, у нас есть и атлас, мы посмотрим точное место острова Линкольна.

Развернули карту Тихого океана. Смит, с циркулем в руке, приготовился к определению положения острова, но вдруг воскликнул:

— В этой части Тихого океана есть остров!

— Остров? — крикнул Пенкроф.

— Разумеется, наш остров? — спросил Спилетт.

— Нет, не наш, — ответил Смит. — Этот остров находится на сто пятьдесят третьем градусе долготы и тридцать седьмом градусе одиннадцати минутах широты; значит, он на два с половиной градуса дальше к западу и двумя градусами южнее острова Линкольна.

— Какой же это остров? — спросил Герберт.

— Остров Табор.

— Большой?

— Нет, островок, затерянный в Тихом океане и который, вероятно, редко кто посещал.

— Ну, мы побываем на нем, — сказал Пенкроф.

— Мы?

— Да. Мы построим палубное судно, и я берусь быть командиром. Далеко этот остров?

— Около ста пятидесяти миль к северо-востоку.

— Сто пятьдесят миль! — сказал Пенкроф. — При хорошем ветре это сорок восемь часов.

— Зачем мы поедем туда? — спросил Спилетт.

— Неизвестно. Надо посмотреть!

Решено было построить судно и предпринять путешествие в октябре, то есть с наступлением лета.

---

Часть 2.
Глава 9. Изготовление стекла
Роман «Таинственный остров» Ж. Верн

« Часть 2. Глава 8

Часть 2. Глава 10 »