XI. Крестины острова

---

Спустя полчаса Смит и Герберт уже благополучно достигли своего ночного лагеря.

Не входя в долгие объяснения, инженер объявил своим товарищам, что земля, на которую их забросила судьба, является островом и что завтра надо будет об этом потолковать основательно и принять кое-какие меры.

— Мы, значит, теперь островитяне! — сказал Пенкроф.

Затем каждый устроился поудобнее на ночлег в базальтовой пещере, на высоте двух тысяч пятисот футов над уровнем моря, под тихим звездным небом, и новоявленные «островитяне» мирно и спокойно уснули.

На следующее утро, 30 марта, после скромного завтрака, состоявшего из жареного трагопана, инженер решил, что надо снова взобраться на вершину вулкана.

— Надо хорошенько осмотреть этот остров, где нам, может быть, придется провести всю оставшуюся жизнь, — сказал Смит. — Надо узнать, точно ли он необитаем… Как далеко отстоит от других земель. Не расположен ли он на пути судов, посещающих острова Тихого океана…

— Мы пойдем с вами, — сказал Спилетт.

— Как же не пойти? — сказал Пенкроф. — Всякому занятно поглядеть на место, где он будет пленником!

Около семи часов утра Смит, Герберт, Пенкроф, Спилетт и Наб покинули свой ночной лагерь.

Все были бодры и веселы. Никого, по-видимому, не смущала и не огорчала мысль о будущем, о предстоящих лишениях и, может быть, опасностях. Они верили в свои силы или, говоря точнее, в силы Смита.

Что касается Смита, то он надеялся на себя. Он был уверен, что добьется от дикой пустыни всего, что необходимо для их существования.

Особенно верил в инженера Пенкроф. С тех пор как Смит зажег мох с помощью стекол от часов, славный моряк стал на него смотреть как на олицетворенное божество и не смутился бы даже в том случае, если бы очутился с ним на голой скале среди волн. По его мнению, был бы Смит — и все остальное будет.

— Ба! — сказал он, шагая в гору. — Уж если мы улетели из Ричмонда без дозволения местных властей, так уплывем и с этого острова, где некому нас удержать!

Смит начал подниматься по той же дороге, по которой накануне поднимался с Гербертом.

Маленький караван обогнул конус, следуя по плоскогорью, образующему уступы, и достиг громадной расселины.

Погода стояла великолепная. Яркое солнце всходило на безоблачном небе и заливало своими теплыми лучами восточный склон горы.

Начали подниматься по кратеру.

При тщательном осмотре днем он выглядел обширной воронкой, которая шла, постепенно расширяясь и поднимаясь на тысячу футов над плоскогорьем. Внизу трещины широкие, застывшие потоки лавы вились по склонам горы и доходили до равнин, пересекавших северную часть острова.

Внутренность кратера, наклон которого не превышал тридцать пять или самое большее сорок градусов, не представляла особых трудностей для восхождения. Исследователи заметили тут весьма древние следы лавы, которая, вероятно, до образования боковой трещины, открывшей ей новый путь, изливалась через вершину конуса.

Что касается вулканической трубы, посредством которой сообщались подземные слои с кратером, то глубину ее невозможно было определить глазом, так как она терялась во мраке.

— Совсем потух, кажется? — спросил Пенкроф.

— Вулкан?

— Да.

— Совершенно. В этом не может быть, как я уже сказал вам, ни малейшего сомнения.

Еще не было восьми часов, а Смит и его спутники уже стояли на вершине кратера, на коническом возвышении.

— Море! Со всех сторон море! — закричали они в один голос. — Мы островитяне!

Действительно, со всех сторон расстилалось безбрежное, необозримое водное пространство.

Быть может, Смит взбирался в это утро на вершину конуса с тайной надеждой открыть какой-нибудь берег, какой-нибудь соседний остров, которых он не мог видеть накануне ночью, но он не открыл ничего подобного. Перед его глазами на пространстве более пятидесяти миль сверкало море. Ни клочка земли вдали. Нигде ни единого паруса. Всюду необозримая водная пустыня, и посреди — неизвестный остров…

Инженер и его спутники некоторое время стояли неподвижно и безмолвно обозревали океан.

— У вас зоркие глаза, Пенкроф, — сказал наконец Спилетт. — Присмотритесь-ка хорошенько: не видите ли чего?

— Ничего не видно, — отвечал моряк. — Уж если бы какая-нибудь земля была, так я бы ее увидал!.. Покажись она хоть как дымок или как облачко, я бы ее заметил!

Моряк говорил истинную правду. Он обладал удивительным зрением, и товарищи часто шутили, что судьба его наделила вместо глаз парой настоящих телескопов.

После долгого вглядывания в даль и обозревания водной пустыни взоры всех обратились на остров.

— Весь островок как на ладони! — сказал Пенкроф.

— Как велик он? — спросил Спилетт.

— Отсюда он не представляется большим, — сказал Герберт. — Он словно точка на этом необозримом океане!

Смит внимательно рассматривал окружность острова и думал.

— Друзья мои, — сказал он наконец, — я определил приблизительно, принимая в расчет высоту места, откуда производится наблюдение, величину острова. Я полагаю, что береговая линия простирается более чем на сто миль.

— Как же велика его поверхность? — спросил Спилетт.

— Ее определить трудно, — отвечал инженер, — потому что очертания острова чересчур прихотливы.

— Значит, если вы не ошибаетесь, то наш остров по величине почти равняется Мальте или острову Закинф на Средиземном море?

— Да, почти. Но наш остров отличается более неправильной формой, и здесь куда меньше мысов, стрелок, бухт и заливчиков. Фигура его престранная. Посмотрите сами!

— Да, очень странная фигура…

— Не срисуете ли вы ее?

— Пожалуй.

И Спилетт принялся за работу. Он быстро набросал карандашом в своей записной книжке очертания острова. Когда он закончил рисунок, все сошлись на том, что остров похож на какое-то фантастическое животное, на крылатое чудовище, покачивающееся на волнах Тихого океана.

Восточная часть была вырезана широким полукружием и обрамляла обширный залив, кончавшийся на юго-востоке острым мысом. На северо-востоке два других мыса образовали губу, а между ними извивался узкий заливчик, имевший большое сходство с полуотверстой пастью огромной акулы. С северо-востока на северо-запад берег закруглялся наподобие сплюснутого черепа хищного животного, а затем поднимался, образуя небольшую возвышенность — нечто вроде маленького горба, который с вершины конуса был едва заметен. Отсюда берег шел довольно правильной линией и к северу, и к югу; далее в него глубоко врезалась узкая бухточка, и он тянулся в виде длинного хвоста, напоминавшего хвост исполинского крокодила. Этот хвост представлял собой настоящий полуостров, вытягивавшийся более чем на десять миль, считая от юго-восточного мыса острова, о котором мы уже упоминали, и закруглялся, образуя открытый рейд.

В самом узком своем месте, то есть между «Трубами» и глубокой бухточкой на западном берегу, остров, казалось, имел всего-навсего каких-нибудь десять миль ширины, но в длину, считая от северо-восточной части до хвоста, он простирался по крайней мере миль на тридцать.

Что касается внутреннего вида острова, то, насколько могли определить, южная часть, начиная от горы до побережья, была покрыта лесом, а северная — песчаная и бесплодная.

Между вулканом и восточным берегом Смит и его спутники, к немалому удивлению, открыли озеро, осененное зелеными деревьями.

— Вот уж никак не подозревал, что тут может быть озеро! — сказал Смит. — Когда смотришь с этой высоты, кажется, что оно находится на одном уровне с морем, но на деле оно, должно быть, возвышается футов на триста, потому что плоскогорье, служащее ему бассейном, не что иное, как продолжение берега.

— Значит, озеро пресное? — спросил Пенкроф.

— Разумеется, — отвечал инженер. — Оно, вероятно, питается водой с горы.

— Я вижу маленькую речку, которая впадает в это озеро! — воскликнул Герберт. — Вон там!

И он указал на узкий ручей.

— Вижу, вижу, — сказал Смит. — Так как этот ручей впадает в озеро, то, весьма вероятно, существует и со стороны моря какой-нибудь спуск для воды, через который сбрасывается излишек. После увидим.

— Две трети острова покрыты лесами, — заметил Спилетт, — и, надо полагать, найдется немало речек и ручьев, текущих в море.

— Это не только вероятно, но почти несомненно, — отвечал инженер. — Посмотрите, какой цветущей и плодоносной представляется эта часть острова, как она богата самыми великолепными образчиками флоры умеренных поясов!

— А вот северная-то часть подгуляла! — сказал Пенкроф. — Одна дичь да голь!

— В северной части не видно никаких признаков проточных вод, — сказал Смит.

— Может быть, на северо-востоке, в болотистых местах, есть какие-нибудь стоячие воды? — заметил Герберт.

— Может быть, стоячие найдутся.

— На одном острове, а какие непохожие места! — сказал Пенкроф. — Тут песчаные холмы, пески, а там леса зеленеют, речки текут…

Вулкан находился не в центральной части острова, а возвышался на северо-западе и, казалось, представлял собой границу двух поясов.

На юго-западе, на юге и на юго-востоке первые уступы гор исчезали под массами зелени. На севере, напротив, можно было проследить все горные разветвления и горные подошвы, сливавшиеся с песчаными равнинами.

— В давно прошедшее время извержений лава текла по северной стороне, — сказал инженер. — Посмотрите, ее застывшие потоки тянутся до узкой оконечности острова, образующей на северо-востоке небольшой залив…

Смит и его спутники около часа пробыли на вершине горы.

Остров расстилался под ними со всеми своими зелеными лесами, желтыми песками и голубыми водами. Они могли определить все его очертания. От их взоров укрывались только почва, исчезавшая под сплошной зеленью, речные русла, хоронившиеся в глубине густо поросших долин, да извивы узких ущелий, змеившихся у подножия вулкана.

— Нам остается разрешить весьма важный вопрос, — сказал Спилетт, — вопрос, который должен иметь огромное влияние на наше будущее.

— Какой это вопрос? — спросил инженер.

— Обитаемый это остров или необитаемый?

— Где там обитаемый! — сказал Пенкроф. — Уж кажется, мы смотрели в оба, а ни души не видали! До сих пор не попалось никакого следа человеческого. Хоть бы какой-нибудь бугорок, хоть бы развалинка или шалаш. Хоть бы какой отесанный колышек!

В самом деле, здесь не было ни деревень, пусть даже состоящих из жалких домишек, ни одиноко стоящих хижин, ни рыбацких сетей, ни лодок на берегу. В воздухе нигде не было видно дыма от костра, который указывал бы на присутствие человека. Правда, длинная, напоминавшая крокодилий хвост коса, протянувшаяся на юго-запад, отстояла от наблюдателей на тридцать миль, и даже зоркий глаз Пенкрофа не мог бы различить на таком расстоянии человеческие следы. Невозможно было также понять, не притаился ли среди лесных зарослей какой-нибудь поселок. Но обычно жители тихоокеанских островов, этих клочков суши, словно выплывших из морской пучины, селятся на побережье, а тут берега казались совсем пустынными.

— Не забывайте, Пенкроф, что даже ваши знаменитые «телескопы» на таком расстоянии не в силах заприметить жилье, — сказал Спилетт.

— К тому же здесь сплошные леса, — прибавил Герберт. — Если бы мы могли приподнять эту зеленую завесу, мы, может быть, увидали бы там какую-нибудь деревню…

— Все-таки мы пока еще не можем вывести положительного заключения, — сказал Спилетт.

— Предположим, что остров необитаем, — ответил Смит.

— Пожалуй. У меня другой вопрос.

— Какой?

— Посещается ли, по крайней мере, он время от времени туземцами с соседних островов?

— На этот вопрос трудно ответить.

— На целые пятьдесят миль в окружности не видно ни клочка земли! — заметил Пенкроф.

— Это еще ничего не значит, — отвечал Смит. — Пятьдесят миль можно легко переплыть и в малайской лодке, и в большой пироге. Все зависит от положения острова в Тихом океане, от того, как далеко он отстоит от больших архипелагов.

— Кстати, Смит, — сказал Спилетт, — как вы ухитритесь определить широту и долготу места? Без инструментов это дело нелегкое!

— Ну, это еще успеется. Прежде всего надо позаботиться о защите.

— От какой опасности?

— Хотя бы от нападения туземцев с соседних островов.

— Что ж, позаботимся, — сказал Пенкроф.

Обзор острова был окончен. Его очертания, приблизительная величина, расположение лесов и равнин были обозначены в общих чертах на плане Спилетта. Теперь оставалось спуститься с горы и приняться за исследование почвы.

— Надо поскорее узнать, какими минеральными и растительными ресурсами располагает этот остров, — сказал Смит.

— И чем богат здешний животный мир, — прибавил Герберт.

— Так в путь! — сказал Пенкроф.

Но Смит приостановился и сказал своим спокойным, торжественным голосом:

— Вот, друзья мои, маленький клочок земли, куда забросила нас судьба! Здесь нам предстоит жить, и жить, может статься, очень долго… Может случиться, что неожиданно явится откуда-нибудь помощь, — вдруг какое-нибудь судно окажется в виду острова… Я говорю «случиться», потому что остров этот не имеет никакого значения: здесь нет даже никакой гавани, ни порта, где могли бы приставать корабли. Я полагаю, что он лежит далеко в стороне от морских путей, по которым обыкновенно следуют суда, то есть слишком далеко на юг от пути судов, посещающих архипелаги Тихого океана, и слишком далеко на север от пути тех, которые отправляются в Австралию, огибая мыс Горн. Мне бы не хотелось напрасно вас обнадеживать, тешить неверными мечтами…

— И хорошо делаете, любезный Сайрес, — с живостью перебил Спилетт. — Вы имеете дело с людьми, которые вам верят и на которых вы можете положиться. Правду я говорю, друзья?

— Я готов слушаться вас во всем, господин Смит! — вскричал Герберт, сжимая руку инженера.

— Кто ж не послушается моего господина? — воскликнул Наб. — Его всякий послушается!

— Не будь я Пенкроф, если я заленюсь или впаду в уныние! — сказал моряк. — Если вы только пожелаете, господин Смит, так мы устроим из этого островка вторую Америку! Мы понастроим тут городов, проведем железные дороги, установим телеграфные столбы… И когда все у нас будет готово и дела отлично пойдут, мы преподнесем новый остров Соединенным Штатам… Только я потребую одного…

— Чего?

— Чтобы мы уже теперь не считали себя потерпевшими крушение в воздухе, а называли себя колонистами, которые явились сюда, чтобы основать колонию!

Смит не мог не улыбнуться, и предложение моряка было принято единогласно.

Затем инженер поблагодарил товарищей за доверие и прибавил, что рассчитывает на их энергию и мужество.

— Ну, теперь в путь! — крикнул Пенкроф. — Домой, к «Трубам»!

— Погодите минутку, друзья мои, — сказал Смит. — Мне кажется, нам следовало бы дать какое-нибудь имя этому острову, а также окрестить и все мысы, бухты и ручьи, какие у нас перед глазами.

— Очень хорошо, — отвечал Спилетт. — Это облегчит нам наши будущие распоряжения, экскурсии и сообщения.

— Разумеется, — прибавил моряк. — Уметь сказать, куда идешь или откуда пришел, — это что-нибудь да значит! Видно, по крайней мере, что находишься в определенных местах…

— «Трубы» так и останутся «Трубами»? — спросил Герберт.

— Что ж, «Трубы» — имя хорошее… Когда я его придумал, мне показалось уже не так дико и пустынно кругом… А что касается прочих имен, то их тоже нетрудно придумать. Я полагаю, лучше всего нам назвать эти места, как называли их разные робинзоны, о которых читал мне Герберт: залив Провидения, мыс Кашалотов, мыс Обманутой Надежды…

— А может, еще лучше будет, если мы назовем: мыс Спилетта, залив Смита, мыс Наба? — предложил Герберт.

— Мыс Наба! — воскликнул негр, показывая все свои ослепительно-белые зубы. — Я Наб, и мыс будет Наб?

— Что ж, и это очень хорошо придумано, — решил Пенкроф. — Порт Наба! Это звучит недурно! Мыс Гедеона…

— Я предпочел бы все мысы, заливы и бухты окрестить знакомыми именами, которые бы нам напоминали нашу родину, — сказал Спилетт, — нашу Америку…

— Я охотно на это соглашаюсь относительно больших заливов и мысов, — отвечал Смит. — Мы назовем обширный восточный залив заливом Союза. Вот ту широкую выемку на юге — заливом Вашингтона, а гору, на которой теперь стоим, горой Франклина. Согласны?

— Согласны! — отвечали все в один голос.

— Озеро, которое расстилается внизу, мы назовем озером Гранта… Эти имена будут нам напоминать родину и великих граждан, которые ее прославили…

Но, — продолжал Смит, — маленьким бухтам, рекам и небольшим мысам, которые мы видим отсюда, мне кажется, надо придумать названия, соответствующие их форме и очертаниям. Мы таким образом скорее запечатлеем их в своей памяти. Остров представляет престранную фигуру, и всякому месту нетрудно придумать подходящее имя. Что же касается рек и речек, которые нам неизвестны, различных частей леса, которые мы будем исследовать позже, бухт, которые мы откроем впоследствии, то мы будем их называть по мере продвижения. Как вы думаете, друзья?

Предложение было принято.

Остров развертывался перед ними, как карта, и оставалось только пометить именами все его выступающие углы и выемки, впадины и возвышения.

— Записывайте, Спилетт, — сказал инженер.

— Я готов.

Прежде всего отметили залив Союза, залив Вашингтона и гору Франклина.

— Этот полуостров на юго-западе, — сказал Спилетт, — предлагаю назвать Извилистым, а мыс, который заканчивает его, загибаясь хвостом, Змеиным. Посмотрите: ведь это совершенное подобие хвоста пресмыкающегося!

— Да будет по-вашему, — сказал инженер.

— А теперь окрестим другую оконечность острова, — сказал Герберт, — вот этот залив. Он чрезвычайно похож на раскрытую пасть, и, мне кажется, его хорошо бы назвать заливом Акулы.

— Отлично придумал, дружище! — воскликнул Пенкроф. — А коли мы еще назовем обе его части мысом Челюсти, так просто выйдет портрет!

— Да здесь два мыса, Пенкроф!

— Так что ж, что два? У нас будет мыс Северной Челюсти и мыс Южной Челюсти.

— Помечено, — сказал Спилетт.

— Теперь остается окрестить стрелку на юго-восточной оконечности острова, — сказал Пенкроф.

— То есть оконечность залива Союза? — спросил Герберт.

— Мыс Коготь! — воскликнул неожиданно Наб, который тоже желал окрестить какое-нибудь местечко.

И надо отдать Набу справедливость, он придумал совершенно подходящее название, потому что мыс весьма точно представлял собой подобие сильной когтистой лапы фантастического животного.

«Крестины» чрезвычайно развеселили Пенкрофа.

— А как же мы назовем речку, около которой нас выкинуло из шара и которая теперь снабжает нас пресной водой? — спросил Герберт.

— Речкой Милосердия, дружище! — отвечал моряк. — Непременно речкой Милосердия!

— А островок, на который мы сперва ступили?

— Островком Спасения!

— А площадку, которая возвышается над «Трубами» и откуда можно обозреть весь большой залив?

— Плато Дальнего Вида.

— А эти непроходимые леса, что покрывают полуостров Извилистый?

— Их можно окрестить лесами Дальнего Запада.

— На этот раз довольно, — сказал Смит.

Он определил положение острова относительно стран света как мог — по высоте и положению солнца, и оказалось, что залив Союза находится на востоке, равно как и все плато Дальнего Вида. На следующий день инженер намеревался точно определить север острова, заметив час восхода и захода солнца и определив половину времени, протекшего между этими двумя моментами.

Все собирались спускаться с горы, как вдруг Пенкроф воскликнул:

— Экие мы ветреники!

— Это почему? — спросил Спилетт, который уже закрыл свою записную книжку и встал.

— А сам наш остров еще не назван! Его-то мы и забыли!

Герберт хотел было предложить, чтобы остров назвали именем инженера, что, разумеется, одобрили бы все, но Смит не дал мальчику докончить фразу и сказал:

— Назовем его именем великого гражданина, друзья, — гражданина, который в настоящую минуту борется за единство Американской Республики. Назовем его островом Линкольна!

В ответ на это предложение прогремело троекратное «ура».

В этот вечер, перед отходом ко сну, новые колонисты долго говорили о своей родной стране; они толковали о страшной ожесточенной войне, которая ее опустошает, и каждый из них был вполне уверен, что Юг будет скоро усмирен и что Север восторжествует, то есть восторжествует справедливость благодаря Гранту и Линкольну.

Разговоры эти происходили 30 марта 1865 года.

Колонисты не могли и предположить, что шестнадцать дней спустя в Вашингтоне будет совершено ужасное преступление — в Страстную пятницу Линкольна сразит пуля фанатика¹.

---

¹ 14 апреля 1865 г. Авраам Линкольн был смертельно ранен в театре.

---

Часть 1.
Глава 11. Крестины острова
Роман «Таинственный остров» Ж. Верн

« Часть 1. Глава 10

Часть 1. Глава 12 »