XX. Что открыла пластинка?

---

Случилось именно так, как предсказывал Пенкроф. Ветер все свежел, затем начал дуть со скоростью сорок или сорок пять миль в час, а когда около шести часов ботик пришел на траверз залива, начался отлив и войти в залив было нельзя. Капитан Пенкроф, вынужденный держаться в открытом море, при всем желании не мог бы добраться даже до устья реки Милосердия.

— Рад не рад, а придется заночевать в открытом море! — сказал моряк. — Придется направить нос ботика к берегу и ждать утра…

Итак, зарифив грот и поставив кливер, он выжидал, повернув бот носом к суше. Но, к счастью, хотя ветер был очень силен, море, защищенное берегом, не особенно волновалось, и нечего было бояться ударов волн, столь опасных для мелких судов. Ботик, разумеется, не мог опрокинуться, потому что у него было достаточно балласта, но если бы фальшборт не был так прочно закреплен, то громадные массы воды, заливавшие палубу, могли бы причинить серьезные повреждения.

Пенкроф, как опытный моряк, все заранее предвидел и заранее принял меры.

Невзирая на это, достойный капитан не без тревоги ожидал наступления утра.

За всю ночь Сайресу Смиту и Гедеону Спилетту ни разу не удалось уединиться, а между тем, судя по словам, которые инженер шепнул журналисту, им не терпелось поговорить о новом факте вмешательства таинственной силы, по-видимому управляющей островом Линкольна. Гедеона Спилетта неотступно преследовала новая загадка — зажженный в ту ночь костер. Ведь не приснился же ему костер! Герберт и Пенкроф тоже его видели! Именно его огонь помог им в непроглядной тьме определить верный курс; ни Пенкроф, ни его спутники не сомневались, что его разжег инженер, а теперь, извольте-ка видеть, Сайрес Смит решительно утверждает, что он тут ни при чем!

Журналист поклялся обсудить все это с инженером, как только они вернутся домой, и убедить Сайреса Смита, что все колонисты должны быть в курсе дела. Быть может, надо сообща исследовать остров Линкольна!

Как бы то ни было, но в эту ночь спасительный огонь не появился и не помог им войти в неисследованный залив. Бот до утра дрейфовал в открытом море.

Когда на востоке появились первые проблески зари, ветер немного стих и переменил направление на два румба, что позволило Пенкрофу без труда провести бот по узкому проливу. Часов в семь утра «Благополучный», обогнув мыс Северной Челюсти, осторожно пересек пролив и около семи утра вошел в бухту, чьи берега представляли собой причудливые глыбы застывшей лавы.

— Посмотрите, мы очутились точно в круглой раме! — сказал Герберт. — И какая странная, необыкновенная рама… Это все — лава!

— Здесь можно устроить отличный рейд и разместить целый флот, — сказал Пенкроф.

— Этот залив образовался из двух потоков лавы, — заметил Сайрес Смит. — Вероятно, в былые времена происходили частые извержения; лава, стекавшая из кратера, постепенно накапливалась и наконец образовала эту раму. Посмотрите: залив защищен со всех сторон, и в самую страшную непогоду здесь, должно быть, море тихо и спокойно, как озеро.

— В этом не сомневайтесь, — отвечал моряк. — Чего ж тут бурлить, коли в залив можно пробраться только через узкий проливчик между двумя мысами, да к тому же еще северный мыс прикрывает южный, — никакой шквал сюда не проскочит. Наш «Благополучный» мог бы тут стоять круглый год, даже без швартов.

— Тут для ботика слишком просторно, — заметил Спилетт.

— Знаю. Но я вот думаю, что если нашему американскому флоту понадобится надежный рейд на Тихом океане, так лучше этого не найти.

— Мы теперь в самой пасти акулы, — сказал Наб, намекая на форму залива.

— В самой пасти, дорогой Наб, — отвечал Герберт, — но вы ведь не боитесь, что эта пасть вдруг закроется и нас проглотит?

— Нет, не боюсь, — отвечал Наб, — а все-таки мне этот залив не нравится! В нем что-то такое нехорошее, злое…

— Вот тебе раз! — воскликнул Пенкроф. — Наб порочит мой залив, и порочит как раз в ту минуту, когда я собирался его преподнести Америке!

— А какова глубина? — спросил инженер. — Помните, Пенкроф, на флоте есть броненосцы…

Моряк бросил в воду длинную веревку с куском железа на конце, служившую лотом.

— Сколько в веревке? — спросил Герберт.

— Пятьдесят морских саженей, — отвечал моряк.

Веревка вытянулась, и все-таки самодельный лот не достал дна.

— Будьте спокойны, господин Смит, — сказал моряк, — наши броненосцы могут сюда пожаловать: не сядут на мель!

— Да, этот залив — настоящая пропасть, — отвечал Смит. — Впрочем, принимая в расчет вулканическое происхождение острова, нечего удивляться.

— Рейд прекрасный, не спорю, — сказал Спилетт, — но я замечу Пенкрофу, что в этом рейде недостает весьма и весьма важного…

— Чего недостает, господин Спилетт?

— Какого-нибудь уступа, какой-нибудь выемки, по которым можно было бы выбраться на берег. Я не вижу здесь ни единой точки, куда бы можно было ступить ногой!

«Благополучный» проходил так близко около этих стен, что почти их касался, но пассажиры нигде не нашли даже небольшого выступа.

Пенкроф утешал себя, говоря, что в случае надобности можно отлично взорвать эти стены посредством мины.

— А пока тут делать нечего, — прибавил он, — как вы полагаете, господин Смит? Пора в обратный?

— Пора, Пенкроф, — отвечал инженер.

Моряк повернул ботик, и около двух часов пополудни судно покинуло залив.

— Уф! — вздохнул Наб. — Словно отлегло от сердца!

От мыса Челюсти до устья реки Милосердия насчитывалось не более восьми миль. Распустив паруса, «Благополучный» взял курс на Гранитный дворец и поплыл, держась на расстоянии мили от берега. Громады скал из застывшей лавы вскоре сменились живописными дюнами. Именно здесь некогда чудом спасся Сайрес Смит. Морские птицы кружились тут целыми стаями.

Около четырех часов пополудни бот обогнул слева островок Спасения, вошел в пролив, отделяющий островок от побережья, а в пять часов якорь «Благополучного» вонзился в песчаное дно устья реки Милосердия.

Экскурсия колонистов продолжалась три дня.

Айртон ожидал на берегу, а Юп весело кинулся навстречу, испуская приветливое рычание.

Берега острова были исследованы, и исследователи не заметили ничего подозрительного. Если здесь обитало какое-нибудь таинственное существо, то оно, вероятно, находилось в дремучих лесах полуострова Извилистого, куда колонисты еще не проникали.

Спилетт долго толковал с инженером по поводу необъяснимых явлений на острове, в итоге Гедеон Спилетт и инженер решили, что следует указать друзьям на все те странные происшествия, которые случились на острове, особенно на последнее, самое необъяснимое.

— Непонятнее всего эта история с зажженным костром! — сказал Спилетт.

— Да уверены ли вы, что видели огонь? Быть может, только показалось?.. Быть может, это было какое-нибудь вулканическое извержение, какой-нибудь метеор? — взволнованно спросил Смит.

— Нет, Сайрес, это был огонь, настоящий огонь, зажженный рукой человека. Да вот спросите Пенкрофа и Герберта. Они тоже видели и подтвердят мои показания.

Спустя несколько дней, 25 апреля, когда все колонисты собрались на плато Дальнего Вида, Смит обратился к товарищам со следующими словами:

— Друзья мои, я считаю долгом указать вам на некоторые факты, которые до сих пор никак не могу себе объяснить. Очень желал бы знать ваше мнение. У нас на острове происходят удивительные, непостижимые, можно сказать, сверхъестественные вещи…

— Сверхъестественные? — воскликнул моряк, выпуская клубы дыма. — Что ж, наш остров, стало быть, сверхъестественный?

— Не сверхъестественный, Пенкроф, но положительно можно сказать — таинственный.

— Таинственный?

— Да, если только вы не сумеете объяснить нам то, чего мы со Спилеттом объяснить не смогли. Вы не задавали себе вопроса, как это случилось, что я упал в море, а нашли меня в четверти мили от морского берега, в дюнах, и я не помню, каким образом очутился в гроте?

— Может, вы потеряли сознание, и потом…

— В беспамятстве отправился в дюны? Невероятно. Но не будем на этом останавливаться. Как вы объясняете, что Топ вас отыскал? Ведь грот, где я лежал, находится по крайней мере в пяти милях от «Труб»…

— У собак удивительное чутье, — сказал Герберт. — Топ по инстинкту…

— Признаюсь, инстинкт подлинно удивительный! — сказал Спилетт. — Не забудьте, что, невзирая на страшный дождь и ветер, Топ явился в «Трубы» сухой, без единого пятнышка грязи!

— Не будем останавливаться и на этом, — продолжал Смит. — Как вы объясняете приключение Топа с дюгонем? Помните, как собаку вышвырнуло из озера?

— Помню, а объяснить, признаюсь, не могу, — отвечал Пенкроф. — Я еще тогда удивился, откуда это появилась у дюгоня в боку такая рана, словно его кто пырнул острым орудием.

— И на этом не будем останавливаться, — продолжал Смит. — Каким образом, думаете вы, друзья мои, попала дробинка в мясо пекари? Каким счастливым случаем очутился на берегу ящик, когда нигде не видно никаких следов крушения? Почему так кстати нам под руку подвернулась бутылка с письмом? Чем вы объясняете, что наша лодка, сорвавшаяся со швартова, приплыла к нам именно в ту самую минуту, когда нам понадобилась? Кто, полагаете вы, так своевременно спустил нам лестницу с порога Гранитного дворца, куда ее втащили обезьяны? Наконец, откуда вообще взялась эта бутылка с письмом? Айртон определенно утверждает, что он ничего не писал…

Смит перечислил все до одного необъяснимые факты, поразившие его на острове Линкольна. Они предстали как звенья одной цепи.

Герберт, Пенкроф и Наб глядели друг на друга, не зная, что отвечать. Им и прежде многое казалось странным, но до сих пор они никогда об этом не думали и фактов не сопоставляли и потому чрезвычайно удивились.

— Ей-ей, непонятно! — промолвил наконец Пенкроф.

— Теперь, друзья, я прибавлю еще один факт, — сказал инженер, — и этот факт так же непонятен, как все остальные.

— Какой же это факт, господин Смит? — с живостью спросил Герберт.

— Когда вы возвращались с острова Табор, Пенкроф, — продолжал инженер, — вы, говорите, видели огонь на острове Линкольна?

— Разумеется, видел, — отвечал Пенкроф.

— Вы совершенно в этом уверены?

— Еще бы не уверен!

— Ты тоже видел, Герберт?

— Как же не видать, господин Смит! Этот огонь блистал, как звезда первой величины…

— Да может, это и была звезда? — настойчиво спрашивал инженер.

— Нет, — отвечал Пенкроф, — небо тогда было затянуто тучами… Да и звезда не могла бы блестеть так низко на горизонте… Но вот господин Спилетт тоже видел и может подтвердить наши слова.

— Я прибавлю, что этот огонь был очень яркий и представлялся электрическим светом, — сказал Спилетт.

— Да-да, это правда! — воскликнул Герберт. — И он был зажжен около плато.

— Друзья мои, — сказал Смит, — в ночь с девятнадцатого на двадцатое октября ни я, ни Наб не зажигали огня на берегу.

— Не зажигали? — воскликнул пораженный Пенкроф. — Вы…

Он даже не мог закончить фразу.

— Мы не выходили из Гранитного дворца, — отвечал Смит, — и если огонь был зажжен на берегу, то его зажгли чьи-то неизвестные руки, а не наши!

Пенкроф, Герберт и Наб были совершенно поражены. Сомневаться было невозможно: огонь был зажжен в ночь с девятнадцатого на двадцатое октября, его видели все трое. Кто же зажег этот огонь?

Да, тайна, и тайна непостижимая, несомненно, существовала. На острове было какое-то таинственное существо, которое, очевидно, благоволило колонистам, покровительствовало им и помогало.

Где же скрывался таинственный покровитель?

Надо было во что бы то ни стало это узнать.

Смит напомнил товарищам, какую тревогу иногда выказывали Топ и Юп, подходя к отверстию колодца, которым Гранитный дворец сообщался с морем, и рассказал им, как он, воспользовавшись однажды их отсутствием, обследовал этот колодец, но не нашел в нем ничего подозрительного.

Обсуждение закончилось тем, что все колонисты единогласно решили снова начать самые тщательные исследования, как только наступит теплая пора.

Но с этого дня Пенкроф казался озабоченным. Он вдруг осознал, что остров, который он считал своей собственностью, принадлежит еще кому-то и этот кто-то подчиняет его, Пенкрофа, своей власти. Моряк часто толковал с Набом о чудесных вещах, совершавшихся на Линкольне, и так как оба они были очень суеверны, то скоро и уверились, что тут замешана сверхъестественная сила.

— Как хочешь, а тут что-то нечисто!

— Да, да, — подтверждал Наб.

Приближался май, напоминающий ноябрь в Северном полушарии, потянулись ненастные дни. Надвигалась ранняя суровая зима. Поэтому надо было, не откладывая, подготовиться к зимовке.

Впрочем, колонисты во всеоружии встречали и самые сильные холода. У них был немалый запас самодельной одежды, а многочисленное стадо муфлонов в избытке снабжало их шерстью, необходимой для изготовления грубой, но теплой материи.

Смит предложил Айртону, которого, разумеется, снабдили теплой одеждой, перейти на зиму в Гранитный дворец, где жить было несравненно удобнее, чем в домике, и Айртон обещал исполнить желание инженера, как только закончит последние работы на скотном дворе.

В середине апреля Айртон перебрался в Гранитный дворец и стал жить одной жизнью с колонистами. Он прилежно работал, вечно думал о том, как бы принести возможную пользу, но всегда был печален, тих и не принимал участия в развлечениях товарищей.

Бо́льшую часть этой третьей зимы колонисты провели в Гранитном дворце. Нередко бывали сильные бури и такие вихри, что утесы дрожали на своих основаниях. Море не раз грозило совершенно затопить остров, и всякое судно, которое бы в эту пору сюда зашло, неминуемо бы погибло. Два раза река Милосердия выходила из берегов, и колонисты опасались, как бы не сорвало мосты; мостики на берегу, исчезавшие в приливы под морскими волнами, приходилось беспрестанно поправлять и укреплять.

Понятно, что такие вихри, дожди и снег произвели немало опустошений на плато Дальнего Вида. Особенно пострадали мельница и птичник.

— Ну и погодка! — говорил Пенкроф. — Дня не пройдет, чтобы чего-нибудь не поломало да не поковеркало. Одно починишь, другое уж валится!

В это время появилось несколько пар ягуаров и стаи обезьян, которые доходили до самого плато. Можно было опасаться, что, побуждаемые голодом, они рискнут перебраться через ручей. Самым ловким и смелым ничего не стоило преодолеть эту преграду, тем более по льду. Колонисты опасались, как бы от хищников не досталось огородам, полям и домашним животным, и всегда были начеку: нередко приходилось выстрелами из ружья отгонять непрошеных гостей. Конечно, помимо этих забот у зимовщиков всегда находилось множество всяких дел, ибо они непрестанно занимались благоустройством своего жилища.

— Попомните мое слово, эти твари пожалуют к нам в гости! — говорил Пенкроф. — Ручей теперь замерз — перемахнуть через него пара пустяков. Коли мы хотим сберечь поля, огороды, домашних животных и птиц, надо смотреть в оба!

Как видит читатель, и зимой у колонистов было достаточно работы.

В холодные ясные дни Спилетт и Герберт, сопровождаемые Топом и Юпом, отправлялись охотиться на Утиное болото и настреливали там множество уток, бекасов, чирков, шилохвостов и чибисов.

Так прошло четыре суровых зимних месяца — июнь, июль, август и сентябрь. Вообще же обитатели Гранитного дворца не очень страдали от непогоды, так же как и обитатели скотного двора, который стоял не на таком открытом месте, как Гранитный дворец, и был с одной стороны защищен горой Франклина, а с других — лесами и высоким скалистым берегом; разбиваясь об эти преграды, шквалы теряли свою сокрушительную силу. Поэтому бури нанесли скотному двору совсем незначительный урон, и деятельный, умелый Айртон все быстро исправил, проведя там несколько дней во второй половине октября.

За все четыре месяца не случилось решительно ничего таинственного, хотя Пенкроф и Наб выискивали все таинственное и самые простые вещи готовы были перетолковывать на чудесный лад. Топ и Юп перестали подходить к отверстию колодца и не выказывали никакой тревоги.

— Нет больше чудес, Пенкроф, — шутил Спилетт. — Все идет самым обыденным порядком!

— А все-таки, как только теплая пора наступит, мы обыщем весь остров, — отвечал моряк.

Но случилось неожиданное происшествие, которое на время отвлекло Смита и его товарищей от их планов.

Наступил октябрь, началась весна. Природа обновлялась под животворными лучами солнца, между темной зеленью хвойного леса уже показалась нежная листва крапивных деревьев, банксий и деодаров.

17 октября, около трех часов пополудни, Герберта соблазнила ясная погода, и он задумал снять вид, который открывался из бухты Союза.

— Снимок у меня выйдет отличный! — говорил Герберт, собираясь приняться за дело. — Посмотрите, как ясно небо, как тихо колышется море! А бухта, точно гладкое зеркало, сверкает в солнечных лучах!

Он установил объектив около одного из окон Гранитного дворца так, чтобы снять бухту и часть берега, приладил все как следует, поместил стеклянную пластинку в камеру-обскуру и, когда получилось изображение, отправился его фиксировать в свой фотографический кабинет, то есть в темный закоулок Гранитного дворца.

Сделав что нужно, Герберт снова вышел на свет и, рассматривая негатив, заметил на нем какую-то почти незаметную точку; он попробовал еще раз обмыть пластинку, но пятнышко не сходило.

«Это, верно, стекло такое», — подумал он.

Чтобы разглядеть недостаток фотографической пластинки, он отвинтил объектив от одной зрительной трубы, чтобы использовать его как лупу.

Едва он поднес лупу к глазам, как воскликнул и чуть не выронил ее из рук.

Герберт стремглав бросился в комнату инженера и протянул ему лупу и пластинку.

Смит взглянул на пятнышко и, схватив свою подзорную трубу, кинулся к окну.

Он медленно, последовательно, тщательно начал разглядывать горизонт. Вдруг движение трубы остановилось. В трубу стало видно то место, которое соответствовало пятнышку на негативе.

Смит опустил трубу и произнес одно только слово:

— Корабль…

Действительно, на горизонте был корабль!

---

Часть 2.
Глава 20. Что открыла пластинка?
Роман «Таинственный остров» Ж. Верн

« Часть 2. Глава 19

Часть 3. Глава 1 »