IV. Ягуар

---

В шесть часов утра, после первого завтрака, колонисты отправились в путь, намереваясь кратчайшей дорогой добраться до западного берега.

— Сколько времени потребуется для этого, как вы полагаете, Смит? — спросил Спилетт.

— Часа два, — отвечал инженер. — Но тут все зависит от того, какие препятствия встретятся по пути. Эта часть Дальнего Запада густо поросла деревьями самых разнообразных видов; весьма вероятно, что придется дорогу прокладывать через кустарники и лианы, с топором в руке и, разумеется, с ружьем наготове, если только крики, которые мы слышали ночью, принадлежат хищным животным.

Убедившись, что пирога прочно привязана, колонисты отправились в путь. Пенкроф и Наб захватили с собой провизии по крайней мере на три дня. Исследователи не рассчитывали на охоту, и Смит даже советовал товарищам избегать напрасных выстрелов, чтобы не выдавать своего присутствия в окрестностях побережья.

Первыми ударами топора они расчистили себе путь среди густых зарослей несколько выше водопада. Смит, с компасом в руке, указывал направление пути. Были тут деодары, дугласы, казуарины, камедные деревья, эвкалипты, драцены, гибискусы, кедры и деревья других пород, но росли они так тесно, что почти все были низкорослы.

С самого начала колонисты все спускались по низким покатостям и шли по совершенно сухой почве, хотя, судя по роскошной растительности, можно было предположить, что тут есть подземные источники либо где-то рядом берет начало новый ручей. Смит, однако, очень хорошо помнил, что на острове не открыли пока никаких потоков, кроме Красного ручья и реки Милосердия.

В первые часы колонисты встречали стаи обезьян, которые, казалось, выказывали удивление при встрече с людьми. Спилетт, смеясь, задавал вопрос: не смотрят ли эти ловкие и сильные четверорукие на него и на его товарищей как на своих выродившихся братьев? Двуногие пешеходы, на каждом шагу задерживаемые кустарниками, лианами, стволами деревьев, были жалки в сравнении с этими проворными животными, которые ловко перескакивали с одной ветви на другую, не останавливаясь ни перед какими преградами.

Обезьян было много, но, к счастью, они не выказывали враждебных намерений.

В этом же лесу исследователи повстречали нескольких кабанов, агути, кенгуру и коал, в которых Пенкрофу очень хотелось пустить заряд дроби.

— Но, — говорил он, — охота еще не дозволена! Скачите, мои друзья, спасайтесь и улетайте с богом! Мы потолкуем с вами на обратном пути…

В половине десятого дорогу, прокладываемую прямо, вдруг перерезал ручей шириной от тридцати до сорока футов; быстрое течение, усиленное покатостью русла, усеянного множеством камней, низвергалось с глухим ревом. Этот ручей был глубок и чист, но совершенно негоден для плавания.

— Нам перерезана дорога! — воскликнул моряк.

— Вовсе нет, — ответил Герберт, — ведь это только ручей, и мы сумеем перебраться через него вброд или вплавь.

— Зачем нам через него переправляться? — сказал Смит. — Ручей, очевидно, течет в море. Будем идти по левому берегу, вниз по течению, и выйдем прямо ко взморью. Вперед!

— Одну минуту! — сказал Спилетт. — Как мы назовем этот ручей, друзья? Пополним нашу географию!

— Это дело, — одобрил Пенкроф.

— Окрести ручей, Герберт, — сказал Смит.

— Не лучше ли отложить до тех пор, пока не исследуем ручей до самого устья, — заметил Герберт.

— Пожалуй, — ответил Смит. — Ну, вперед!

— Еще одну минуточку! — сказал Пенкроф.

— Что такое? — спросил Спилетт.

— Охота на дичь запрещена, а на рыбу можно?

— У нас нет на это времени, — ответил Смит.

— О, всего пять минут… — возразил Пенкроф. — Только пять минут — в интересах завтрака!

Пенкроф опустил руки в быстрые воды и скоро натаскал несколько дюжин отличных раков.

— Вот это здорово! — обрадовался Наб, спеша на помощь к моряку. — Да сколько их тут! Так и кишат между камнями!

— Ведь я говорил вам, что, за исключением табака, на этом острове решительно все есть! — прошептал со вздохом Пенкроф.

Действительно, чтобы наловить множество раков, потребовалось не более пяти минут.

— Вот и полный мешок! — сказал Наб.

— Какие красивые! — заметил Герберт. — У них покровы синего, кобальтового цвета…

— Пора! Пора! — напомнил инженер.

Исследователи отправились дальше.

Идти по берегу было несравненно легче. Оба берега имели тот же вид девственной пустыни и не показывали ни малейших признаков присутствия человека. Время от времени попадались только следы крупных животных, которые, вероятно, утоляли жажду у этого ручья.

— Не в этих ли местах в пекари попала дробина, за которую Пенкроф чуть было не поплатился коренным зубом? — задумчиво произнес Спилетт.

Осматривая поток, катившийся к морю, Смит начинал думать, что он и его товарищи были гораздо дальше от западного берега, чем предполагали. Действительно, в этот час морской прилив уже начался и должен бы гнать назад течение ручья, если устье этого ручья находилось только на расстоянии нескольких миль от моря. Однако ничего подобного не замечалось, и вода бежала по естественной покатости своего ложа.

Смита это весьма удивляло. Он часто поглядывал на компас, опасаясь, чтобы какой-нибудь поворот реки снова не завел его внутрь леса.

Между тем ручей делался все шире и шире и воды его текли спокойнее. Деревья на правом берегу росли так же густо, как на левом, и дальше за ними ничего нельзя было разглядеть; но эти лесные массы были, очевидно, пустынны, потому что Топ не лаял, а чуткое животное не преминуло бы возвестить о присутствии зверя или человека.

В половине одиннадцатого Герберт, шедший впереди, вдруг остановился и, к великому удивлению Смита, воскликнул:

— Море!

Несколько минут спустя развернулось западное побережье острова.

Но какая разница между этим берегом и тем, на который их выбросило из рокового воздушного шара! Тут не было никакой гранитной стены, никакого рифа, выдающегося в море, не было даже плоского песчаного берега. Береговая линия была обозначена лесом, и последние деревья его, омываемые морскими волнами, свешивались в воду.

— Это вовсе не такое побережье, какое обыкновенно устраивает природа, расстилая обширные ковры песка или группируя скалистые утесы, — сказал Спилетт. — Это прекраснейшая, роскошнейшая лесная опушка.

— Какой крутой берег! — сказал Герберт.

— Русло реки расположено значительно выше уровня моря, — отвечал инженер, — и на всей этой плодоносной почве, лежащей на гранитном основании, великолепные деревья растут так же прочно, как и внутри острова.

Колонисты очутились в небольшой бухточке, которая не могла бы вместить двух рыбацких барок. Она служила водосточным желобом новому ручью; воды его, вместо того чтобы вливаться в море через покатое устье, падали с высоты более сорока футов. Этим и объяснялось, почему во время прилива колонисты не заметили в верховье никакой перемены течения. Приливы Тихого океана, даже при максимуме поднятия воды, никогда не могли достигнуть уровня ручья, и, разумеется, пройдут еще целые миллионы лет, пока воды размоют эту гранитную стенку и пророют удобное для себя устье. Все с общего согласия решили назвать этот ручей рекой Водопада.

Далее, на севере, лесная опушка тянулась на расстояние около двух миль; затем деревья редели, а еще дальше рисовались весьма живописные возвышения, следовавшие почти по прямой линии, к северу и к югу. Вся же часть побережья между рекой Водопада и Змеиным мысом, напротив, представляла собой только зеленевшие массы великолепных деревьев; одни деревья стояли прямо, а другие, подмываемые у корня морскими волнами, склонялись над водой.

Именно в этой части острова, то есть на всем полуострове Извилистом, надо было произвести исследование, потому что потерпевшие крушение, если таковые были, только здесь могли найти убежище: другой берег представлял бесплодную пустыню.

Погода стояла ясная и тихая, и с высоты утеса, на котором Наб и Пенкроф расположились завтракать, открывался широкий вид на море. Горизонт был чист; нигде никакого паруса.

Завтрак был быстро окончен, и колонисты пошли теперь вдоль берега под навесом деревьев.

Расстояние от реки Водопада до Змеиного мыса было около двенадцати миль. По прямой дороге колонисты, не торопясь, могли бы пройти его за четыре часа, но им потребовалось для этого вдвое больше времени, потому что то и дело они были вынуждены обходить деревья, срубать кустарники, обрезать лианы, задерживавшие их на каждом шагу; бесчисленные береговые повороты и выемки тоже значительно удлинили их путь.

Ничто не обнаруживало следов недавнего крушения. Правда, как заметил Спилетт, волны все могли унести в открытое море; и хотя никаких признаков не осталось, все-таки нельзя еще было утверждать, что какой-нибудь корабль не был здесь выброшен на берег.

Замечание Спилетта было справедливо; кроме того, находка дробинки в поросенке несомненным образом доказывала, что не более трех месяцев тому назад на острове кем-то был сделан ружейный выстрел.

В пять часов до оконечности полуострова Извилистого оставалось еще две мили.

— Мы засветло доберемся до Змеиного мыса, — сказал Смит, — но до захода солнца не успеем вернуться в свой ночной лагерь к реке Милосердия.

— Так переночуем на мысе! — радостно предложил Пенкроф, которого было трудно чем-либо смутить.

— А провизии хватит? — спросил Спилетт.

— Вполне достаточно!

— Тем лучше, потому что эта опушка все-таки не что иное, как морское побережье, и тут вряд ли что добудешь… Я говорю о четвероногих. Птиц много.

— О, птицы тут носятся тучей! Жакамары, куруку, тетерева, попугаи разных родов, какаду, фазаны, голуби — чего хочешь, того просишь! Ни одного дерева, на котором бы не торчало гнездо, ни одного гнезда, где бы не хлопали крыльями, не чирикали, не свистели, не пели! — говорил Герберт.

Около семи часов вечера колонисты, утомленные ходьбой, достигли Змеиного мыса, образующего нечто вроде завитка, причудливо изрезанного морскими водами. Здесь кончался береговой лес полуострова, и побережье во всей своей южной части принимало обычный вид морского берега с его утесами, каменными подводными рифами и песчаными отмелями. Весьма могло быть, что какой-нибудь разбитый корабль находился в этой части острова, но ночь наступила, и надо было отложить поиски до утра.

Пенкроф и Герберт тотчас же принялись разыскивать место для ночной стоянки. Последние деревья леса Дальнего Запада редели; мальчик приметил между ними густую бамбуковую рощу.

— Вот драгоценное открытие! — сказал он.

— Будто уж драгоценное? — отозвался Пенкроф.

— Разумеется, — ответил Герберт. — Я могу тебе сказать, Пенкроф, что стволы бамбука, нарезанные на гибкие пластинки, служат для плетения коробок и корзин; они же, если их размочить и обратить в массу, служат для выделки китайской бумаги; что из бамбуковых стволов, смотря по величине, делают палки, мундштуки для трубок, трубы для проведения воды и, кроме того, разную мебель. Большие бамбуковые деревья представляют собой превосходный строительный материал — легкий, прочный, и на нем не бывает червоточин. Добавлю к этому, что, распиливая междоузлия бамбука и оставляя на дне часть поперечной перегородки, образующей узел, изготавливают прочные и удобные чаши, которые в большом ходу у китайцев! Нет! Для тебя этого недостаточно. Но…

— Что — но?..

— Но я тебе скажу, если ты этого не знаешь, что в Индии едят бамбук вместо спаржи.

— Спаржа в тридцать футов длины! — воскликнул моряк. — И что ж — вкусна?

— Чудо как вкусна, — ответил Герберт. — Разумеется, едят не тридцатифутовые стволы, а самые молодые побеги.

— Отлично, дружище, отлично! — ответил Пенкроф.

— Я прибавлю также, что сердцевина молодых стеблей, маринованная в уксусе, считается превосходной приправой к кушаньям…

— Чем дальше, тем лучше, Герберт!

— И наконец, что бамбук выделяет сахаристую жидкость, из которой можно приготовить весьма приятный напиток.

— Это все? — спросил Пенкроф.

— Все!

— А можно этот бамбук… курить?

— Увы, нельзя, мой бедный Пенкроф!

Герберту и Пенкрофу недолго пришлось искать. Прибрежные скалы, изъеденные морскими волнами, яростно хлеставшими во время сильных юго-западных ветров, имели много пещер и расщелин, в которых можно было укрыться от непогоды. Но в ту самую минуту, когда они намеревались войти в одну из таких пещер, оттуда вдруг послышалось страшное рычание.

— Назад! — крикнул Пенкроф. — У нас в ружьях только мелкая дробь, а зверь так рычит, что дробью его так же проймешь, как крупинками соли!

И Пенкроф, схватив Герберта за руку, оттащил его за скалу в ту самую минуту, когда у входа в пещеру показался великолепный зверь.

То был ягуар, не уступавший по размерам своим азиатским собратьям, то есть более пяти футов от головы до хвоста. Его рыжеватая шерсть была испещрена рядами правильно расположенных черных пятен и резко отличалась от белого брюха.

Ягуар вышел из пещеры и, ощетинив шерсть, с горящими глазами оглядывался, словно уже не впервые чуял присутствие человека.

В эту минуту Спилетт обходил высокие скалы, и Герберт, воображая, что он не заметил ягуара, хотел броситься к нему и предупредить, но Спилетт сделал знак рукой и продолжал идти далее. Ему не в новинку было охотиться на тигра; подойдя к животному на десять шагов, он остановился и совершенно спокойно прицелился из карабина.

Ягуара отбросило назад, затем он ринулся на охотника, но в эту самую секунду пуля вонзилась ему между глаз, и он упал.

Свирепое животное было убито наповал.

Герберт и Пенкроф кинулись к ягуару. Наб и Смит тоже подбежали, и все несколько минут любовались добычей.

— А ведь красив! — сказал Пенкроф. — Вот нам и ковер в большую залу Гранитного дворца!

— Ах, господин Спилетт! Как я вами восхищаюсь и как завидую! — воскликнул Герберт в порыве естественного восторга.

— Тут нет ничего удивительного, мой друг, — ответил Спилетт, — ты и сам мог бы это сделать.

— Я! С таким хладнокровием!..

— Вообрази только, Герберт, что ягуар — заяц, и будь уверен, что ты убьешь его самым спокойным образом.

— Да, Герберт, дело, как видишь, нехитрое! — прибавил Пенкроф.

— А теперь, — сказал Спилетт, — так как ягуар покинул свою берлогу, я не вижу причины, почему бы нам, друзья мои, не занять ее на ночь?

— Но ведь сюда могут пожаловать и другие ягуары! — сказал Пенкроф.

— Стоит только развести огонь у входа, — сказал Спилетт, — и ни один из них не осмелится подойти.

— Ладно, марш в берлогу ягуара! — ответил моряк, таща за собой труп убитого животного.

Пока Наб снимал шкуру с ягуара, его товарищи натаскали и свалили у входа в пещеру множество сухих сучьев.

Смит, увидев бамбуковые деревья, срезал несколько побегов и приложил к древесным ветвям и сучьям.

Колонисты расположились в гроте, где песок был усеян костями.

— Ишь как он здесь пировал! — сказал моряк, указывая на эти кости.

— Спилетт, вы перезарядили ружье? — спросил инженер.

— Нет еще, а что?

— Следует зарядить на случай внезапного нападения.

— Правда, правда, — сказал Пенкроф.

Ружья тотчас же были заряжены.

Затем исследователи поужинали и перед отходом ко сну подожгли кучу сучьев, сложенную у входа в пещеру.

Тотчас же раздался страшный треск.

— Что за пальба? — воскликнул Пенкроф.

— Это палят бамбуки, Пенкроф, — отвечал инженер. — Одного этого треска достаточно, чтобы испугать самых смелых зверей.

— Все-то вы придумаете, господин Смит! — сказал с восторгом моряк. — Даже бамбуковую пальбу!

— Это не я придумал, Пенкроф, — отвечал инженер, улыбаясь. — Еще по свидетельству Марко Поло¹, монголы давным-давно с успехом использовали это средство для защиты своих шатров от свирепых хищников Центральной Азии.

---

¹ Марко Поло — первый знаменитый европейский путешественник Средних веков, родом из Венеции. Он совершил в конце XIII столетия удивительное для того времени путешествие в Среднюю Азию и Китай и пробыл там 24 года. Его описание этих стран считается началом новейшей географии.

---

Часть 2.
Глава 4. Ягуар
Роман «Таинственный остров» Ж. Верн

« Часть 2. Глава 3

Часть 2. Глава 5 »