V. Остатки воздушного шара

---

Смит и его товарищи целую ночь проспали, как невинные сурки, в пещере ягуара.

С восходом солнца все были на берегу, на самой оконечности мыса, и опять осматривали горизонт, открывавшийся на две трети своей окружности. Во второй раз Смит мог удостовериться, что никакого паруса, никакого корабельного остова не показывалось на море; даже с помощью подзорной трубы нельзя было открыть никакой подозрительной точки.

На берегу тоже ничего не было по крайней мере на три мили к югу.

Итак, оставалось обследовать южное прибрежье острова. Но стоило ли сейчас же приступать к этому исследованию, посвятив ему весь день 2 ноября?

Это не входило в первоначальную программу. Когда они оставляли пирогу у реки, то было условлено, что, осмотрев западный берег, они вернутся и той же дорогой отправятся к Гранитному дворцу.

Спилетт предложил продолжать обследование, пока вопрос о предполагаемом крушении не будет решен окончательно, и спросил у Смита, как велико расстояние между оконечностью полуострова и мысом Коготь.

— Если принимать в расчет извилины берега, то, я полагаю, будет около тридцати миль.

— Тридцать миль! — воскликнул Спилетт. — На это потребуется добрый день ходьбы. Тем не менее мне кажется, что нам следует вернуться в Гранитный дворец по южному берегу.

— Но от мыса Коготь до дома надо еще положить миль десять, — заметил Герберт.

— Всего сорок, — ответил Спилетт. — Оно далеконько, но нам не в первый раз отправляться в подобную экспедицию… По крайней мере, мы осмотрим весь берег и не придется все снова начинать.

— Совершенно справедливо, — сказал в свою очередь Пенкроф. — А наша пирога?

— Пирога оставалась весь день у реки, — отвечал Спилетт, — и мне кажется, ей ничего не сделается, если она останется там на два дня. Ведь до сих пор мы не могли пожаловаться, что на острове водились воры…

— Оно правда, — сказал Пенкроф, — только вот разве черепаха пропала… Когда я вспомню эту черепаху, господин Спилетт, так поневоле начинаю думать, что и на острове не без воровства!

— Далась вам эта черепаха! — воскликнул Спилетт. — Да разве вам неизвестно, что ее перевернул морской прилив?

— Почем знать? — прошептал Смит.

— Но… — начал было Наб.

Очевидно, Набу хотелось что-то сказать, потому что он уже открыл рот, но не решался высказаться.

— Что ты хотел сказать, Наб? — спросил его Смит.

— Если мы вернемся по берегу до мыса Коготь, — ответил Наб, — так мы обогнем, значит, этот мыс, и путь будет нам прегражден.

— Рекой Милосердия! Это верно, — ответил Герберт, — и у нас не будет ни моста, ни лодки, чтобы через нее переправиться.

— Ну, это еще не беда, — сказал моряк, — мы переберемся через нее на каких-нибудь стволах.

— Как — на стволах? — спросил Герберт.

— А так: у берега немало сухих стволов, мы наскоро соорудим плот — и марш!

— Все это прекрасно, — отвечал Спилетт, — но, по-моему, если мы хотим часто бывать в лесах Дальнего Запада, то необходимо сделать мост.

— Мост! — воскликнул Пенкроф. — Ну что ж, разве господин Смит не инженер и не мастер своего дела? Понадобится мост, и мы его соорудим. А пока я вас переправлю через реку на плоту… И так переправлю, что вы даже ног не замочите, — я за это ручаюсь! У нас еще хватит на сегодня провизии, это все, что нужно, да может, попадет еще и дичь по дороге… Что ж, в путь, что ли?

— В путь! В путь! — сказал инженер. — Не следует терять ни единого часа, потому что нам предстоит сделать сорок миль… И надо так рассчитать, чтобы хоть к полуночи добраться домой.

В шесть часов утра отряд отправился в путь. Ружья были заряжены пулями на случай неожиданной встречи со зверями о двух или о четырех лапах, и Топу, который открывал шествие, было позволено рыскать по всей лесной опушке.

Начиная с оконечности мыса, образовавшего как бы хвост полуострова, берег закруглялся на расстоянии пяти миль. Это расстояние было быстро пройдено, и, невзирая на самые тщательные поиски, колонисты не могли приметить ни малейших следов давней или недавней высадки на берег, не нашли ни одного предмета, выброшенного морем, и никаких следов лагеря — ни пепла погасшего очага, ни отпечатка человеческой ноги.

Добравшись до места, с которого изгиб прекращался и берег шел прямо на северо-восток, образуя залив Вашингтона, колонисты могли обозреть южное прибрежье на всем его протяжении.

В двадцати пяти милях берег кончался мысом Коготь, который смутно маячил в утреннем тумане и вследствие миража казался гораздо выше: как бы приподнятый, он висел между землей и водой. Вначале морской берег имел вид широкой песчаной и пустынной равнины; далее на прихотливо изрезанном побережье выдвигались в море острые утесы, еще далее — темные скалы группировались в живописном беспорядке, образуя мыс Коготь.

Такова была часть острова, которую колонисты посещали в первый раз.

— Ну и берега! — сказал Пенкроф. — Какой бы корабль сюда ни подошел, он бы неизбежно разбился! Смотрите-ка: песчаные мели вытягиваются языками в море, а дальше рифы. Очень опасные места!

— Но если здесь разбился корабль, от него все-таки что-нибудь бы осталось, — заметил Спилетт.

— От него могли остаться какие-нибудь куски дерева, только не на песке, а на подводных каменных рифах, — ответил Пенкроф.

— Почему так?

— Потому что эти пески еще опаснее скал, господин Спилетт; они затягивают все, что туда попадает. В какие-нибудь три-четыре дня целый корпус корабля в несколько сотен тонн может в них бесследно провалиться.

— Значит, если какое-нибудь судно погибло на этих мелях, — спросил инженер, — то нечего и искать следов крушения? Значит, мы здесь ничего не найдем?

— Этого нельзя сказать, господин Смит, — отвечал моряк. — Может, со временем, после бури, что-нибудь и найдется. Положим, судно затянет, но ведь кое-что волна может выкинуть подальше. Мы можем найти обломки рангоута или шесты — одним словом, что-нибудь выброшенное волной.

— В таком случае будем продолжать поиски, — сказал Смит.

В час пополудни колонисты достигли залива Вашингтона — следовательно, прошли уже двадцать миль.

Тогда они сделали привал.

Тут начинался берег, причудливо изрезанный и усеянный длинным рядом подводных камней, которые следовали за песчаными отмелями и во время отлива, вероятно, обнажались. Волны пенились, разбиваясь о скалы. От этого места и до мыса Коготь плоский берег заметно суживался, как бы сжатый между рифами и лесом.

После получасового отдыха исследователи отправились далее, не оставляя без осмотра ни одной подозрительной точки на каменных подводных рифах и на берегу. Пенкроф и Наб отваживались даже забираться очень далеко.

Сколько раз им издали казалось, что они видят обломок мачты, или крюк, или кусок обшивки! Они спешно направлялись туда и находили какой-нибудь камень или водоросли.

— Здесь очень много раковин, годных в пищу, — сказал инженер, — но мы ими сможем воспользоваться лишь тогда, когда будет установлена стабильная переправа между обоими берегами реки Милосердия и будут лучшие способы перевозки.

— Никаких следов кораблекрушения! — сказал Спилетт.

— Никаких! — отвечал инженер.

Около трех часов они пришли к бухточке; эта бухточка представляла собой естественную гавань, незаметную с моря, с которым она соединялась узким проходом, голубевшим между подводными камнями.

В глубине бухточки сильным волнением размыло скалистую гряду, и по изрытому покатому склону утеса можно было подняться к верхней площадке, которая находилась по крайней мере в десяти милях от мыса Коготь и, следовательно, в четырех (по прямой линии) от плато Дальнего Вида.

Спилетт предложил здесь остановиться и перекусить. После этого колонисты могли спокойно терпеть до ужина, который, по их расчетам, они должны были готовить уже в Гранитном дворце.

Плато возвышалось на пятьдесят-шестьдесят футов над уровнем моря. С него открывался отличный вид, и взор, обнимая последние утесы, терялся в бухте Союза. Но ни островка, ни плато не было видно, потому что возвышение почвы и стена больших деревьев совсем закрывали северный горизонт.

На всей части побережья, которую еще оставалось исследовать и которую Смит внимательно осмотрел в подзорную трубу, не оказалось никаких следов кораблекрушения.

— Нечего делать, — сказал Спилетт, — приходится покончить с поисками и утешать себя мыслью, что никто не явится оспаривать у нас владение островом Линкольна!

— А дробина? — сказал Герберт. — Ведь дробина эта не воображаемая, я полагаю!

— Нет, тысяча чертей, нет! — воскликнул Пенкроф. — Какая там воображаемая, коли я чуть-чуть не распрощался с коренным зубом!

— Решительно непонятно, — сказал Спилетт. — Какое заключение из всего этого выводите, Смит?

— Вот какое, — ответил Смит, — месяца три тому назад какой-то корабль, добровольно или нет, подошел к берегу…

— Как, Смит, вы полагаете, что он пропал, не оставив никакого следа? — удивился Спилетт.

— Нет, любезный Спилетт, я этого не полагаю, но заметьте, если вероятно, что какое-нибудь человеческое существо ступило на этот остров, то не менее вероятно и то, что это существо его затем покинуло…

— Сколько я могу понять из ваших слов, господин Смит, выходит, что корабль снова отплыл?.. — спросил Герберт.

— Очевидно.

— И мы навсегда лишились случая вернуться на родину? — сказал Наб.

— Опасаюсь, что навсегда.

— Ну, коли уж мы упустили случай, так отправимся дальше, — сказал Пенкроф, уже начинавший тосковать по Гранитному дворцу.

Но едва моряк успел подняться с места, как раздался неистовый лай Топа, и собака показалась из леса, держа в зубах лоскуток какой-то материи, выпачканной в грязи.

Наб выхватил этот лоскуток из пасти Топа.

— Что это? — воскликнули все в один голос.

Это был кусок крепкого, грубого полотна.

Топ продолжал лаять и, то убегая, то снова возвращаясь, видимо, приглашал идти в лес.

— Там что-нибудь интересное! — воскликнул Пенкроф.

— Кто-нибудь из потерпевших крушение! — сказал Герберт.

— Может быть, раненый! — сказал Наб.

— Или мертвый, — ответил Спилетт.

Все кинулись по следу собаки между больших сосен, которые образовали лесную опушку. Смит и его товарищи держали ружья наготове.

Они уже довольно далеко углубились в лес, но, к великому их разочарованию, нигде не попадалось отпечатка человеческой ноги. Кустарники и лианы были не помяты, и их приходилось срубать топорами.

Трудно было допустить, чтобы какое-нибудь человеческое существо проходило в этих местах, а между тем Топ то забегал вперед, то снова возвращался, но не как собака, напавшая на какой-нибудь случайный след, а словно разумное существо, преследующее известную мысль.

После семи или восьми минут ходьбы Топ остановился. Колонисты очутились на лесной прогалине, окруженной большими деревьями, огляделись кругом и ничего не могли заметить ни в кустарниках, ни между деревьев.

— Да что такое, Топ? — спросил Смит, глядя на собаку.

Топ залаял еще яростнее и кинулся к гигантской сосне.

Вдруг Пенкроф воскликнул:

— Ах, вот прекрасно! Вот так штука!

— Что такое? — спросил Спилетт.

— Мы все ищем следы на море или на земле!

— Ну и что же?

— Ну а они в воздухе!

И Пенкроф указал на беловатые лохмотья, висевшие на верхушке сосны; очевидно, кусок этих самых лохмотьев, упавший на землю, Топ и принес колонистам.

— Но ведь это вовсе не море выкинуло! — воскликнул Спилетт.

— Извините, господин Спилетт… — ответил Пенкроф.

— Как! Это…

— Это все, что осталось от нашего воздушного корабля, от нашего шара, который сел на мель на вершине этого дерева!

Пенкроф говорил правду; прокричав торжественное «ура», он прибавил:

— Вот отличное полотно! Вот из чего мы сделаем запас белья на несколько лет! Вот из чего мы нашьем себе платков и рубах! Ну, господин Спилетт, что вы скажете об острове, где на деревьях рубахи растут?

Для колонистов было весьма счастливым обстоятельством, что воздушный шар, сделав последний прыжок в воздухе, упал на остров. Они могли или сохранить оболочку шара в том виде, как она была, — на случай, если бы им вздумалось решиться на новое бегство, — или же воспользоваться этими несколькими сотнями аршин весьма доброкачественной материи и, очистив ее от специальной пропитки, употребить на заготовку белья. Вся маленькая колония обрадовалась находке не менее Пенкрофа.

Но эту оболочку надо было снять с дерева и уложить в надежное место, а это потребовало немало работы. Наб, Герберт и Пенкроф, взобравшись на верхушку сосны, принялись совершать чудеса ловкости, чтобы освободить громадный опавший шар.

Работа продолжалась почти два часа, и не только оболочка, клапан, пружины, медная оправа, но и сетка, то есть значительная часть веревок и снастей, обруч и якорь лежали на земле. Оболочка шара, за исключением лопнувшего места, была в отличном состоянии, и только нижняя часть оказалась рваной.

— А все-таки, — сказал Пенкроф, — если мы когда-нибудь вздумаем покинуть остров, то не полетим на шаре, не так ли? Эти воздушные корабли летят туда, куда их гонит ветер, а мы уже учены, попробовали этого удовольствия! Теперь, я полагаю, нам следует строить кораблик водоизмещением тонн в двадцать, и вы позволите мне выкроить из этого полотна бизань и фок. Из остального можно нашить белья.

— После увидим, Пенкроф, — ответил Смит.

— А пока не мешает припрятать вещи в надежное место, — сказал Наб.

Действительно, нечего было и думать стащить такой груз полотна, снастей, веревок в Гранитный дворец, и в ожидании какой-нибудь удобной повозки необходимо было поскорее убрать обретенное богатство, которое мог унести первый ураган. Колонисты общими силами успели все перетащить на берег, где открыли довольно обширную скалистую пещеру, которая по своему положению была защищена от ветра, от дождя и от морских волн.

— Мы искали шкаф, и шкаф нашелся, — сказал Пенкроф, — но так как наш шкаф на замок не запирается, то будет благоразумно завалить вход. Я не говорю, что сюда пожалуют воры двуногие, — я опасаюсь воров о четырех лапах!

В шесть часов вечера все было уложено, и колонисты, окрестив небольшой круглый залив, образовавший бухточку, весьма подходящим именем — бухта Воздушного Шара, снова направились к мысу Коготь.

Пенкроф и Смит разговаривали о различных проектах, которые следовало безотлагательно привести в исполнение. Прежде всего необходимо было перекинуть мост через реку Милосердия, чтобы наладить более удобное сообщение с южной частью острова; затем — перевезти воздушный шар со всеми его принадлежностями в Гранитный дворец на какой-нибудь повозке, так как доставить его на небольшой лодке было решительно невозможно; затем необходимо построить большую палубную лодку; затем Пенкроф должен сделать ее ботиком, то есть небольшим одномачтовым судном, и на ней можно будет предпринять путешествие вокруг… вокруг острова; затем… и так далее.

Между тем наступил вечер, и уже совершенно смерклось, когда колонисты достигли мыса Находки у места, где был найден драгоценный ящик.

От мыса до Гранитного дворца оставалось еще четыре мили, которые были пройдены незаметно. Было уже за полночь, когда исследователи, направляясь к устью реки Милосердия, добрались до первого ее поворота.

В этом месте поток имел сорок футов ширины; перейти через него было трудно.

— Ну, Пенкроф, — сказал Спилетт, — вы хвалились, что отлично переправите нас через реку, — переправляйте!

— С удовольствием, господин Спилетт, с удовольствием, — отвечал моряк.

Ночь была очень темная. Пенкроф рассчитывал наладить паромную переправу. Вооружившись топорами, он и Наб выбрали два дерева и начали их рубить.

Смит и Спилетт, сидя на крутом берегу, поджидали, когда наступит время помочь товарищам, а Герберт ходил взад и вперед, не удаляясь слишком далеко от своих спутников.

Вдруг мальчик, который поднялся было по берегу, быстро вернулся и, указывая в направлении верховья реки, воскликнул:

— Что это там плывет по течению?

Пенкроф приостановился и увидел какой-то неясно вырисовывавшийся в тени, но несомненно двигавшийся предмет.

— Это лодка! — сказал он.

Все кинулись к берегу и, к великому удивлению, увидели лодку, которая плыла по течению.

— Эй! На шлюпке! Кто гребет?! — крикнул Пенкроф, по обычаю, принятому у моряков, совершенно не соображая, что при настоящих обстоятельствах, быть может, было бы благоразумнее помолчать.

С лодки ответа не было. Она подплывала все ближе, а когда очутилась шагах в двенадцати, моряк воскликнул:

— Да это наша собственная пирога! Швартов оборвался, и она поплыла по течению! Надо признаться, господа, что она пожаловала к нам как раз вовремя!

— Наша пирога?.. — проговорил Смит.

Пенкроф говорил правду. Это была лодка, принесенная сюда течением от источников реки Милосердия! Теперь надо было позаботиться о том, чтобы захватить лодку, прежде чем быстрое течение успеет ее унести; Наб и Пенкроф ловко ее зацепили длинным шестом.

Лодка пристала к берегу. Смит первый в нее забрался, схватил канат и убедился, что он действительно перетерся о скальный выступ.

— Что вы об этом думаете? — тихо сказал ему Спилетт. — Это можно назвать обстоятельством…

— Странным! — досказал Смит.

Странное обстоятельство или нет, во всяком случае для колонистов оно было весьма счастливым.

Если бы это происходило в те времена, когда веровали в различных добрых духов, то настоящий случай дал бы полнейший повод думать, что на острове завелось какое-нибудь сверхъестественное существо, которое своим всемогуществом оказывает услуги потерпевшим крушение…

В несколько гребков колонисты очутились в устье реки. Лодка была вытащена на берег около «Труб», и все направились к лестнице Гранитного дворца.

Но в эту самую минуту Топ принялся яростно лаять, а Наб, искавший первую ступеньку лестницы, испустил отчаянный крик…

Лестницы не было!

---

Часть 2.
Глава 5. Остатки воздушного шара
Роман «Таинственный остров» Ж. Верн

« Часть 2. Глава 4

Часть 2. Глава 6 »