III. Экспедиция на лодке

---

На другой день, 30 октября, все было готово к экспедиции.

Необходимо было подумать не только о тех вещах, которые колонисты рассчитывали взять с собой, но и о тех, которые, быть может, придется везти с собой в Гранитный дворец. Если у берега произошло крушение, то в новых предметах, выброшенных на берег, недостатка не будет. Поэтому телега, разумеется, была бы полезнее хрупкой пироги; но телегу, тяжелую и грубой работы, пришлось бы тащить самим, а это значительно уменьшало удобства такой перевозки. Это заставило Пенкрофа выразить сожаление, что в найденном ящике не хватало не только «полфунта табаку», но и пары здоровых лошадей, которые были бы чрезвычайно полезны для колонии.

Наб уложил съестные припасы, состоявшие из мясных консервов, нескольких кувшинов пива и напитка из корней драцены, — всего на три дня, так как это был самый долгий срок, какой Смит положил на исследование. Впрочем, в случае нужды колонисты рассчитывали по дороге пополнить провизию, и Наб не забыл захватить небольшую походную печь.

Что касается орудий, то исследователи взяли с собой два топора, на случай если придется прокладывать дорогу в густом лесу; они еще захватили подзорную трубу и карманный компас.

Оружие тоже, разумеется, не забыли. Колонисты выбрали два кремневых ружья, которые при настоящих обстоятельствах были полезнее, чем ружья пистонные: в первых использовались только кремни, которые легко было заменить новыми, а для вторых был необходим ударный порох, частое употребление которого могло весьма скоро истощить и без того небольшой его запас. Впрочем, взяты были также два карабина, несколько ружейных патронов и немного пороху. К этому оружию присоединили еще пять охотничьих ножей в кожаных ножнах.

Нечего и говорить, что Пенкроф, Герберт и Наб были донельзя довольны своим вооружением, невзирая на то что Смит взял с них обещание не тратить даром ни единого заряда.

В шесть часов утра пирога уже скользила по морю. В нее уселись все колонисты, не исключая и Топа, и направились к устью реки Милосердия.

Прилив начался не более получаса назад. Вследствие этого вода должна была подниматься еще в продолжение нескольких часов, и этим необходимо было пользоваться, потому что потом, во время отлива, было бы трудно подниматься вверх по реке. Так как через три дня должно было наступить полнолуние, то воду сильно гнало приливным течением¹, и колонистам приходилось только направлять лодку, которая даже без помощи весел быстро шла.

Вид реки был великолепен. Смит и его товарищи могли восхищаться прелестными пейзажами, которые природа так легко набрасывает посредством воды и деревьев. По мере того как они продвигались вперед, растительность постепенно менялась. На правом берегу возвышались один над другим великолепные деревья из семейства ильмовых — могучие вязы, долго не портящиеся от воды и потому очень ценные для корабельных дел; затем шли того же семейства крапивные деревья, плоды которых дают очень полезное масло. Далее Герберт узнал кустарники, гибкие ветки которых после долгого вымачивания в воде превращаются в отличные канаты, и два-три ствола черного дерева с красивыми, прихотливой формы прожилками.

Время от времени, где можно было пристать к берегу, лодка останавливалась, и тогда все, кроме Смита, с Топом во главе отправлялись исследовать берег. Герберт нашел один вид дикого шпината и несколько крестоцветных растений, а между ними дикую капусту, которую можно было обратить в «цивилизованную» пересадкой в огороде и надлежащим уходом; скоро попались еще кресс-салат, хрен, один вид репы и, наконец, длинные ветвистые стебли, покрытые ворсинками, почти в метр высотой и с темно-бурыми семечками.

— А знаешь ли ты, что это за растение? — спросил Герберт у моряка.

— Табак?! — закричал Пенкроф, который любимое свое растение видел только в пачках и в своей трубке.

— Нет, это горчица.

— Горчица так горчица! — ответил моряк. — Но если тебе попадется табачок — смотри, брат, не прозевай!

— Найдем когда-нибудь и табак, — обнадежил Спилетт.

— Ну, если найдем и табак, — воскликнул Пенкроф, — то я уж, право, не буду знать, чего еще требовать от острова Линкольна!

Собранные растения аккуратно сложили в лодку, которую Смит, погруженный в постоянные размышления, так и не оставлял. Однако он следил за направлением движения. Благодаря карманному компасу он мог определить, что река после первого поворота шла на протяжении трех миль почти прямо, с юго-запада на северо-восток.

Во время одной вылазки Спилетту удалось захватить пару птиц из отряда куриных, которых Герберт назвал скрытохвостами. Действительно, при длинной шее, длинном и тонком клюве, эти птицы имели очень короткие крылья и были почти без хвоста. Решили обратить этих бесхвостых в первых обитателей будущего птичьего двора.

Первый выстрел, раздавшийся в лесах Дальнего Запада, был вызван появлением красивой птицы, строением тела похожей на зимородка-рыболова.

— А, узнал! — воскликнул Пенкроф, который выстрелил, по-видимому, впопыхах и наугад, но не промахнулся.

— Кого узнали? — спросил Спилетт.

— Ту самую птицу, которая ушла от нас в первую нашу экскурсию с Гербертом! Мы по ее имени еще окрестили эту часть леса… Как бишь ее?

— Жакамар! — воскликнул Герберт.

Действительно, это был жакамар, красивая птица с довольно жесткими перьями, отливавшими металлическим блеском. Несколько дробин сбили птицу, и Топ принес ее в лодку вместе с дюжиной других птиц.

— Это хохлатые попугайчики из семейства парнопалых, — сказал Герберт. — Они величиной с голубя, зеленые, а крылья у них местами малинового цвета, хохол прямой и с белой каемкой.

— Ты отличный стрелок, Герберт! Одним выстрелом ты сколько сразил! И твоя дичь получше жакамара: у жакамара мясо жесткое, — сказал Спилетт.

Но Пенкрофа, конечно, было трудно разубедить, что он убил не самого царя съедобных пернатых.

В десять утра пирога достигла второй излучины реки Милосердия, милях в пяти от устья. Здесь решили позавтракать.

— Отличное местечко! — обрадовался Пенкроф. — Какие тенистые деревья! Не мешает здесь с полчасика отдохнуть!

Ширина реки тут достигала семидесяти футов, глубина — от пяти до шести. Смит заметил, что в нее вливалось множество притоков, но все это были небольшие, непригодные для плавания ручьи.

Леса тянулись на необозримое пространство. Нигде, ни в чаще леса, ни под деревьями, зеленевшими на крутых берегах реки Милосердия, не было заметно никаких признаков присутствия человека. Исследователи не могли отыскать ни единого подозрительного следа, и очевидно было, что никогда еще топор дровосека не касался этих деревьев, никогда охотничий нож первопроходца не срезал этих лиан, путавшихся от одного ствола к другому среди ветвистых кустарников и длинных трав. Если какие-нибудь несчастные и были выброшены на остров, то они не успели еще оставить побережье, и не в этих густых чащах надо было искать переживших крушение.

Снова отправились в путь, но скоро приливное течение совсем прекратилось, потому ли, что начался отлив, или потому, что течение не чувствовалось на таком расстоянии от устья. Пришлось взяться за весла. Наб и Герберт уселись на своих скамьях, Пенкроф — у кормового весла.

Чем далее плыли, тем больше редел лес. Деревья нередко стояли отдельными группами или даже в одиночку и, роскошно живя на просторе, поражали своей громадностью.

— Какие блестящие образчики флоры на этой широте! Ботаник при одном виде такой роскошной растительности не поколебался бы определить параллель острова Линкольна, — сказал Спилетт.

— Эвкалипты! — воскликнул Герберт.

— Действительно, это эвкалипты, величественные исполины тропического пояса, — сказал Смит.

— Они принадлежат к роду эвкалиптов Австралии и Новой Зеландии, — продолжал Герберт. — Австралия и Новая Зеландия лежат, значит, на одинаковой широте с островом Линкольна.

Некоторые эвкалипты поднимались на высоту до двухсот футов. Стволы их имели у земли футов двадцать в окружности, а кора, изборожденная сеткой душистой камеди, была толщиной до пяти дюймов. Невозможно себе представить ничего чудеснее и страннее этих громадных представителей семейства миртовых, листва которых обращена наклонно к солнечным лучам и потому пропускает свет к самому подножию дерева.

Под эвкалиптами почва была покрыта свежей травой, а из чащ кустарников вырывались целые стаи маленьких птичек, сверкавших в проблесках солнечных лучей наподобие алых крылатых рубинов.

— Вот деревья так деревья! — восхитился Наб. — Только годятся ли они на что-нибудь?

— Эка чего захотел! — ответил Пенкроф. — С великанами-растениями бывает то же самое, что и с великанами-людьми. Их хорошо показывать на ярмарках, а больше от них не жди никакого толку!

— Я думаю, что вы ошибаетесь, Пенкроф, — ответил Спилетт. — Эвкалипты начинают использовать в разных изделиях.

— Я прибавлю, — сказал Герберт, — что эвкалипты принадлежат к группе, включающей много очень полезных видов: фейхоа, например, дающую лучшие в Азии плоды; гвоздичное дерево, из цветов которого получают пряности; гранатовое, дающее великолепные, сочные гранаты; есть деревья, плоды которых служат для производства неплохого вина; другие дают корицу; индейский перец; из eucalyptus robusta получают нечто вроде превосходной манны; сок eucalyptus Gunei при брожении превращается в пиво; наконец, железное дерево, или дерево жизни, — все они принадлежат к этому семейству миртовых, и их насчитывают до сорока шести родов и тысячу триста видов!

Колонисты благосклонно слушали юного натуралиста, с большим увлечением излагавшего свой маленький урок ботаники. Смит слегка улыбался, а Пенкроф смотрел на Герберта с невыразимой гордостью.

— Отлично, Герберт, — сказал Пенкроф, — но я готов держать пари, что не все из тех, которые ты перечислил, такие же исполины, как эти эвкалипты…

— Это верно, Пенкроф.

— Ну это и доказывает, что великаны никуда не годны!

— Вы ошибаетесь, Пенкроф, — отозвался Смит, — именно эти самые исполинские эвкалипты, укрывающие нас, приносят известную пользу.

— Какую пользу?

— Они очищают воздух. В Австралии и в Новой Зеландии их называют гонителями лихорадки.

— Потому что они причиняют лихорадку?

— Нет, потому что они предотвращают ее!

— Хорошо, я сейчас это запишу, — сказал Спилетт.

— Да, запишите, потому что, кажется, уже доказано, что присутствием эвкалиптов достаточно нейтрализуется вредное влияние болотных миазмов. Этим естественным предохраняющим средством пробовали пользоваться в некоторых областях Южной Европы и Северной Америки, где почва была, безусловно, вредна для здоровья, и заметили, что санитарное состояние этих областей улучшалось. В местностях, покрытых лесами миртовых, вовсе не существует перемежающейся лихорадки.

— Ах какой остров! Какой благодатный остров! — воскликнул Пенкроф. — Я вам говорю, что здесь ни в чем нет недостатка… Вот если бы только…

— Все со временем придет, Пенкроф, все со временем найдется! — ответил Смит. — А теперь будем плыть вверх по реке, пока можно.

Проплыли еще мили две по местности, поросшей эвкалиптами. Извилистое русло реки Милосердия пробивалось здесь между высокими травами и было во многих местах затянуто клубами водорослей, в других — завалено острыми скалами, что значительно затрудняло плавание. Веслами уже нельзя было действовать, и Пенкроф принялся гнать лодку шестом.

Уже солнце склонялось к горизонту; деревья отбрасывали длинные тени…

Лодка двигалась вверх по течению, через лес, который становился все гуще и гуще и вместе с тем казался более обитаемым. Скоро показалась стая обезьян. Они начали выскакивать на берег, останавливались на некотором расстоянии от лодки и глядели на колонистов, не выказывая никакой боязни, словно видели людей в первый раз и нисколько не считали их опасными. Легко было убить обезьян из ружья, но Смит воспротивился бесполезному убийству, на которое покушался было Пенкроф. И Смит был совершенно прав: эти обезьяны, сильные и чрезвычайно ловкие, могли наделать исследователям много неприятностей — неблагоразумно было раздражать их несвоевременным нападением.

К четырем часам плавание по реке сделалось весьма трудным, потому что ее течение поминутно преграждалось то водными растениями, то подводными камнями. Береговые утесы становились все выше и выше, и русло потока уже начинало пробиваться между первых отрогов горы Франклина.

— Верно, исток реки уже близко, — сказал Спилетт.

— Да, — отвечал инженер, — река, несомненно, наполняется потоками с южных склонов горы.

— Как вы полагаете, господин Смит, мы теперь далеко от Гранитного дворца? — спросил Герберт.

— Милях в семи-восьми, я полагаю, — ответил инженер, — конечно, принимая в расчет повороты реки, которые отодвинули нас к северо-западу.

— Что ж, мы поплывем дальше?

— Да, насколько возможно, — ответил Смит. — Завтра, с самого раннего утра, мы оставим лодку, пройдем, как я надеюсь, за два часа расстояние, отделяющее нас от берега, и у нас будет еще почти целый день для исследования острова.

— Вперед! — крикнул Пенкроф.

Но вскоре пирога задела за каменистое дно реки, ширина которой в этом месте была не более двадцати футов. Почти непроницаемый зеленый свод свешивался над потоком и облекал его в какой-то полумрак. Колонисты услышали довольно сильный шум падения воды, указывавший, что в нескольких сотнях футов, в верховье, реку запруживает какая-нибудь естественная плотина.

Действительно, при последнем повороте сквозь деревья показался водопад. Лодку привязали к сосновому стволу у правого берега.

Было около пяти вечера. Лучи заходящего солнца пробивались между древесными ветвями и освещали маленький водопад; мелкие брызги сверкали в нем всеми цветами радуги. Далее река пропадала в густых зарослях, где она и брала начало из какого-нибудь скрытого источника.

— Река превратилась в ручеек! — воскликнул Герберт.

— Тут хорошо заночевать, — сказал Спилетт. — Как вы думаете, Смит?

— Заночуем, — отвечал инженер.

— Хорошее местечко! — решил Пенкроф.

Все высадились на берег. Скоро развели отличный огонь в рощице крапивных деревьев, между ветвями которых можно было в случае нужды укрыться на ночь.

Ужин быстро был уничтожен, так как все сильно проголодались; оставалось только уснуть. Но с наступлением ночи в лесу начало раздаваться какое-то весьма подозрительное рычание. Решили поддерживать огонь всю ночь. Наб и Пенкроф по очереди бодрствовали и не жалели сухих сучьев. Очень часто им мерещилось, что около лагеря мелькают какие-то тени животных, что в густых чащах слышится треск ветвей, что между деревьями сверкают огненные глаза, но ночь прошла благополучно, и на другой день, 31 октября, к пяти утра все уже были на ногах.

---

¹ Морской прилив сильнее всего в полнолуние и новолуние.

---

Часть 2.
Глава 3. Экспедиция на лодке
Роман «Таинственный остров» Ж. Верн

« Часть 2. Глава 2

Часть 2. Глава 4 »