Глава вторая

---

Настало утро субботы; погода была чудесная: яркое солнце обливало своими лучами маленький городок, в котором так и кипели жизнь и движение. У всех на душе было радостно и весело, а когда сердце молодо, то эта радость невольно рвется наружу и оглашает воздух песнями и громкими, веселыми криками. Лица всех прохожих сияли, и они шли, обгоняя друг друга, точно к их ногам были привязаны крылья.

В дверях домика тети Полли показался Том с полным ведром известки и кистью, привязанной к длинной рукоятке. Он подошел к забору, взглянул на него, и в ту же минуту вся природа утратила для него всякую прелесть. На лице его изобразилась самая глубокая печаль. И действительно, опечалиться было чем: забор имел в длину четырнадцать сажень, а высоту целых девять футов. Том вздохнул и, окунув кисть в ведро, провел ею по самой верхней доске забора. Затем он еще два раза повторил эту операцию и немного отошел в сторону, чтобы посмотреть на сделанную работу. Как ничтожна была выбеленная им полоска в сравнении с громадным пространством забора, еще непокрытым известкой! Том окончательно упал духом и тяжело опустился на стоявший рядом пень. В тот же момент в воротах показался негритенок Джим с пустым деревянным ведром в руках. Он шел, подпрыгивая и напевая что-то про себя. Ходить за водой к насосу было для Тома всегда самым ужасным наказанием, но в эту минуту такая работа казалась ему верхом счастья. Он вспомнил, что у насоса всегда можно было встретить массу народа: там постоянно толпились мальчики, девочки, мулаты и негры, и, в ожидании очереди, менялись друг с другом разными безделушками, ссорились, бранились, шутили и дрались. Следуя примеру других, Джим, уходя за водой, никогда не возвращался домой раньше, как через час, несмотря на то, что от дома до колодца было не больше ста шагов. Все это вспомнилось Тому, и он решил пуститься на хитрость.

— Послушай! Джим! — закричал он, — хочешь, я схожу вместо тебя за водой, а ты побели покамест забор?

Джим покачал своей курчавой головой.

— Нельзя, масса Том. Ваша тетушка мне строго-настрого приказала поскорее принести воды и ничего другого не делать. Она говорит: масса Том наверное попросит, чтобы ты побелил за него забор, так ты не смей этого делать!

— Ну, вот еще! Мало ли что она говорит! Давай-ка скорее ведро, я сейчас же вернусь назад. Она и не узнает, что ты ее не послушался.

— Нет, я боюсь! она сказала, что если я только посмею ослушаться, то она меня побьет!

— Она-то! Да разве она умеет бить кого-нибудь, так только даст тихонько по затылку и все тут! Правда, говорить она любит всякую всячину, но разве можно бояться этого? Постой-ка, Джим, хочешь, я подарю тебе за это свистульку и еще кусок резины в придачу?

Джим начал колебаться.

— Кусок резины, Джим, да смотри еще какой большой!

— Ах ты, господи! Правда, что славный кусок, но, масса Том, как же быть со старухой? Я боюсь, того и гляди, она побьет меня.

Искушение было слишком велико, и, в конце концов, Джим поставил ведро на землю и протянул руку за резиной. Но через секунду он уже бежал с ведром по улице, потирая себе плечо, Том как ни в чем не бывало усердно мазал известкой забор, тетя же Полли с победоносным видом уходила с поля битвы, держа в руке туфлю.

Однако усердие Тома скоро стало ослабевать. Ему вспомнились все его планы на этот день, и он опять загрустил. Вот скоро мимо него побегут мальчики, с которыми он собирался еще накануне идти на горы, а оттуда в лес, к реке. Одна мысль о том, как они будут смеяться над ним, что его заставили работать в субботу, бросала его в жар. Он вытащил из карманов все свои сокровища и начал их рассматривать; тут были и старые перья, и стеклянные и каменные шары, и старые почтовые марки. Всего этого было довольно, чтобы поменяться с кем-нибудь работой, но чтобы купить себе хотя полчаса свободы — об этом нечего было и думать. Том со вздохом спрятал свои богатства в карманы: подкупить этим того или другого из мальчиков и заставить его работать за себя было невозможной вещью. Но вдруг в этот мрачный, безнадежный момент его осенила гениальная, великая мысль! Он схватился за кисть и бодро принялся за работу. Вдали показался Бен Роджерс, тот самый Бен Роджерс, насмешек которого особенно боялся наш герой. Бен шел, подпрыгивая и делая маленькие шажки — лучшее доказательство, что он был в превосходнейшем настроении духа. Он весело грыз яблоко и время от времени что-то протяжно выкрикивал, вслед за чем каждый раз раздавалось громкое: динь-динь-динь! Дело заключалось в том, что Бен изображал из себя пароход. Приблизившись к Тому, он уменьшил ход, отошел на середину улицы и стал осторожно поворачивать к забору; его осторожность была понятна: ведь он изображал из себя ни более, ни менее, как огромный пароход «Миссури», сидевший в воде на глубину в девять футов.

Он был в одно и то же время и пароходом, и капитаном, и экипажем, и паровой машиной, и колоколом; он же отдавал приказания и он же исполнял их.

— Стоп машина! Динь-динь-динь!

— Руль на борт! Динь-динь-динь!

Бен прижал руки к бокам.

— Лево руля! Динь-динь-динь! Чш-чш-чшш!!

Правая рука Бена начала описывать круги: она изображала из себя колесо в сорок футов.

— Задний ход! Право руля! Динь-динь-динь! Чш-чш-чш-чшш! — на этот раз начала описывать круги левая рука.

— Стоп машина! к якорю! Динь-динь-динь! Чш-чш-чш! Бросай якорь! Выпустить пары! Эй! Шш-шш-фф!

Пароход остановился вплотную около Тома, но последний продолжал работать, не обращая никакого внимание на «Миссури». Бен с минуту молча смотрел на Тома.

— Э-ге-ге! Никак ты сегодня на привязи? — засмеялся он.

Ответа на эту насмешку не последовало. Том, наклонив голову набок, с видом настоящего художника смотрел на последние мазки, которые он провел кистью, затем осторожно подправил их и опять начал любоваться своим произведением. Бен подошел еще ближе. У Тома при виде яблока потекли слюнки, но он продолжал делать вид, что всецело погружен в свою работу.

— Что, неужели тебя наказали, Том?

— Ах! Это ты, Бен! А я и не заметил, как ты подошел.

— Послушай, я иду купаться. Может быть, и ты пойдешь со мной? Ну да, впрочем, ты наверное не хочешь и не бросишь своей работы!

Том с удивлением посмотрел на него.

— Какую работу? Что ты хочешь этим сказать?

— А разве это не работа?

Том опять опустил кисть в ведро и равнодушно произнес:

— Конечно, для одного это может казаться работой, а для другого нет. Я знаю только одно, что мне такая работа нравится.

— Уж не хочешь ли ты меня уверить, что это доставляет тебе удовольствие?

Кисть продолжала гулять взад и вперед по доскам.

— Удовольствие? А пожалуй, что и так. Ведь красить заборы приходится не каждый день, да и не всякому это удается.

Дело явилось в совершенно новом свете. Бен задумался. Том продолжал осторожно водить кистью, время от времени отступая на один шаг назад, чтобы лучше судить, хорошо ли сделана работа, и местами подправляя ее. Казалось, что он совершенно забыл о Бене. Последний внимательно следил за каждым движением кисти и, наконец, не выдержал.

— Послушай, Том, дай и мне немного покрасить!

Том сделал вид, что хочет исполнить эту просьбу, но тотчас же переменил свое намерение и ответил:

— Нет, нет, Бен! Этого никак нельзя сделать! Дело в том, что тетя Полли очень заботится, чтобы эта сторона забора всегда была хорошо выбелена, так как она выходит на улицу. Если бы забор выходил куда-нибудь на задворки, то тогда, конечно, это было бы все равно и для нее, и для меня. А так — нет! Тут нужна хорошая и чистая работа: из ста мальчиков, пожалуй, только один сумеет ее сделать так, как следует!

— Неужели? Ну, Том, дай мне только попробовать. Если бы я красил забор, я бы непременно дал и тебе покрасить!

— Да мне ведь это ничего не стоило бы, Бен; но только я не знаю, как быть с тетей Полли. И Джим просил, и Сид просил, но она им не позволила. Вдруг ты испортишь — что мне тогда делать?

— Ну, вот еще вздор какой! Точно уж это такая трудная вещь! Давай кисть, а я дам тебе за это остаток яблока.

— Ну, хорошо! Впрочем, нет, Бен, я, право, боюсь...

— Так вот тебе еще целое яблоко!

Том, наконец, точно нехотя, уступил кисть; но в душе он ликовал. И пока бывший пароход «Миссури» работал и потел на солнце, наш художник в отставке сидел в тени на опрокинутом бочонке, болтал ногами, ел яблоко и думал о том, как бы залучить себе новые жертвы. Недостатка в последних не было: мальчиков приходило к забору очень много. Они приходили, чтобы посмеяться над Томом, но все оставались и упрашивали, чтобы им позволили немного помазать кистью. Когда Бен устал, Том уже успел сговориться с Билли Фишером, которому позволил покрасить за почти совсем нового бумажного змея. После Билли взял кисть Джонни Миллер, заплатив за это удовольствие дохлой крысой с веревочкой, на которой ее можно было качать. Так продолжалось до самого полдня. У Тома к этому времени скопилось целое состояние: кроме змея и крысы, он получил двенадцать каменных шаров, губную гармонию, правда, несколько испорченную, кусочек синего стекла, сломанную трубу, старый ключ, который ничего не отпирал, кусок мела, пробку от графина, оловянного солдата, кусок толстой веревки, шесть пистонов, котенка с одним глазом, медную ручку от двери, собачий ошейник, ножик с ломанной ручкой, четыре апельсинные корки и старую задвижку от окна. Кроме того, он самым приятным образом провел все утро, болтая с мальчиками. Забор же был покрыт известкой в три слоя. Если бы известь не вышла, то можно с уверенностью сказать, что Том разорил бы всех мальчиков в городке, отобрав у них все их драгоценности.

Теперь Тому мир уже не казался таким мрачным. Сам не зная того, он открыл великий закон, который служит причиной многих поступков людей: чтобы заставить человека чего-нибудь сильно желать, достаточно только уверить его, что то, чего он хочет, очень трудно достигнуть. Если бы Том был великим философом, каков, например, автор этой книги, то он понял бы, что трудом люди называют то, что они должны делать, а удовольствием — что они делают по собственному желанию. Он понял бы, почему делание искусственных цветов или занятие почтальона считается трудом, а играть в кегли или всходить на Монблан — удовольствием.

---

Глава 2. «Приключения Тома Соейра» Марк Твен

« Глава 1

Глава 3 »